"Demon Days"
Название: Demon Days
Авторы: Infanta и Sophi
Жанр: AU, slash, twincest
Пейринг: Билл\Том
Рейтинг: NC-21, BDSM

***

– Хватит с бедной Праги на сегодня, – Том кое-как затолкал упирающегося изо всех сил брата в номер, чувствуя, что теряет последние крупицы самообладания, и облегчением запер за собой дверь в номере, спрятав ключ в карман. Ему до сих пор не верилось, что они выкрутились из этой истории без всяких потерь.
Он бросил взгляд на огромные старинные часы с маятником, стоящие в углу гостиной их номера – стрелки медленно приближались к двенадцати, но теперь Билл был под его присмотром. Том выдохнул и принялся расстегивать куртку, краем глаза замечая, как брат с беспокойством шарит по собственным карманам.
– Черт, Том, я цепь где-то потерял, – Билл с досадой посмотрел на брата, кинувшись к запертой двери и нервно дергая ручку на себя. – Открывай давай, нам нужно вернуться за ней.
– Никуда мы отсюда не выйдем до утра, – Том преградил ему путь к двери, сжимая в кармане заветную пластиковую карту, – какая к черту цепь, там вооот такая луна, туча вампиров, и толпа очень милых рыцарей с огромными пушками!
– Том, я ее выиграл!!! – Билл быстро глянул на дверь и стал медленно приближаться к брату, буквально прожигая того мутным тяжелым взглядом, – ты даже не представляешь, что она может…
– Билл, хоть не секунду включи мозги! С меня на сегодня хватит! Нам еще очень повезет, если люди Ордена просто зачистят бар, не допрашивая выживших. – Билл приблизился вплотную, прильнув к нему всем телом, ничего не понимающий Том почувствовал, как рука брата заскользила по его груди, спускаясь к животу, а потом наткнулась на крепко сжимающую ключ ладонь Тома в его кармане. Он успел перехватить короткую вспышку гнева, промелькнувшую в глазах брата, тот все же сумел взять себя в руки и тихо отчеканил:
– Том, ключ.
Том стиснул зубы, внутренне готовясь к буре, и только покачал головой. Не отдавая себе отчета, Билл впился ногтями в кулак брата, оттесняя того от двери и желая добыть заветную карточку. Рука Тома медленно но верно поддавалась, когда он, морщась от боли, резко выдернул ее из кармана, и, вырываясь из цепких рук Билла и заваливаясь на пол отчаянно бросил ключ в открытое окно.
– Сволочь, – Билл, не помня себя от злости, пнул близнеца, бессильно испепеляя взглядом желанный кусок пластика, исчезающий в ночной темноте.

Музыкальный перезвон часов, отбивающих полночь, на мгновенье отвлек Билла от ключа и брата, не задумываясь, он одним движением оказался у старинного механизма, с грохотом переворачивая его на пол и вымещая на нем свою злобу.
– Билл, ты сейчас на ноги весь отель поднимешь, идиот – попытался образумить его Том, приходя в себя после удара брата.
– Заткнись, – прошипел Билл и замер, увидев свое отражение в зеркале. Застывшее в оскале лицо с заострившимися и без того тонкими чертами – словно чужая маска, мелькнуло в отражении, пыша яростью и светясь изнутри багровым огнем. Налитые кровью зрачки блистали сполохами неведомого пожара души, скривленные губы обнажали белоснежный ряд зубов, по которым гулял алый кончик языка, в глубине души все перевернулось от ненависти к этому чужаку, и, схватив первый подвернувшийся в баре стакан, Билл с жутким ревом запустил его в зеркало, желая разбить иллюзию на тысячи мелких кусков.
Осколки стакана разлетелись по номеру, гладкая зеркальная поверхность покрылась мелкой сеточкой трещин, расползающихся от удара, предательски распадаясь на раздробленные отражения еще более ожесточенного лица, которое словно издевалось над ним. Взгляд Билла заметался по комнате, тут же натыкаясь на новые и новые все более чуждые отражения, воздух накалился, каминная кочерга сама легла в руки, и Билл вихрем пронесся по комнате, круша многочисленные зеркала.
Первое время Том оторопело наблюдал, как брат методично разносит их номер, пытаясь найти ему хоть какое-то оправдание, но потом усталость, волнение и злость последних трех дней взяла верх. Набросившись на него со спины, Том быстро выдернул из его рук кочергу, отшвыривая ее в сторону, развернул Билла лицом к себе, впечатав его в искореженную зеркальную раму:
– Ты что творишь? – заорал он на него, плюнув на все причины и следствия.
Ни тени боли не проскользнуло на искаженном лице, когда Билл, невзирая на врезающиеся в спину острые края битого стекла, резко дернулся, впиваясь в нижнюю губу близнеца, втягивая ее губами, словно томимый жаждой.
– Отвали! – Не дав Биллу насладиться этим диким поцелуем, Том отпрянул, делая шаг назад и со злостью отталкивая того обратно в окровавленный ореол амальгамы.
– Не дергайся, – взгляд Билла не обещал ничего хорошего, он вцепился в Тома, ставя ему подножку и заваливая его на пол, на хрустящую зеркальную крошку. Намотав на руку его дреды, чтобы Том уже не смог отвернуться, Билл снова приник к его рту, то кусая, то вылизывая плотно сомкнутые губы. В такие ночи брат умел настоять на своем, а вот Том так и не научился до конца сопротивляться этой демонической страсти. Против воли размыкая губы, захватывая язык Билла, поддаваясь его горячему дыханию, плавясь рядом с непривычно жарким телом, которое налилось странной энергией, словно желая впитать ее, он совершенно выпал из реальности. Время, казалось, снова остановилось, но острый осколок, вонзившися в спину, вырвал его из этого гипнотического дурмана, и Том, выгнувшись, заехал кулаком в нахальное лицо брата, мазнув по челюсти.
– Сука, – Билл встряхнул головой, оправляясь от удара, но так и не выпуская из своей хватки Тома. В его руке блеснул узкий осколок зеркала, и сердце Тома с ужасом замерло, когда острый край стекла уперся ему в горло.
– Не выводи меня, – прохрипел Билл, зависая над ним и чему-то улыбаясь, – ты же сам хотел, чтобы мы провели эту ночь вместе…
– Билл… – Том попытался извернуться, чувствуя, как стекло впивается глубже и ранит кожу.
– Тсс-с, – перебил его брат, – мы просто развлечемся…
Острие медленно поползло вниз, вырисовывая глубокую царапину, затем поддело ворот его майки, с легкостью вспарывая ткань.
– Животное... – выдохнул Том, теряя контроль от опасной близости зеркального осколка и жгучих капель крови, сочащихся из порезанной ладони брата на него, – Билл, прекрати, не поддавайся!

Билл не дал ему договорить, снова приник к его губам, замирая, словно пытаясь поглотить и уничтожить то, что хотел сказать брат. Воспользовавшись секундной растерянностью и почти вменяемостью брата, Том перехватил сжимающую осколок руку, одновременно отпихивая Билла и подминая его под себя, усаживаясь сверху и крепко держа его руки в своих. Билл извивался под ним ужом, ни на секунду не оставляя попыток вырваться, изгибаясь и брыкаясь, а потом внезапно расслабился, не сводя глаз с Тома, и с издевкой спросил:
– Какого хрена, братишка? Мне казалось, тебе всегда это нравилось…
Том сглотнул подкативший к горлу комок и, уже не надеясь достучаться до брата, со всей силы приложил его по лицу, вкладывая в удар все свое отчаяние и разочарование. В сегодняшнюю ночь его Билла рядом с ним не было. Не глядя на создание, лежащее под ним, Том поднялся на ноги и направился в сторону кровати.
Моментально оправившись от удара, Билл вскочил и, нагнав не дошедшего полушага до кровати Тома, обвил руками его плечи, медленно пробираясь к пряжке ремня. Покалывание кожи от легкий укусов и опаляющее плоть нетерпеливое дыханье, которое хоть и принадлежало кому-то другому, от кого так и веяло жгучей, густой, неразбавленной ничем похотью, действовали опьяняюще. Скомканной на полу одеждой пришлось расплатиться за легкое забытье, и жилистые, непривычно цепкие и проворные руки уже обвивают тело, словно ядовитый плющ, отравляя своим огнем и заставляя струится потом.
«Тебе всегда это нравилось» – шептали поцелуи Билла, становящиеся все более бесцеремонными и агрессивными, «всегда» – уговаривали руки брата, не зная запретных мест на теле Тома, «нравилось» – напоминала шумевшая в ушах кровь… У этой ночи мог быть только один исход, и обманывать себя дальше имело смысла. Забрать это безумие Билла себе, в себя, иначе оно в скором времени сожрет его целиком.
Прогнувшаяся со скрипом под тяжестью их тел старинная кровать словно согласилась: «всегда-всегда-всегда...», принимая их в свое лоно, узоры потолка расползались в жуткие тени детства, поглощая потолок, словно желая подобраться ближе. Тому казалось, что мир вокруг расплывается, смазывается от каждого прикосновения, становится иным: фигура Билла наливается огнем, а его собственное тело тает, принимая его и растворяя. И ничего нет, кроме их тел и того, что в них, лишь смутные тени на границе сознания шепчут жуткими голосами: «наше, наше, наше…».
Болезненный укус в плечо вывел Тома из этого странного транса, Билл, сломивший его сопротивление, окончательно утратил над собой контроль. Он оттолкнул брата, снова оказываясь сверху. Билл получит то, что ему сегодня нужно, но превращаться в его игрушку Том не собирался. Тишину номера разорвал звонок телефона на прикроватной тумбочке, протянув руку, Том выдрал из него кабель, тут же накинул петлю на шею не успевшего опомниться брата.
– Значит, развлечься захотел? – Том дернул провод на себя, сталкиваясь лицом к лицу с братом.
Билл подался от неожиданности вперед, сгребая вокруг себя простыни и вытягивая шею в попытке ослабить давление и избавиться от контроля.
– Тише, потерпи, – жарко шепнул Том, склоняясь к извивающемуся под ним брату, так похожему сегодня на инкуба, и касаясь губ, желая получить новую дозу этого необъяснимого яда, сводящего с ума и затмевающего рассудок.
Намотав провод на руку и натягивая поводок, он судорожно потянулся к тумбочке, стараясь быстрее найти смазку, но ощутив, что долго не удержит сопротивляющегося Билла, чье возбуждение, как и его, становилось уже невыносимым и рвалось наружу истошными хрипами, схватил первый попавшийся под руку флакон – детского масла. Отодрав крышку зубами, он полностью опустошил его на возбужденную плоть Билла и себя, попутно заливая покрывала и простыни вокруг. Тонкий кабель выскользнул из испачканных рук, когда Билл с рычанием рванул вверх, скидывая и подминая Тома под себя. Тот только успел закинуть ноги ему на талию, невольно притягивая его к себе, как Билл, не давая и секунды для подготовки, резко засадил ему, сразу начиная двигаться. Его стон облегчения спутался с сиплым вскриком боли Тома, ускользая к потолку, поглощаемый стихшими тенями. Ощущения этих ночей полных лун нельзя было спутать ни с чем, и променять ни на что тоже нельзя: дикая животная страсть, близость на грани полного поглощения с этим практически чуждым человеком в родном теле, саднящая боль от грубости и резкости, не отпускающая ни на секунду, но ничтожная рядом с безграничным океаном наслаждения.
Комната плыла перед глазами Тома, боль затерялась где-то на границе сходящего с ума сознания, лицо брата на миг превращалось в маску незнакомца, оставаясь прежним, а потом морок пропадал, чтобы через секунду вернуться снова. Что-то опять случилось со светом, все лампочки в комнате засбоили, потухая и взрываясь вспышками сверхновых, а Билл продолжал безжалостно вколачивать его в кровать, успевая вылизывать его покрытое испариной лицо, кусая его губы, целуя мокрые щеки, не давая сделать лишнего вздоха. Том стонал уже без остановки, понимая, что долго не продержится в этом диком ритме брата, который даже не думал сбавлять темп.
Внизу все горело от бешенства этого ритма, всполохи света подкидывали затуманенному взору странные картины, а возбужденный член начинал сочиться, предвещая скорую развязку. Искрящийся напряженный воздух впитывал всю силу голода брата, который Тому не дано было испытать, и он, судорожно дыша и выгибаясь, натянул поводок, загоняя Билла глубже, прижимая ногами, желая приостановить это безумие и тут же заливая свой живот горячей спермой.
– Уже? – Билл действительно остановился в нем, издевательски рассматривая отголоски быстрого оргазма на лице брата. – Рассвет еще не скоро, братец…
– Билл, пожалуйста, – прохрипел Том, моля о передышке. Билл выдернул из ослабевших рук брата поводок и подался назад. Мазнув рукой по его животу, Билл поднес ладонь ко рту, пробуя вкус Тома, затем вышел из него, зависнув над его животом, и начал увлеченно вылизывать залитую спермой соленую кожу. Том с облегчением выдохнул, пытаясь успокоить заходящееся сердце, мягкое давление языка, спускающегося все ниже и ниже, губы Билла, сомкнувшиеся на его члене, обсасывающие чувствительную кожу , и невидимая спираль возбуждения начала раскаляться по новой.
Он прикрыл глаза от удовольствия, расслабляя тело, заполняемое блаженством, когда просунутая под бок рука затормошила его, и он, нехотя поддаваясь ей, перевернулся на бок, скатываясь на сухое покрывало и зарываясь лицом в мягкую, дышащую свежестью подушку, пока Билл, пройдясь ногтями снизу-вверх по его спине, не ворвался вновь в истерзанное тело. Сдерживая надсадные крики, Том старался подстроиться под бешенный ритм брата, резкие, буквально раздирающие на части толчки, которые, казалось, уже никогда не кончатся, его рука, безжалостно тянущая его за дреды назад, зубы, впивающиеся то в плечи, то в шею, ногти, исполосовавшие тонкую кожу спины до крови. Том потерял счет времени, забыл, что есть что-то, кроме этого безумного побега от тьмы и горящей от боли, но все равно изнывающей от удовольствия плоти.
Время ускорило свой бег, оргазмы, кажется, волнами заполняли его, сменяя друг друга и заливая постель пеной брызг, тело становилось то невесомым, когда Билл подавался назад, то наливалось тяжестью от замедляющихся глубоких погружений. Хрипы его и Билла, стоны кровати, их необъятное, необычное, сильнее чем когда-либо единение наполнило мир вокруг маревом, в котором растворялись и гибли тени сумерек, когда вдруг горячая лава обожгла истерзанное нутро и комната погрузилась во мрак –лампочки, вспыхнув светопреставлением в последний раз, разорвались и померкли.
Кровь в теле Тома словно превратилась в жидкий ток, как-будто на мгновение ему удалось почувствовать то, чем жил последние дни его брат. Билл выскользнул из него с изнеможенным стоном, сваливаясь на кровать где-то сбоку и прижимаясь к его спине. Том осторожно перевернулся к нему, оплетая его подрагивающее тело руками и успокаивающе поглаживая его по голове, и с облегчением, что теперь все действительно закончилось, погрузился в сон.
Озорные лучи рожденного в муках борьбы света и тьмы дня мощным потоком заполняли спальню гостиничного номера, играя солнечными зайчиками битых зеркал, заливая топленым молоком рукотворный хаос разбросанных вещей и наполняя комнату слишком ярким торжествующим светом. Один особо настырный, играя золотом на дрожащих ресницах, пробрался к носу, и Том поморщился, чихнул и проснулся.
Мир за ночь преобразился, заиграв новыми цветами, и пока Том сонно разглядывал апокалипсис, который устроил вчера Билл в их номере, ощущая привычный после такой ночи прилив сил перерожденной энергии, новый день окончательно вступил в свои права над обновленной Прагой.
Где-то под кроватью заиграла знакомая мелодия мобильного, Том нехотя свесил руку с кровати, на ощупь находя нарушителя спокойствия.
– Георг? Ты чего в такую рань? – Том повернулся, скользя сонным взглядом по свернувшемуся в клубок безмятежно спящему Биллу.
– Ну ты даешь… – отозвался на другом конце провода басист, – нам через час съезжать, а у вас телефон в номере постоянно занят, вы с кем там болтаете?
Том рассеяно посмотрел на валяющийся на полу разбитый аппарат, смутно вспоминая, что он там делает.
– Ладно, через час будем готовы, – пообещал он Георгу, поспешно нажал на отбой и повернулся к брату, морщась от легкого дискомфорта в теле.
Даже в теплом розоватом отсвете Билл был слишком бледным, кончики ресниц чуть подрагивали от легкого дыхания, которое приятно щекотало руку, когда Том потянулся к нему, чтобы откинуть налипшие на непривычно спокойное лицо пряди волос. Заметив стягивающий шею телефонный шнур, он ослабил петлю, осторожно проводя пальцем по красному следу на шее, словно извиняясь за эту вынужденную меру и отматывая в памяти все события прошлой ночи, приведшие к таким последствиям. Избавив Билла от провода, Том прижался к нему, чувствуя, как брат, не просыпаясь, интуитивно тянется навстречу. Осторожно покрывая замерзшие щеки брата невесомыми поцелуями, от которых у самого Тома сердце утопало в нежности, он плотнее закутал его в одеяло, тем самым притягивая его к себе еще ближе.
– Вставать пора, – растерянно пробормотал Том то ли себе, то ли сопящему брату, осторожно касаясь потрескавшихся губ своими, не желая нарушать сборами размеренное течение этого данного свыше утра.
Полусонно еле отвечая на робкий поцелуй, Билл с усилием приоткрыл глаза, лицо исказилось мучительной гримасой, будто даже это легкое движение давалось ему с огромным трудом.
– Том… – только и смог произнести он, вкладывая в его имя все свое бессилие и опуская голову на плечо брату.
Том провел рукой по спутанным волосам близнеца, осторожно касаясь губами макушки.
– У нас всего час до отъезда, – тихо объяснил он, пытаясь не отвлекаться на протестующий стон, – ты пока полежи, я все сделаю, ладно?
Беспокойство Тома, рожденное воспоминанием, усиливала эта болезненная слабость брата – настолько немощным он не был еще никогда. Том выбрался из-под одеяла, соображая, с чего бы начать сборы, и стараясь не пораниться о битое стекло. Поймав в осколках зеркала свое отражение с исцарапанной спиной и покрытым синяками и порезами телом, он бросил взгляд на беспомощного Билла, чей мягкий и умиротворенный взгляд неотрывно следил за ним. Слабый и беззащитный, не способный даже встать без его помощи, брат казался таким невинным и вовсе неспособным на все те вещи, что вытворял сегодня ночью.
Спешные сборы, заключающиеся в хаотичном забрасывании найденных на полу личных вещей в дорожные сумки, на некоторое время остановились, когда внимание Тома привлек узкий конверт, выскользнувший из одного из его многочисленных карманов. Знакомая печать, запах ладана и чего-то еще, а также две буквы – все безошибочно указывало на отправителя...
Отец... казалось так давно покинул их, оставив надежду вырастить достойную замену себе или же отнять друг у друга ради эфемерного спасения. Когда-то он ведь еще пытался защитить их, чему-то обучить, являясь каждые выходные либо сам, чтобы внимательно осмотреть близнецов, либо посылая своих друзей, или на крайний случай вот такими вот письмами, полными тревог и предупреждений.
Воспоминания захватили Тома целиком, уводя за собой в прошлое. Ожидания встреч с отцом, каждый раз странная смесь беспокойства наполовину с радостью – заслужить слова одобрения Йорга, правильно разобравшись в родословной каких-то древних и непонятных демонов, или выкинув огромный охотничий нож в десятку потрепанного деревянного дартса, быть всегда рядом с Биллом, потому что так просила мама, и еще потому что та самая ночная ссора никак не хотела убираться из памяти, не замечать, что со временем у брата все получается лучше и быстрее, а отец от этого становится все более раздражительным. А в понедельник идти в школу, стараясь забыть холодные руки русалки, чуть не утащившей в озеро зазевавшегося Билла, пока они с отцом обыскивали труп утопленника в поисках зацепок. Забыть глаза старой цыганки из придорожной забегаловки, которая уже собиралась рассказать им с братом будущее по ладоням, но, наткнувшись на суровый взгляд отца, поспешно испарилась. Забыть леденящие стоны призрака со старой заброшенной мануфактуры, которого они чуть не упустили, потому что у Тома заел затвор. Забыть до следующего приезда отца, чтобы снова вспомнить, что есть еще и другой мир, прячущийся за завесой ночных кошмаров и людских суеверий.
Забывать, запираясь в своей комнате, задумчиво перебирая струны и уносясь от звуков прочь, на обычные улочки провинциального города, где обычные дети играют в футбол и украдкой ловят первые поцелуи обычных девчонок. Сливаясь с музыкой, становиться наконец-то тем, кем никогда не будешь: обычным мальчишкой, для которого феи и баньши – не более чем персонажи детских сказок, а страшные истории, рассказанные на ночь у костра, выветриваются из головы при первых криках мамы, зовущей на ужин. Все чаще в такие минуты к нему, словно в укор, присоединялся Билл, вызывая болезненное чувство вины своим молчаливым пониманием и грустным взглядом. Том всегда теперь ощущал, что брат не такой и никогда не будет обычным, и это то, отчего им не скрыться, оно накрепко связывало близнецов с миром сумерек и тайн.
А затем отец пропал на долгое время, и хотя Тому было стыдно признаться даже самому себе, в глубине души он был этому рад. Больше не надо было разрываться на два мира, мама и отчим разрешили им с Густавом и Георгом собираться в гараже и репетировать. Дружба с этими простыми, приземленными и далекими от суеверий парнями и новое увлечение захватило их полностью, увлекая от повседневных забот в новый мир. Билл направлял всю свою бешенную энергию в группу, и во многом благодаря его странному магнетизму и необъяснимой внутренней силе их заметили, и мир к огромному ужасу и неодобрению их отца завертелся вокруг них. Иногда Тому казалось, что они почти ускользнули из цепких лап ночных теней, ослепленных вспышками фотокамер, научились не слышать их шепот, затыкая их шумными вечеринками, а алкоголь прекрасно утолял появляющуюся временами иссушающую жажду и смывал странный привкус крови во рту. Том догадывался, что все, что он чувствует – всего лишь отголоски ощущений его близнеца, одно он знал точно, без помощи преследующих их по всему миру весточек от отца – со временем то, что дремало в Билле, набирало свою силу. Хрупкое равновесие треснуло под гнетом свалившейся на голову славы, первое признание, первые награды, тысячи распахнувшихся перед ними дверей, тысячи новых возможностей. Билл хотел перепробовать все, забывая о рамках, словно измеряя границы вседозволенности и не замечая, как медленно, но верно проигрывает самому себе.
Том помнил раскрасневшегося брата с разодранной щекой и окровавленными губами, изо всех сил сопротивляющегося охране в надежде вернуть эту сучку – бывшую подругу Тома, с которой Билла всегда связывали очень нежные и трепетные отношения. С каким ужасом он тогда осознал, что это один из тех самых знаков – необъяснимое безумие инкуба в полнолунную ночь, парализующее разум и волю его брата. Чего ему стоило успокоить и довести Билла до его номера.
Том помнил, как запер исходящего на нет от ярости брата в номере, как попытался привести его в чувство, а Билл, абсолютно не вслушиваясь в его слова, кричал, что Том и все остальные ему завидуют и ненавидят, что они никогда ничего о нем не поймут, что их все используют – продюсеры, лейбл, отец, и в гробу он видел мать с отчимом, которые это позволяют. Позже Том научится не поддаваться на эти провокации, но тогда у него земля из-под ног ушла от всей этой грязи, которая лилась из Билла безостановочно.
Удар... снова удар, и его кулаки без разбору молотят заходящегося в истеричном диком смехе брата, который даже не сопротивляется, но, неожиданно перехватив его кулак подминает по себя, сильно прикладывая о деревянную спинку кровати. Голова раскалывается, глаза заволакивает красная дымка, и сознание благоразумно отключается, чтобы позже вернуть его в реальность, выворачивая наружу от боли и жуткого осознания того, что происходит между близнецами.
Когда все было кончено и Билл обессилено свалился на кровать, первым желанием Тома было вытрясти душу из брата, что он и начал делать, только несколько минут спустя понимая, что Билл почти не реагирует ни на его оплеухи, ни на крики, ни на встряску.
Его мертвенная бледность, представшая в свете ночника, и пустой взгляд мгновенно отрезвили готового еще секунду назад убить близнеца Тома. Теперь он уже тряс Билла, желая привести того в чувство, хлестал по осунувшимся щекам и пытался согреть непривычно холодные губы, из которых вырывалось легкое прерывистое дыхание…
Хруст стекла под ногами вернул Тома в настоящее. Он окинул взглядом упакованные на автомате сумки, достал из последней пару джинсов и свежую майку и подошел к апатично наблюдающему за его сборами брату. С тех пор ведь мало что изменилось, с удивлением отметил про себя Том, Билл к полнолунию терял над собой контроль, Том следил, чтобы он ненароком не причинил вред себе и окружавшим группу людям, а на следующее утро эта проклятая сила, которая кипела в Билле все эти дни, словно выставляла ему счет, превращая его в совершенно опустошенное и беззащитное существо.
– Ну как ты? – Том присел на краешек кровати, вглядываясь в обескровленное лицо близнеца, укутанного по самую макушку в гостиничный плед.
– Хорошо, – практически беззвучно прошелестел Билл, с усилием размыкая губы и вымученно улыбаясь, – а ты сам как?
Он прильнул щекой к руке Тома, поправляющего подушку, не сводя с него щемящего потерянного взгляда, от которого все сомненья таяли как покрытые коркой льда лужицы Праги при первых лучах солнца.
– Уж получше тебя, – Том провел тыльной стороной ладони по белоснежной, как простынь, щеке брата, – нам уезжать пора. Он осторожно натянул на брата майку. С джинсами Билл постарался справиться сам, но после третьей неудачной попытки расстегнуть пуговицы Тому пришлось взять инициативу в свои руки. Спустя десять минут, застегнув на дрожащем от озноба брате теплую куртку, он помог ему подняться на ноги, придерживая его за талию. Билл вцепился в его плечи, словно котенок, которого собрались выкинуть в таз с водой.
– Том, я один не дойду, – с ужасом прошептал он.
– Несчастье ты мое, – Том перехватил его за талию, сбрасывая сумку и помогая Биллу добраться до двери, практически таща его на себе, пока тот судорожно цеплялся за него, так и норовя упасть.
Преодолев с горем пополам несчастные метры, отделявшие спальню от двери, Том вспомнил, что придется открывать дверь без такой роскоши как ключ. Кое-как прислонив не желавшего выпускать из рук его куртку брата к стене, он присел, разбираясь с замком самым простым способом, которому научил в свое время отец.
Наблюдая, как брат копается в хитром устройстве, Билл медленно осел по стене на пол, прислоняясь лбом к дверному косяку. Погром в номере снова уводил его в ночные события, он снова увидел свое лицо в отблеске зеркал, и снова все внутри сжалось от умопомрачительного страха перед собственным отражением. Только сегодня уже не было сил уничтожить этот страх к чертовой матери, сил не было даже на то, чтобы сделать самостоятельный шаг без помощи Тома, который с одинаковым терпением заботился о нем, вне зависимости от обстоятельств. Билл почувствовал, как горлу подкатывает комок. Сколько еще они будут ходить по краю, сколько раз испытывать судьбу и удачу, сколько еще таких ночей должно пройти, чтобы однажды утром Билл, наконец, не проснулся… Он бы хотел этого, честно…
– Даже думать не смей о таком, – услышал он голос Тома и взглянул на брата, стоящего над ним. Видимо, последние слова он произнес вслух.
– Ты меня понял? – Том схватил брата за грудки, поднимая с пола, и хорошенько встряхнул, прижимая к стене, подкрепляя свои слова действиями, и, тут же ослабив хватку, прижался, скользя губами от виска к уху, – пожалуйста, Билл, помоги нам…
Билл кивнул, соглашаясь, чтобы не расстраивать брата, но мысль о неизменном приближении к этому роковому утру прочно засела у него в голове, абсолютно не пугая и принося лишь облегчение.

(to be continued)