Петька разглядывал бинокль, поднес его к глазам, посмотрел вдаль озера и стал крутить окуляр, наводя на резкость.

– Слышишь?

Петька опустил бинокль, и на его измазанном лице расплылась довольная улыбка. Генка тоже улыбнулся и подумал, что Петька, наверное, очень хотел иметь этот бинокль, раз так легко забыл о своем разбитом носе.

– Обещаешь? – снова спросил Генка.

– Да, зачем они мне, раз там зародыши? Сам говоришь, что их нельзя есть. Бери и эти два, – он достал яйца из сумки, которую еще в самом начале драки бросил на траву, и положил их в гнездо.

Неожиданно для самого себя Генка ощутил неодолимое желание поделиться с Петькой своими мыслями, рассказать о Наташе, объяснить, почему ему так дорого это гнездо. И чтобы Петька не насмехался больше, чтобы все понял, ведь они дружили раньше. И, конечно, снова будут дружить.

– Это ведь меня, помнишь, Наташа попросила, чтобы я берег гнездо и написал, когда утята выведутся.

– Фи! – презрительно скривился Петька. – Еще драться из-за этой… – И прежняя обида на Генку за то, что он променял лучшего друга на девчонку, всколыхнулась в нем. Он помнил, что как только приехала Наташа, Генка перестал обращать на него внимание. Надуется, как индюк, и ни на шаг не отходит от нее. И не подпускает никого. А теперь вот избил.

– Ладно, домой надо, – зло проговорил Петька. – Пойду.

– Только умойся, а то мать отругает, – растерянно улыбнувшись, посоветовал Генка.

– Не бойся, – буркнул Петька и пошел, не оглядываясь. Сзади все штаны и рубашка на спине у него были мокрые.

Дома Генка сел писать первое в своей жизни письмо: «У нас очень жарко, но вода еще не нагрелась. Купаться холодно. Я каждый день хожу на озеро, смотрю за гнездом. Жалко, что у меня нет теперь бинокля. Но ничего. Скоро уже должны появиться утята…»

На другой день он как обычно пошел на озеро. Но все яйца были раздавлены, гнездо смято и втоптано в траву. Он сперва даже не поверил своим глазам, так все это было неожиданно, и недоуменно глядел на скорлупки, залитые кровянистым желтком, на перышки, разлетевшиеся по траве вокруг, и чувствовал, как на скулах у него стягивает кожу.

Низко опустив голову, он поплелся на полуостровок с тремя корявыми сосенками. Письмо Наташе было уже отправлено, и он не знал, что делать? Снова писать, все объяснять? Но он не хотел огорчать ее. И тут он вспомнил, как в прошлом году, когда они с Петькой принесли целую сумку яиц, отец начал ругаться. А дядя Прохор, их сосед, сказал:

– Чего ворчишь-то? Им не убудет от этого. Утка, она свое дело знает, через недельку новое гнездо совьет. Она без детенышей не останется, не бойся. Думаешь, воронье всякое меньше пожирает. Ишь ты! Она свое дело знает.

Тогда Генка не обратил на эти слова внимания, главное, что отец перестал ругаться. Но как ему хотелось теперь, чтобы все было так, как говорил дядя Прохор, чтобы утка забралась куда-нибудь подальше в болото и свила себе новое гнездо.