Это цитата сообщения Lestat_de_Leonkur Оригинальное сообщение

Эльфы каменного города 2



Скрипач запрокинул голову вверх, с прищуром глядя на солнце, затем весело и решительно кивнул сам себе, отчего золото его волос разметалось по плечам. Это был изящный юноша, почти мальчик, с огромными серо-голубыми глазами, изменчивыми, как море во все времена года, и обаятельной улыбкой. Он спускался по широкой лестнице к набережной, улыбаясь солнцу, небу, зелени и людям, встречающимся на его пути, – ничто не могло испортить лучезарного настроения ослепительного блондина.
В одной руке он нес скрипку, покрытую темно-коричневым лаком, а в другой – смычок. Даже удивительно, как ловко и быстро умудрялся юноша спускаться по щербатой, вытоптанной многими тысячами каждодневных прохожих, лестнице, одновременно глядя по сторонам, сохраняя равновесие, едва не паря. Такие существа не падают, им дано лишь порхать. В столь легкой манере он спустился по набережной к самой воде, и уселся на каменный парапет, свесив ноги вниз. Осмотрел скрипку, подтянув струну, некоторое время деловито пристраивал скрипку на плече, и, наконец, несколько минут просидев неподвижно, поднял смычок и заиграл.
Это была странная музыка, и похожая, и не похожая на звучание обычной скрипки. Тот же нежный напев, тот же дивный голос, зовущий и временами тоскливый, но каждый, кого коснулась сейчас музыка юного скрипача, видел и слышал что-то свое: стук хрустальных капель летнего дождя и танцующих, резвящихся под теплыми струями детей, радугу, встающую через реку от края до края, залитую солнцем лужайку, где на самом краю, стараясь быть незаметными, чтобы заслонить ото всех свое счастье, сидят двое влюбленных, занятых лишь друг другом... Много, много разных картин, для каждого, кто проходил мимо и слышал дивную скрипку. А что же видел и слышал сам скрипач? Важно ли это? Сейчас он дарил чудеса другим.
Он играл самозабвенно, прикрыв глаза и словно позабыв, где он находится – точеный силуэт, замерший в лучах солнца, золотые блики на черном шелке рубашки (несмотря на теплый летний день, юноша был одет в черное), и только рука со смычком движется порывисто, нежно и твердо одновременно. Сколько времени это продолжалось, скрипач не смог бы сказать, он потерял ход времени, он не видел людей и окружающего пейзажа, не слышал шелеста речных волн и криков птиц, он только чувствовал все то, что находится вокруг него – такое хорошее и светлое в хороший и светлый день, и превращал то, что чувствовал, в музыку.
Он играл, и постепенно звуки города, которые все время присутствовали на грани восприятия, сливались, превращаясь в некоторое подобие различимого человеческого голоса, громким шепотом повторяющего одно и то же слово:
- Скрипач! Скрипач! Скрипач…
От этого шепота играющему стало не по себе, и он резко оборвал мелодию, возвращая городу его разнозвукий фон. Некоторое время настороженно прислушивался, не повторится ли загадочный голос, зовущий, манящий его неизвестно куда, неизвестно зачем, но услышал только то, что всегда можно было услышать на набережной, да легкие шаги проходящего мимо... Или не мимо, потому что шаги эти смолкли в непосредственной близости от места, где музыкант устроился со своей скрипкой.
Скрипач подождал еще несколько секунд, давая нежданному визитеру время пройти дальше, а когда этого не произошло, обернулся одновременно лениво и настороженно, согнув ногу и почти касаясь подбородком колена. В голубых глазах музыканта было одновременно любопытство и равнодушие. Юноша посмотрел на стоящего рядом с ним человека несколько мучительно долгих мгновений и осторожно положил скрипку рядом с собой.
Сейчас главное было – спрятать изумление. Сказать что-нибудь почти равнодушно, не давая воли тревожащему все больше чувству узнавания что-то испортить, сломать, не дать стоящему рядом ни малейшей возможности взять власть над собой, ведь он это может, конечно же, может, не для этого ли он и пришел? И, резко, как пощечина, злая мысль: «Некогда впадать в истерику, параноик. И так уже пауза затянулась. Нужно сказать ему… Что-то нейтральное и любезное»:
- Как ты здесь оказался? И зачем пришел?
«О, да ты великий дипломат, - издевательски протянул тот же злобный голосок, который принято, кажется, называть внутренним голосом, - и любезно, и уж нейтрально-то как… И сразу видно, что ты ничего не боишься». Скрипач наклонил голову, рассматривая незнакомца (видел он этого человека действительно впервые), и соглашаясь и не соглашаясь со своим внутренним голосом. Потому что себе-то он если и мог соврать, то какой в этом смысл?
Он боялся. Испугался до дрожи, только взглянув в зеленые глаза незнакомого юноши… Но лицо необходимо было сохранить любой ценой, и теперь он ждал ответов на свои резковатые и прямые вопросы, оглядывая будущего собеседника с головы до ног и с ног до головы вновь и вновь, словно собирался запомнить его образ навечно, и, чем не шутит муза, может быть, при случае сделать его бессмертным… Хотя… Бессмертным? Этого? Как бы ни так!
Незнакомец был выше и тяжелее обратившегося к нему юноши, хотя по его виду нельзя сказать, что много старше. Скорее, они были почти ровесниками. Пришедший был одет строго – в темно-синий костюм, а вот галстуком он почему-то пренебрег. Молодой человек изобразил улыбку, несомненно, его чувственные губы всегда легко справлялись с подобным упражнением, и медленно присел на корточки, аккуратно поддернув отутюженные брюки:
- Отменное гостеприимство, ничего не скажешь. Как будто ты не догадываешься, зачем я мог бы прийти сюда вот так...
Скрипач поморщился, как будто сказанное новым знакомым оскорбило его, но... Конечно, он не мог не признать правоты зеленоглазого... Его улыбка была хороша, а шелковистые темно-каштановые волосы красиво уложены, – видно было, что здесь поработала не только расческа. Казалось бы, не было ни единого повода относиться к подошедшему с таким страхом, который заполнил сердце скрипача, но страх этот был более чем оправдан, хотя юноша предпочел бы лучше умереть, чем показать его кому-нибудь. И уж тем более – этому существу...
Скрипач всегда был своим в городе. Не боялся находиться в любом районе в любое время суток, и никогда здесь с ним не могло случится какой-нибудь неприятности. Но иногда особое, почти сверхъестественное чувство подсказывало юноше, что вот этот район, вот этот уголок сейчас лучше обходить стороной, и он неизменно следовал советам такого чувства – потому что совет означал, что определенная часть города стала прибежищем силы, враждебной ему, силы, которой он, может быть, и смог бы дать бой, но не видел в этом никакой необходимости. Лучше уж обходить эти места стороной, хоть и не по-мужски как-то - бежать от сражения.
Несмотря на то, что скрипач прекрасно чувствовал врага и виртуозно научился уклоняться от встреч с ним, мудро решив отдать противнику малое, чтобы сохранить большее, он никогда прежде не видел обладателя этой враждебной силы воочию. Более того, был твердо уверен, что этот город никогда не обретет человеческого воплощения всей той гнусности и мерзости, от одного приближения к которой юноше становилось и страшно, и противно. Но вот... Сверчок здесь, сидит напротив и смотрит своими слегка печальными зелеными глазами, такими красивыми глазами, ожидая продолжения словесного поединка.
- Ты хотел найти здесь гостеприимство? Не ожидал от тебя подобной наивности. Или ты думал, что я хотя бы сделаю вид, что рад тебе?
Зеленоглазый коротко рассмеялся, одновременно и уязвленный, и удивленный горячей тирадой скрипача. Он отлично понимал, что ему тут рады не будут, но что он мог поделать, если обстоятельства вынуждали его оказаться именно здесь и сейчас, и общаться с этим задиристым мальчишкой, готовым защищать свою территорию от чужака. Правда, кажется, мальчик еще не понял, что его новый знакомый является здесь чужаком.
- Даже и не думал. Ты прав, я не настолько наивен. Единственное, чего я мог ждать от тебя – это проявление вежливости. Вежливость была бы между нами оправдана, потому что ты тут – хозяин, а я – гость. – Он постарался, чтобы его улыбка выглядела как можно более милой и невинной, но это, скорее, по привычке, не мог же он всерьез надеяться провести своего нового знакомого.
Юный блондин наклонил голову, раздумывая, не было ли подвоха во всем только что сказанном, и одновременно прощупывая нити реальности в поисках ответа на вопрос, который вот только сейчас возник в его белокурой головке. Да, действительно гость, не житель этого города, не его часть... Это... немного меняло дело, но все равно... О чем он там говорил?
- И все-таки, зачем ты пришел?
Сверчок смотрел в голубые глаза своими зелеными с обидной насмешливостью и плохо скрываемым сожалением, что приходится объяснять такие простые вещи:
- Я пришел за тобой.
Он, конечно, не думал, что скрипач вот так сразу поверит, согласится... Но у него просто не было выбора. Его город был болен этим белокурым чудом, и хотел, чтобы парнишка был там, чтобы слышал и чувствовал город всеми своими струнками, чтобы отзывался на его зов. Выбора не было, зато была цель: вернуть своему городу желанную игрушку. Иначе... Иначе ему будет очень плохо, очень больно. А сколько еще он сможет терпеть боль?
Тот не поверил, конечно же... Или, все-таки, поверил? Ведь он такой же, знает, что незнакомец не лжет. Знает, конечно же, причину, почему именно за ним... Ведь не случайно это получилось. Случайно у них ничего не выходит. Наверное, чувство собственного достоинства, или еще что-то, что там есть у скрипачей, помешало ему принять как должное простую констатацию факта. Он резко передернул плечами и вскочил:
- Ты пришел за мной? Что ты несешь? Ты в своем уме, вообще?
Зеленоглазый устало вздохнул и тоже поднялся на ноги. Он знал, что это не будет легко, иначе ему просто не было бы необходимости оказываться здесь, разговаривать, звать, говорить правду... Но сейчас скрипач выглядел каким-то слишком взволнованным, растерянным, нервным... Что ему ни скажи, – он просто не услышит, так что и нет смысла сейчас в беседе. Или все-таки попытаться?
- Да в своем я уме, успокойся, не кричи... Ты же понимаешь, что я сейчас тебе правду поговорю. Может, просто пройдемся, я все расскажу, и тогда уже решишь...
Нет, все-таки он был слишком шокирован их встречей, таким открытым заявлением незнакомого врага, поэтому здравых решений от скрипача сегодня твердо можно было не ждать, и сверчка нисколько не удивила его бурная, резкая реакция:
- Не буду я ничего решать. Мое место здесь, и другого быть не может. А ты убирайся, откуда пришел!
Такой разговор. Сверчок устало потер руками глаза, еще раз вздохнул:
- Хорошо. Я приду, когда ты будешь готов меня выслушать.
Развернулся и пошел прочь, прямой, стройный, слишком официальный в своем строгом костюме. Скрипач смотрел вслед, изо всех сил борясь с желанием остановить, догнать, хотя бы просто позвать... Нет... Этого он не дождется. Нет.

Они даже на минуту боялись разомкнуть руки. Смотрели друг на друга, иногда что-то говорили вполголоса. Все это было не важно. Не очень важно. Важно было, что вместе быть осталось всего два часа, и он, наконец, прошептал:
- Ну почему... Почему я должен уехать?
Она ничего не отвечала, только поправила осторожно выбившуюся прядь его прически. Что на такое ответишь? Внутренний голос, правда, заметил, довольно цинично: «А почему ты должен остаться? Ради чего? Почему думаешь, что нужен здесь?» Но это – не вслух, думать можно что угодно. Только сейчас... Сейчас она почти совсем не может думать. Смотреть в его глаза, в те моменты, когда он не боится отвести взгляд, держать его за руку и думать, с циничной кривоватой усмешкой: «И, правда, почему ты должен уехать?»

(продолжение следует)