[383x675]
Всю ночь сдела и слушала Ночных Снайперов.
На "Асфальте" меня заклинило, я открыла Ворд и начала писать.
Хз, останется ли это очередной зарисовкой или станет ориджом, но это первые за долгое время более-менее толковые слова, соединенные в предложения.
Как всегда фэнтези, ога. Только здесь оно больше намеками.

Не нужно быть гением, чтобы заявлять на весь мир о собственной глупости. Сколько великих философов говорили о собственной слабости? А сакраментальное: «Я знаю, что я ничего не знаю»?
По мне, так все это – чистая показуха. Ну, скажите на милость, зачем миру философы? Чтобы появилось разделение на идиотов «что-то знающих» и мудрецов, которые «не знают ничего»?
Абсурд.
Да, не мне судить. Но почему я не могу иметь собственное мнение? Потому что я недостаточно хороша для того, чтобы его иметь? А кто, собственно, может оценить, насколько я хороша? Общественность? Тупое стадо с колоссальным разбросом эмоций, с неоднородным интеллектом, не имеющее собственного мнения? У толпы должен быть лидер. И только его мнение по-настоящему чего-то стоит – ведь он смог управлять этой безумной серостью.
Но только это мнение не всегда стоит дорого.
Я отвела взгляд от портрета белозубой красавицы, рекламирующей зубную пасту на страницах женского журнала, и с тоской посмотрела на часы в приемной. Еще десять минут. Десять минут – и начнется собеседование на работу.
- М-может кофе? – Дрожащим голосом предложила секретарша.
Да, я на ее месте тоже задрожала бы. Она молодец – меня стоит бояться. Люди часто относятся без негатива к новым знакомым. Приветливо улыбаются, расслабляются, получив взаимность. А зря, оборону снимать нельзя ни в коем случае, иначе на твою незащищенную территорию немедленно вторгнуться. И тогда ты перестаешь иметь свое мнение, у тебя не остается своих чувств и желаний. Ты можешь думать только об одном: «А как он (вторгшийся) отреагирует на это?» Самое глупое, что ты этого даже не осознаешь, это где-то глубоко в подсознании – ты просто пытаешься не упасть в глазах этого человека. Шаг за шагом, он продвигается в твое жизненное пространство, завладевая им все больше и больше. И, что интересно, возможно он тоже этого не подозревает. А ты просто «смотришь» ему в рот, как преданная собачонка, ожидающая, когда ей наполнят миску. И все потому, что ты когда-то не успел протянуть между вами барьер.
А вот секретарша его держит. Правда, неумело и ненадежно. Если я сейчас поблагодарю ее, улыбнусь, соглашусь, ненавязчиво начну обсуждать статьи на самых зачитанных страницах журнала, и – вуаля! – ее барьер рухнет. Но я не стану этого делать. Скорее всего, этот барьер когда-нибудь обрушится и без моего участия, а какой смысл в том, что его не станет? Для меня – никакого. Пусть лучше она станет чьей-то чужой марионеткой, если она уже ей не является. У одной куклы не может быть несколько хозяев, а мне эта игрушка ни к чему.
И гораздо сложнее будет, если рухнет мой барьер. Ей не справиться с такой куклой, как я.
Шесть минут.
- Нет, спасибо.
Обидно, что таких, как она, тысячи. Может, людям действительно легче быть управляемым кем-то, чем существовать самостоятельно. Быть может, эти тысячи так и связаны между собой: первый владеет вторым, второй – третьим, и так до бесконечности, а последний, N-ный, контролирует первого.
Противно.
И мой кукловод когда-то рассыпался хрупкой марионеткой в чьих-то неумелых руках.
Взгляд на циферблат.
Четыре минуты.
Я достала из кармана пачку сигарет. Опять упаковка помялась… ничего, главное не оформление, а содержание. Идиотская фраза, но в данном случае удивительно подходит. Я вытащила из картонного укрытия длинную тонкую сигаретку и зажигалку и зачиркала кремнем. Только с четвертой попытки мне удалось добиться от пирофорной дешевки чего-то большего, чем искры, и прикурить. Я почувствовала на себе взгляд секретарши. Эта девица молча с открытым ртом наблюдала за мной. Я едва удержалась от усмешки. Кажется, она меня вообще не считает за обычного человека со своими слабостями. Я выпрямилась на диване, и мои глаза натолкнулись на неброскую надпись «No smoking». Плевать. Пока девица молчит, можно расслабиться.
Две минуты.
Я докурила и уже, наверное, в сотый раз пожалела, что сигареты не делают хотя бы в два раза длиннее. На столе у секретарши что-то пискнуло, потом прошуршало. Она робко кашлянула, обращая на себя мое внимание, и, уже без дрожи в голосе, попросила пройти в кабинет «к шефу».
Только потянув на себя дверную ручку, я осознала, что проявлением «людских» слабостей слегка расшатала ее барьер.