Несчастная судьба добродетели. Излюбленный аргумент популярной педагогики гласит, что основа личности формируется до трех лет. Психоанализ любого извода, как бы витиевато ни кустился, растет из того же фундамента, имя которому - античность. Детство человечества. Не историческое прошлое - но то, что в подкорке любого европейца. Принцип удовольствия. Чистая эстетика. Предопределение до морали. Красота - знание - сила. История - миф - метафора.
     Герой романа Фаулза молодой англичанин Николас Эрфе попадает в этот мир дважды - телом и душой. Получив место школьного учителя на затерянном в Эгейском море греческом острове, среди чистейших и гармоничнейших на Земле пейзажей, где бесхитростные пейзане запросто могут носить имена Гермес и Аполлон, где перестаешь ощущать течение времени и словно присутствуешь при зарождении легенд. И наконец, отдавшись на волю безжалостного старого волхва - философа и гипнотизера, таинственного миллионера, играющего в бога (в античного, с маленькой буквы, не Творца, но манипулятора). Специальные знания, изощренный ум и целая армия преданных помощников ( "сговор за чьей - нибудь спиной всегда окрашен сладострастием") помогают старику бесконечно обманывать Николаса.
     Каждая новая ложь начинается как достоверный рассказ, как долгожданная правда, но оказывается очередным спектаклем, где зрителей нет, а есть лишь актеры и режиссер, чей замысел разгадать не легче, чем Божий промысел. С дьявольским хладнокровием постановщик спектаклей переходит от версий собственного прошлого к настоящей жизни своей жертвы - пациента; волхв - великий художник, и каждый моделируемый им сюжет едва ли не посильнее "Фауста" Гете. Во всяком случае, оказывается способен полностью завладеть как умом и страстью героя, так и любопытством читателя.
     Наконец лабиринт лжи захватывает всех героев и все пространство романа. Игра в бога предполагает, что иллюзия - все вокруг. Врут все, а значит, правды нет, а если и есть, то где - то в другом мире, о котором смутно помнит душа. Так исподволь современная детективная драма входит в самую сердцевину античного миросозерцания: действительность условна, она - лишь подобие, отражение, образ горнего мира. Душа попадает в дольний мир временно, и ослепленная солнцем, одурманенная неким зельем, "радостно - ложным она//Обольщается тотчас виденьем". Жизнь - сновидение. Единственная подлинная явь - вечная жизнь нерожденных и умерших - незрима, олимпийский смысл ее непостижим. Вымирают не только редкие виды животных, но и редкие виды чувств. Разоблачить волхва до конца невозможно: недаром его липовая киностудия называется "Полим", и Николас догадывается просто переставить одну букву из начала в конец слова.
     Ценой увлекательной игры в жизнь становится смерть: взаправдашняя (до отъезда в Грецию) возлюбленная Николаса, брошенная им ради иллюзорного мира , кончает с собой, но и эта смерть тоже оказывается трюком. Истина не в серпе и молоте, говорит волхв, не в звездах и полосах, не в распятии, не в инь и ян. Она в улыбке. Свободен лишь тот, кто умеет улыбаться. Стоит облечь внутреннее в слова, перестать притворяться, что мы о нем не догадываемся, - и все испорчено. "Получить ответ - все равно что умереть".
     Улыбка мага страшна, потому что она исключает слово. Однако волхв наигрался и сворачивает свою невероятную машинерию. Его эксперимент закончен, и любовники возвращаются туда, откуда начали: в Лондон, в свой роман в духе между Лоуренсом и Миллером. Обсуждать пережитое путешествие в Грецию как галлюцинаторный trip для них невозможно, немыслимо. Как и для самого Фаулза, снабдившего роман - книгу - пространным предисловием, указующим автобиографические корни сюжета (" Островная, не тронутая цивилизацией Греция остается Цирцеей"), добросовестно перечисляющим соавторов его философии, но предостерегающим: это - "не кроссворд с единственно возможным набором правильных ответов - образ, который я тщетно пытаюсь вытравить из голов нынешних интерпретаторов."Смысла" в "Волхве" не больше, чем в кляксах Роршаха, какими пользуются психологи... Если искать связную философию... - то скорее в отвергнутом заглавии, о котором я иногда жалею:" Игра в бога ". Первый вариант названия был, по всей видимости, забракован по причинам недвусмысленным: слишком очевидной становилась подоплека романа. Тем не менее следует отметить несложный трюк в основе замысла, который с потрохами выдавал заголовок. Роман в конечном итоге становился игрой в одной плоскости - чем дальше продвигался сюжет, тем менее правдоподобными становились магические развлечения Кончиса, что с очевидностью подчеркивал сам автор. Игра становилась все более искусственной и выморочной, с тем чтобы стать автопародией - на игру и бога одновременно. Но самое замечательное во всем этом - то, ради чего ставили весь этот балаган под маркой "Игра в бога" : ради нескольких последних мгновений, когда герои остаются одни в сквозняке настоящего. Где невозможно сказать"да" или "нет"- собственно, это не нужно.
     Принципиально открытая перспектива - как финал всякой игры для волхва, который развлекался игрой в бога. Другой вопрос - кто в данном случае волхв: но он, как и перспектива, тоже всегда открыт. Роман - только маска : в прорезях для глаз - всегда неизвестный.