Стояла, представьте себе, очередь. Не сказать, чтобы длинная.
— Что дают? — проявил я любопытство.
— Ангелов, – ответили мне. — Мороженых. Инкубаторских.
— Наших? Импортных?
— Импортных ему... Не окорочка, чай.
— А почем?
— По восемнадцать.
— Штука?
— Ага. Сейчас. Разбежался. За килограмм. Довели страну...
Я залез в карман. Там был ключ, четыре жестких десятки и комок бумажной мелочи. Гордая последняя наличность.
— Вы крайний? — напористо спросили меня.
— Я, — ответил я. — А что?
— Да так, ничего. За чем хоть очередь-то стоит?
— За ангелами. Инкубаторскими.
— Ага...

Торговля шла быстро. Рослая дама передо мной брезгливо перебирала лежащих на алюминиевом лотке ангелов. Перья их слиплись, локти и крылья торчали во все стороны и как попало.
— Вот этого, — ткнула она пальчиком.
Продавщица выволокла избранного, шмякнула чашку весов. Стрелка заметалась.
— Сорок восемь восемьсот.
Дама зашуршала купюрами.

— Н-ну? – спросила меня продавщица. — Покупать будешь или так постоишь?
— Мне вон того, розоватого, — показал я.
— Эстет, — сказали сзади.
- От чайника слышу, - подумал я.

— Сорок восемь восемьсот, – повторила продавщица. Стрелка трепетала совсем в другом секторе, но спорить мне не хотелось.

Хватило впритык, домой я шел пешком. Ангел был холодный. Тонкие ножки его болтались, как полусырые макаронины.
Дома я отдернул штору, положил ангела на стол и поставил греться чайник. Ангел медленно оттаивал. Я сидел и чего-то ждал.
Наконец чайник закипел. Я размешал кипяток с прошлогодним вареньем; налил в блюдце. Ангел с трудом приподнялся. Глаза его не смотрели, ручки подламывались. Он приник к блюдечку и стал пить, захлебываясь и кашляя. Потом осторожно приподнял лицо и посмотрел на меня.
— Ну, что? — спросил я. — Будем жить дальше?
Ангел сел на край стола и заплакал.