Название: Хорошо сделанный
Бета: Ksu
Пейринг:Том/Билл
Жанр: angst
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: одна сплошная фантазия
Посвящается: всем безумным (а они все такие) фанаткам ТН

Дома сменяются один другим. Высокие небоскребы Гамбурга в стиле hi-tech потерялись где-то вдали, теперь перед глазами мелькают двухэтажные домишки с цветами на балконах и распятиями на фасадах. Люди, живущие не в больших городах, очень набожны. В последнее время и я стал таким. Наверное, это от безысходности моего сраного положения.
Черт… рука дико чешется. Я скребу предплечье отросшими ногтями, отчего хна остается на пальцах. Ха! «Freiheit 89», мать вашу! Неужели кто-то поверил, что она настоящая? Ах да, я же забыл, кто наши основные фанатки. Слабоумные девочки 11-15 лет, ни хера не понимающие в этой жизни. Хотя… Что я, восемнадцатилетний парень, могу сказать о жизни? Наверное, то, что у меня она не сложилась.
Почему?
Лучше начать с начала, иначе не разобраться, в какое дерьмо я вляпался.


Все началось с того момента, как мать развелась с отцом. Хотя нет, не так. Все началось с того момента, как мы родились. Я и Том. А наш папочка не особо горел желанием стать отцом, но, несмотря на это, он пять лет постоянно трахал телок в ночных клубах, орал на меня и брата, когда пьяный в хлам приходил из бара, а потом уходил с мамой в спальню. На утро он обычно все помнил и не брезговал напоминать нам, что этот ад может продолжаться вечно и что он хозяин положения.
А потом – когда он ушел с работы – мама прогнала его из дома. Просто собрала его вещи и, грозя огромным кухонным ножом, отослала за дверь. Не знаю, почему он ушел, скорее всего, нашел себе новую женщину, богаче, чем мама, и… без детей. Таким был наш ублюдочный папуля.
Казалось, с его уходом жизнь должна была поменяться, но стало не лучше. Мама постоянно психовала, часто била нас, не разрешала слушать музыку, смотреть телевизор, играть в прятки по дому, отсылала нас с братом спать в девять часов. Это продолжалось, пока она в баре не подцепила Гордона. Поначалу я ненавидел его, и у меня были на то причины. Мама ушла в этот бар, когда у Тома была температура. Брат чувствовал себя очень плохо, а лекарств – неудивительно – в доме не было. Я сидел на его кровати, а он трясся от холода и жара одновременно. Мне пришлось дождаться, пока Том уснет, чтобы побежать в аптеку – он не хотел отпускать меня так поздно. Боялся, что что-то случится, или, вдруг, ему станет хуже.
Когда я пришел Том плакал. Говорил, что думал, будто я бросил его. От этого ему стало еще хуже, и я всю ночь провел с ним. Приносил ему лекарства, клал мокрую тряпку на лоб, целовал в щечку и подбадривал. К утру ему стало лучше, а в доме появился Гордон.
Как я его ненавидел за то, что из-за него пришлось пережить брату. Я с ним и словом не обмолвился, но, однажды, когда мама разоралась на меня и хотела ударить кулаком, подбежал отчим, скрутил ей руку за спину и сказал, чтобы она не смела обижать ни меня, ни брата. Я был приятно удивлен его поведением.
После этого дня Гордон очень много времени проводил со мной и Томом. Первый день в школе прошел ужасно. Как и последующие. Мы с братом были более взбалмошными, нежели остальные ребята, отчего приносили много неприятностей. Но Гордон говорил, что это нормально для настоящих пацанов.
Он был замечательным. Всегда прислушивался к нашему мнению, занимался с нами, а когда Том заикнулся, что хочет дреды – отчим просто отвел того в салон. Спустя несколько часов вернулся довольный Том с дред-локами и опухшей нижней губой. Я спросил, что с ней, а брат указал на блестящую штангу. Ну, тогда-то я еще не знал, что это штанга, но закатил истерику, что тоже такую хочу.
На следующий день мне прокололи бровь. Я был такой счастливый. И за это счастье мог благодарить только Гордона. Почти сразу же я покрасил волосы в черный цвет, а отчим начал учить брата играть на гитаре. Надо сказать, что он быстро все схватывал, а вот я дико ревновал, что отчим проводит с ним времени больше, чем со мной. Тогда Гордон сказал, что если Том играет на гитаре, а я не хочу – я могу попробовать петь. Я рискнул и… им понравилось. Они аплодировали мне. Я снова пребывал на небесах.
Наша жизнь изменилась. Теперь в ней была музыка. Том часто придумывал новые мелодии, я сочинял – не без помощи Гордона, как, наверное, и Том музыку – тексты песен. Мы с братом стали ближе.
Насколько ближе, спросите вы? Даже не знаю… Я не мог тогда сказать, что чувствую к нему. Он мой брат-близнец, но, какого черта? Он совсем не такой как я! Он – моя противоположность, вторая половинка. Вместе мы – инь и янь, черное и белое, белок и желток, мы воздух, мы не можем друг без друга! Я не мог… а Том… кто его знает? Точно не я.
В тринадцать я выступил на этом идиотском конкурсе юных талантов, это было мое первое серьезное выступление. Признаться, идея участия принадлежал Гордону, но я, конечно, сразу же согласился на предложение. А вот Тома отчим попросил остаться дома, причем одного – мама поехала с нами.
И вот, я проиграл. Я долго и сильно плакал. Проигрыш, Том не рядом, да и Гордон куда-то делся. Я проплакал полночи, перед тем, как уйти в объятия Морфея. На утро я проснулся со страшной головной болью и опухшими глазами, а перед кроватью стоял улыбающийся Гордон и какой-то мужчина. Я его не знал.
– Здравствуйте, – у меня слегка заплетался язык.
– Привет, малыш! – мужчина улыбнулся, и у меня внутри зажегся какой-то странный огонек. Я не понимал, что это, но пламя приятно грело меня.
– Меня зовут Билл…
– Да, я знаю, – он присел на край кровати. – А еще я знаю, что Билл любит петь и очень хорошо это делает, не так ли?
– Ну… – я засмущался и перевел взгляд на Гордона, ища поддержки.
– Ты уже взрослый, не смотри на меня так, – серьезно сказал отчим.
– Да, я люблю петь, – кивнул я.
– Мало просто любить, нужно делать это хорошо, – мужчина склонил голову набок. – Ты хорошо поешь, Билли?
Я сжался в комочек. Так меня называл только Том, но мне было приятно, что я могу быть значимым не только для брата.
– Я люблю петь… – только и смог повторить я.
– Ладно, я видел, как ты выступал вчера, – я напрягся, – и… мне понравилось. Ты держался молодцом, и я считаю, что миру сейчас нужен такой певец как ты!
У меня лицо вытянулось. «Миру нужен певец, как ты!» Это правда? Боже, я о таком и мечтать не мог! Я стану знаменитым, меня полюбят, я буду делать музыку, не учиться в школе… Юппи!
– Тогда я, наверно, хорошо пою, да?
– Ты должен решить это, малыш. Я вот хочу подписать с тобой контракт.
– Что?
– Контракт. Ты будешь петь. Станешь знаменитым певцом, согласен? – мужчина серьезно посмотрел на меня.
– Как Вас зовут?
– Дэвид. Дэвид Йост.
– Тогда послушайте, герр Йост, – я выдержал паузу. – Я отлично пою, но без моего брата я этого делать не буду.
– Билл, пойми, шоу-бизнес – страшная штука. Группы любят не так, как певцов, да и когда выступаешь один…
– Срал я, – Дэвид приподнял брови. Наверное, не ожидал, что я буду так резок. Вы думаете, что было глупо так поступать? Напрасно, я ничего не терял в любом случае. – Либо Том со мной, либо засуньте все контракты себе в задницу!
Гордон усмехнулся. Ну да, он мог ругнуться матом при мне и Томе, но никогда не слышал грубостей от нас. Я не хотел так говорить с Йостом – но он должен знать мои условия, раз уж считает меня таким гениальным.
– Ладно, Билл… Будем надеяться, что твой брат чего-то стоит, – Дэвид достал из кармана листок и протянул мне. – Это ноты. Твой брат сыграет, а ты сочинишь текст. В четверг мы встретимся, будет прослушивание, о’кей?
– О’кей! – я радостно улыбнулся.


Стою у дома Гордона и курю. Точнее не так. Я сижу на крыльце дома Гордона и делаю затяжки. На автомате. Не хочу заходить внутрь пока не разберусь во всем.
Из моего горла вылетает хриплый смешок. В чем это, во всем? Ну, да, брат стал почти все время проводить у телевизора, а когда он видит наши клипы – его чуть ли не выворачивает наизнанку. Из-за этого, да и из-за моего кашля, Йост дал нам две недели отпуска. В смысле, Хоффманн дал нам две недели отпуска, а Дэвид это озвучил.
Георг сейчас учится в институте, Густав тоже. Мальчики-одуванчики, мать их!
Наверно, я завидую… как музыканты они лучше, чем я и, конечно, чем Том. Том… опять он… Все не могу забыть безразличие в его глазах, когда я уезжал к Гордону. Раньше брат бросился бы собирать вещи, а сейчас….
В горле встает неприятный ком.


А дальше было как в сказке. Съемки “Durch den Monsun”, всякие фотосессии, награды, шоу – интерес к нашим персонам, в основном к моей и Тома, был безграничен. Все хотели знать самые мельчайшие подробности о жизни чудо близнецов. В основном, конечно, наши песни нравились подросткам. Но это и не мудрено, мы сами были такими. Маленькими мальчиками, певшими о высоком.
Все восхищались. Еще бы! Дети, а затрагивают совсем не детские темы. Такое ощущение, что они уже взрослые и довольно долго прожили в этом мире. Так ведь писали о нас?
Примерно через полгода фанатки начали больше сходить с ума по мне и брату, чем по песням. Но нам было все равно, мы были наивными мальчишками, которых обожают тысячи девчонок – чего жаловаться?! Как вспомню … Если бы мы только не подписали контракт на тех условиях…
Хорошо помню графу:

«Группа Tokio Hotel и все ее члены должны действовать неоспоримо воли продюсеров»

Ужасная ошибка с нашей стороны, но… мы были детьми и еще не понимали, чего это будет нам стоить.
Через два года после образования группы наша популярность стала сдавать. Появилось много антифанатов – в основном, они ненавидели не группу, а сумасшедших девчонок, готовых на все ради Билла или Тома. А ведь то, какими нас описывали – выдумка Йоста. Том великий мачо, а я девственник. Ложь. Том в общении с девушками более замкнутый, чем я, хотя ни меня, ни его девушки вообще не привлекают. Тогда мы думали, что это из-за того, что мы много работаем, устаем, а сейчас… неважно.
И вот, мы собираем стадионы визжащих девочек, но группа уже не та. Да и как может быть хороша группа, члены которой не общаются друг с другом и не общались, хотя о них пишут, что они друзья с детства?! Это была выдумка Дэвида. На самом деле нас познакомили на прослушивании, но не будем углубляться. Все же деньги шли довольно неплохо, но нужно было, чтобы о нас писали все газеты. И вот, началось.
Сначала мой имидж. Я начал отращивать волосы в шестнадцать, а сильно краситься лет в пятнадцать, потому что Гордон сказал, что мне идет. Но Йост на этом не остановился. Он попросил парикмахера сделать мне белые прядки, отправил меня в солярий, на маникюр, мой стиль одежды стал как у бляди. Спасибо хоть, что как у дорогой бляди.
Йост придумывал истории о нас, одну за другой. Сначала придумал, что раньше мы были группой «devilish». Нарезал какие-то фрагменты из видео, которые отчим снимал, дал мне тексты, мы записали песни, голос обработали на компьютере, чтобы он стал похожим на детский. И это только начало…
Он придумал все – от баек про то, как нас гнобили в школе и единственного друга - Андреаса, до какого-то дебильного пса по имени Скотти. Даже заставил меня пройтись по улице с дворнягой из приюта, чтобы подтвердить рассказы в интервью. Тогда мне казалось, что это нормально, что это для нашего же благополучия, а сейчас… что говорить.
Потом Дэвид решил, что надо показать, какой я романтик, что я девственник, и попросил «Bravo» напечатать интервью, которое сам и придумал. Мне нужно было только держаться образа.


Я наступаю на окурок, поднимаюсь с крыльца и, отряхнувшись, открываю входную дверь.
В доме отчима всегда было очень уютно – сегодняшний день не стал исключением. Двухэтажный дом оформлен в спокойных тонах, но на глаза часто попадаются картины, сувениры, гитары, не вписывающиеся в общий интерьер, но вместе все смотрящиеся очень гармонично. Напоминает Гордона. Уравновешенный человек, но творческий, с кучей ярких черт и качеств.
Я прохожу в гостиную, телик работает, диктор что-то вещает, кажется, мировые новости. Без всякого интереса я выключаю звук, оставив только картинку, и иду наверх, к спальне Гордона.


Самое жестокое время началось после провала нашего второго альбома. Как его не пиарили, не раскручивали везде, где можно и нельзя – успеха он не добился. Нам всем было тяжело. Мы убивались, а Йост продолжал работать над поднятием рейтингов. Он встретился с Бушидо, попросил его сделать заявление о том, что рэпер дико хочет меня.
Уж не знаю, сколько эта скотина заплатила Бушидо, но тот не унимался. Меня это бесило, но я покорно подчинялся приказам Йоста.
Концерты один за другим, фотосессии, шоу, но без того успеха, что раньше. Мне было больно, да и Том стал каким-то замкнутым. А сейчас он вообще проводит все время один. Я не знаю, что с ним, но очень хочу понять – за этим, наверное, и приехал к Гордону.
Да, чего уж таить, Tokio Hotel – коммерческий проект, очень яркий, очень красивый, но временный. Мы были марионетками, а сейчас мы никому не нужны. Наш миг славы прошел, его не возвратишь, да и был ли он? Наша фальшивая слава, держащаяся на моих актерских способностях, выдумках Йоста и глупых фанатках рухнула.
Говорят, чем выше забрался, тем больнее падать. Это правда, только мы забрались не сами, а на вертолете, не напрягаясь. От этого падать еще и страшно.


Я прохожу по коридору второго этажа, заглядывая во все комнаты – отчима не видно. Странно, ведь входная дверь была открыта.
Дохожу до двери спальни и останавливаюсь. За ней слышатся приглушенные стоны. Неужели мама тут? Вот кого я сейчас точно не хочу видеть. Эта сука попортила мне столько крови.
Подождав секунд двадцать, все же решаюсь и приоткрываю дверь. Пока я вижу только полное блаженства лицо Гордона. Сам отчим лежит на спине, на кровати. Встаю правее, чтобы разглядеть ту, что делает ему минет.


А ведь что ни говори – я любил Тома. Как не любил никого в этой жизни. Он был для меня всем. Только ему я мог верить всегда, только с ним всегда был откровенен. Все наши секреты одни на двоих, как и мысли, и желания. Почему же мне хочется с ним близости, а ему со мной нет?
Я хорошо помню, как выпил пять стопок текилы и пошел его домогаться…
Братик даже отпихивался первые минут десять, а потом не выдержал и заволок меня в туалет, опустив на колени перед собой. Никогда не забуду его вкус… теплый, сладковатый…
Мне всегда хочется плакать, вспоминая об этом, ведь в течение недели после этого Том не обращал на меня внимание. А потом просто сделал вид, будто ничего не произошло. Это было так нечестно по отношению ко мне, но как я мог рассчитывать на большее?!
Биллу Каулитцу, парню, которому дали бы все женщины, девочки и мужчины Европы, не дает собственный брат. Просто заголовок утренней прессы.


Ноги сами собой подкашиваются, голова идет кругом, земля уходит из-под ног…
Я пытаюсь двинуться, но пол словно ватный, я проваливаюсь, отчего боюсь сделать шаг. Хватаюсь за ручку двери, чувствуя, что сейчас рухну. Да, как и предполагал, падаю на пол, дверь хлопает о стену. Гордон поворачивает голову, удивленно смотря на меня, и тут его пробивает.
Я вылезаю в коридор и, закрыв за собой дверь, сажусь, опираясь на нее спиной. Перед глазами все еще лежит отчим, кончающий в рот Дэвиду. Щеки покрываются мурашками, в горле все сжимается, кажется, меня сейчас вырвет…
Дверь резко открывается, а я падаю, теперь находясь одной половиной в комнате Гордона. Он стоит над моей головой, замотанный в полотенце, но снизу я вижу кончик его члена, с которого капают остатки спермы, не проглоченной Йостом.
Вскакиваю на ноги, перед глазами мигают разноцветные точки, я бегу, уже не понимая куда. Все сливается в сплошное марево ярких цветов, мне никогда не было так плохо. Тут и там кривые линии, стены не стоят на месте, да и вообще они какие-то неровные…
– Билли, постой, – я спотыкаюсь и падаю. Отчим поднимает меня, встряхивает и усаживает в кресло. – Послушай, раз уж пришел.
– Предатель…
– Думаешь, Билли? – голос вышедшего из комнаты Йоста жжет сильнее йода.
– Ублюдок, отвали! – вскакиваю с кресла, чтобы накинуться на продюсера, но Гордон меня останавливает.
– Билли, солнышко, выслушай всю историю, а то будешь жалеть…
– Не хочу я тебя слушать! Я все уже понял! Вы просто играли нами, использовали нас! Как ты мог? – бью Гордона по груди. – Я верил тебе! Ты был мне отцом, другом, всем!
– Успокойся, недоделанный! – Гордон дает мне пощечину, эхом отдающуюся в моей голове. – Ты вообще никто, так что молчи. Хотя, что тебе останется, ведь мы с Дэвидом, – одной рукой он обнимает Йоста за талию, – завтра уезжаем в Испанию на долгожданный отдых, а вы остаетесь ни с чем.
– Вы давно… вместе? – мой голос дрожит, как и я сам. Слишком уж боюсь услышать ответ.
– А ты еще не понял? – Дэвид усмехается и, прижавшись поближе к Гордону, шепчет ему в ухо, так, чтобы я мог услышать. – Расскажи ему, любимый.
– О да, Билл, это же целая история, – отчим смотрит мне в глаза. – Когда мне было лет восемнадцать, я любил ночью посещать всякие увеселительные заведения. Телочки там, алкоголь, шумные компании. И вот, когда меня уже тошнило от этих размалеванных шлюх, а прибыли от наших скромных выступлений хватало лишь на несколько кружек пива, я встретил Дэвида. Его жизнь тоже не была медом, выглядели мы оба ужасно, наверное, это и заставило нас познакомиться. Смешно сказать, но мы так впечатлились друг от друга, что на следующий вечер сидели за одним столиком вымытые, хорошо одетые, побритые. Этим же вечером мы…
– Переспали, – закончил Йост и улыбнулся. К горлу снова подступил неприятный ком.
– Именно. А на утро Дэйви разбудил меня, крича на всю квартиру, что у него гениальная идея, – Гордон провел пальцами по груди Йоста. – Точнее у него она уже давно была в голове, но он увидел у меня на столе фото твоей матери, Билл, и вас. Тебя и Тома. Дэвид рассказал, что это идеально и спросил, кем эта женщина мне приходится. Когда он узнал, что я нравлюсь Симоне – он смеялся как сумасшедший. Признаться, я даже испугался, но потом…
– Потом ты просто пришел в нашу семью, и научил нас музыке, да? – в моем взгляде скопилась вся ненависть, которую я испытывал к этим двум людям.
– Да. Думаю, ты помнишь, кто решил одеть вас с Томом в разные шмотки, кто подарил тебе косметику, а ему гитару. Но вы были такими маленькими и глупыми, что ничего не замечали. Когда тебе стукнуло шестнадцать, ты стал замкнутым, мы даже думали, что ты все понял, но нет, ты просто ревновал своего брата к Дэвиду, не так ли? – Гордон зло оскалился. Что уж выдумывать – это была чистейшая правда, я действительно дико ревновал Тома, ведь он столько времени проводил с нашим продюсером.
– Ты такой тупой, Каулитц, – Йост почти висит на отчиме. – Но на тебе мы заработали до хуя денег. План сработал. Все девчонки были в восторге, а на этом все и держалось. А теперь у нас недельный отпуск. Можешь пока понаблюдать за успехами US5 или тебе ближе Bushido?
Я встаю и на ватных ногах двигаюсь к двери. Один шаг, два, три, кажется, прошла целая вечность, прежде чем я очутился на свежем воздухе. В голове все смешалось – человек, которому я доверял больше всех в этот мире, меня предал. Да он и никогда не был со мной откровенен. Я и Том – игрушки, придуманные Йостом, когда ему захотелось получить денег и славы. Все неправда, я не я, и Том не Том, просто кукла в руках двух взрослых людей. Они просто строили карточный домик. Он получился громадным, просто гигантским, и очень красивым. Уникальным…
Но, как и все карточные домики, мы рухнули. За одну секунду Дэвид и Гордон убрали все, что так долго делали. Остались только руины…
Выбегаю из дома.


Захожу в свой номер, скидывая куртку при входе прямо на пол. Мне уже нечего беспокоиться, что она испачкается, эти вещи не принадлежат мне, ведь я никто. Удачно продуманный образ, поставленный голос, вот и все.
Нащупываю рукой выключатель и включаю свет. Вздрагиваю от неожиданности. На кровати сидит Том, разглядывая носы своих кед.
– Привет, – поднимает на меня тяжелый взгляд.
– Том, ты знал, да? – из глаз начинают капать слезы, я подхожу ближе к брату.
– Да, – его взгляд печален, да и сам он выглядит ужасно. – Прости, я не хотел разрушать твои иллюзии. Ты ведь так хотел быть кумиром миллионов. У тебя это было, правда бы убила тебя…
– Как ты мог… – толкаю его на кровать и уже хочу дать пощечину, как вдруг он тянет меня за собой. Я падаю на его тело, наши лица так близко друг от друга. – Что ты…
Целует меня. Нежно, как будто боится, что я его оттолкну. Глупый, я же так хотел его губ, как ответ на мои чувства. Возможно, если бы я сказал ему раньше – мы были бы уже давно вместе, но сейчас мне плевать. Я просто рад, что в этом мире остался человек, в котором я могу быть полностью уверен, человек, который будет делить со мной радости и печали. Я еще могу начать новую жизнь!
Брат стягивает с себя футболку, прерывая поцелуй, а я, довольно урча, вожу руками по его груди. Том закусывает губу. Он похож на маленького тигренка, как те, которых мы видели на шоу у Кернера. Я вообще не люблю животных, но брат исключение.
– Том, я… – снимает с меня свитер и водит языком по моей шее. Из меня прямо таки рвутся эти злосчастные слова, я не могу ничего с собой поделать, – люблю тебя…
Я больше не хочу скрывать свои чувства. Брат улыбается, его глаза полуприкрыты от желания. Я припускаю джинсы Тома и провожу ладонью по его возбужденной плоти. Наклоняюсь в попытке подарить наслаждение самому любимому человеку на свете. Том громко выдыхает, когда я начинаю работать губами.
Я почти довожу его до предела, когда братик резко откидывает меня, рискуя при этом оставить на своем члене следы моих зубов, и нависает сверху. Быстро расстегивает на мне джинсы, стягивает их и, целуя внутреннюю сторону моего бедра, откидывает на пол. Я широко раздвигаю ноги, Том хмыкает – ему нравится то, что он видит.
– Растяжка у тебя хорошая, теперь надо растянуть тебя внутри… – достает из тумбочки смазку. У меня нет времени задуматься, как она там оказалась.
Брат стоит на коленях, выдавливая на пальцы прозрачный гель. Кидает тюбик в сторону и приближается ко мне.
Я закрываю глаза, не желая представлять, что сейчас будет. Почему любовь принято подтверждать сексом? Нет, мне нравится чувствовать губы брата, но то, что должно произойти бросает меня в холодный пот.
Вздрагиваю, сдерживая вскрик. Том начинает растягивать меня. Сейчас я понимаю, что никому бы не позволил делать это с собой. Но брата я люблю, и хочу подарить свою любовь ему.
– Больно… – мне кажется, что меня рвет на части, когда он входит.
– Успокойся, солнышко, сейчас пройдет… – целует меня в губы, я отвечаю, пропуская его язык в свой рот. Том часто дышит, и меня это возбуждает.
Неуверенно посмотрев на меня, начинает двигаться. Я закрываю глаза. Невероятное ощущение: сначала боль, а потом блаженство. Движения брата становятся уверенными, он начинает наращивать темп.
Мои стоны наполняют пространство, Том закусывает губу – ему тоже приятно. Я выгибаюсь навстречу его толчкам.
– Билл… – прикрываю глаза от удовольствия. Рука Тома на моем члене двигается в одном темпе с его бедрами. Я чувствую, что внутри меня бушует огонь, он сейчас вырвется наружу и наступит долгожданное облегчение.
– Ты засрааанец... – сдерживаться больше не реально. Брат самодовольно улыбается, но тут и по его телу проходит дрожь. Он прикрывает глаза, откидывая голову. Я удовлетворенно – во всех смыслах – смотрю на него. Том, наконец, успокаивается и переводит взгляд на меня.
– Знаешь, Билли, – наваливается сверху, будто бы не желая выходить и разрывать связь между нами. – Я люблю тебя…
– Я тебя тоже… – мы целуемся долго, нежно, поддразнивая друг друга, и лаская языком губы. Я на седьмом небе, нет, даже на восьмом, ведь тут так мягко.
Прижимаю Тома сильнее к себе, чтобы ощущать любимого всем телом и душой. Пусть весь мир сговорился против нас – плевать, мы выстоим вдвоем! Только вдвоем. Наша любовь пройдет сквозь все. Я это знаю.
– Том, а ты давно…
– Завтра расскажу все, – я засыпаю в его объятиях и первый раз в жизни чувствую себя таким настоящим и защищенным. Только мой брат никогда меня не предаст и будет предельно честен со мной.


– Томми, – я открываю глаза с ощущением блаженства во всем теле. Это, несомненно, была самая лучшая ночь в моей жизни, и я очень хочу увидеть человека, который мне ее подарил и дал надежду. Только с Томом я чувствую себя собой, а не игрушкой. Только он любит меня не за деньги, а за то, кто я. И я люблю его, хоть мы и братья-близнецы.
Я потягиваюсь, раскидывая руки, но Тома на кровати нету. Взволновано сажусь и смотрю по сторонам. Нет, это был не сон, смазка лежит на тумбочке, а рядом покоится мобильник брата. И где его самого носит?
Встаю с кровати и иду в душ. Теплые капли дарят наслаждение, но его никак нельзя сравнить с тем, что я испытал сегодня ночью. Все тело приятно ноет и хочет еще, а я сам просто хочу быть рядом с любимым. Зажмуриваюсь, вспоминая ночь, лицо брата, его поцелуи, нежность, объятия. Как мне не хватало этой спасительной любви все эти годы.
Улыбаясь, вытираюсь полотенцем, но мое внимание привлекает какой-то жужжащий звук, доносящийся из комнаты.
Я, в надежде, что пришел Том, выбегаю из ванной. Нет, показалось, это всего лишь телефон – брату кто-то звонит. Подхожу ближе к тумбочке, рассматривая дисплей. Сердце уходит в пятки, на экране высвечивается:

«Йост»

Я начинаю паниковать. Что, если он узнал и хочет нас разлучить? И запретил брату видеться со мной? Или что-то сделал с ним?
У меня дрожат руки, но я беру телефон и принимаю входящий вызов.
– Алло… – еле слышно произношу я.
– Том? – Йост напрягся, я чувствую это.
– Да, – стараюсь подражать голосу брата. Значит Дэвид не забрал Тома. Более того, он не догадывается, что я могу быть у брата. Он наверняка ничего не знает!
Мне становится так легко. Я могу быть спокоен за свое будущее. Найдем хорошего продюсера, новых членов группы, будем выступать. Будем любить друг друга – я и Том. Я буду посвящать ему песни и, возможно целовать на концертах.
Мои мечты прерывает голос Йоста.
– Ну, и как наша куколка? Ты же сделал так, чтобы она пришла в себя? А то расклеится и перестанет петь. Ты уж веди себя с ним понежнее, пока меня не будет. Нам же нужна карьера, да, Том?
– Что за… – трубка выпадает из моих рук.
Как, как, как, как он мог… так поступить со мной?! Не может быть!
Меня захлестывает ненависть. Я забегаю в ванную и опрокидываю содержимое полочки у зеркала на пол. Все флакончики, щетки, лосьоны – все на кафеле в куче. Бегу в комнату и начинаю раскидывать везде подушки, одеяла, рвать простыни. От вазы остаются одни осколки.
– Ненавижу…
Падаю на пол, потому что сердце вдруг становится просто каменным. Будто его сжали и не хотят отпускать.
Пытаюсь доползти до ванной. Это занимает минуту, странно, что я даже не вспоминаю о Томе. Моем брате, который успешно сыграл свою роль. Еще одна придумка Йоста. Скорее всего, позвонил ему, когда я уехал из дома Гордона.
Включаю воду и сажусь у ванной. Не знаю, кого я ненавижу больше – Гордона с Дэвидом или Тома. Боль становится почти невыносимой, и я беру в руку осколок от какой-то стеклянной баночки. На пальце выступает кровь.
Я сижу сейчас на полу в ванной и все понимаю. Все ответы, на вопросы, которые я задавал, лежат передо мной. Я разобрался в своем существовании. Наконец-то…


Раньше я думал, что у меня не сложилась жизнь. Огромная черная полоса, а потом… потом был свет. Яркий и пронзительный, но… фальшивый. Хотите сказать, что я поступил как мотылек, летящий на огонь? Нет. Я даже не мотылек в этом мире, потому что меня вообще нет – тело не в счет. Куклы тоже имеют тело. У меня же нет души…
Только не подумайте, что моя жизнь ошибка – нет. Ее попросту не существует.

Zum Gluck, zum Gluck… kein zuruck…