| ch.1 |

Холодная капля неожиданно бьет по носу, и я вздрагиваю, отчего кисточка туши оставляет черный след на щеке. Недовольно шиплю и бросаю взгляд на потолок. Опять чертова крыша течет. С раздражением тащу из угла комнаты ведро, оставшееся с прошлой грозы, и ставлю на мокрый паркет.

Вновь наклоняясь к зеркалу, аккуратно стираю с щеки тушь, поправляю тональник и критически оглядываю себя.

Черная майка с принтом, купленная на распродаже, узкие джинсы, старые кожаные перчатки. Волосы не уложены – смысла нет, все равно от влажности все старания насмарку.

— Не хочу, – хнычу в лицо своему отражению.

Не хочу туда идти. До слез. Хочу домой, чтобы мама улыбнулась и прижала к себе, хочется вдохнуть запах сирени, постоянно исходящий от её волос. Хочу пробежаться босиком по теплому асфальту и до отвала наесться земляники прямо с грядки – никакая магазинная не сравнится с той, что мама сама выращивала.

Но я набрасываю куртку, отыскиваю в груде барахла зонт, закрываю дверь на ключ и выхожу на темную, еле освещенную одиноким фонарем улицу. Пока добегаю до остановки, успеваю порядком продрогнуть: куртка слишком тонкая. Запрыгиваю в пришедший точно по расписанию автобус и доезжаю до работы.

Tokio. Когда говорю кому-нибудь название, все сразу представляют бумажные раздвижные двери, цветки сакуры, девушек с выбеленными лицами в кимоно и летящие веера. Звуки этой японской гитары – никак не могу запомнить название – саке и палочки в высоких прическах танцовщиц.

Как же. Никакой стилизации под Японию. Нет, пара девчонок часто танцуют в кимоно, едва прикрывающих задницу, но этим все и ограничивается. А в остальном - обычный клуб. Стрип-клуб. Вот только работает на два фронта. Здесь и мальчики, и девочки. И среди тех, кто танцует, и среди тех, кто за это платит.

Захожу с черного хода, и вдруг приходит в голову мысль: сегодня ровно полгода, как я впервые вышел на сцену.

===

Я никогда не сижу в раздевалке с другими мужчинами. С ними, конечно, и поговорить не о чем, но я их немного побаиваюсь. Ведь им ничего не стоит зажать мне рот и пустить по кругу. И даже мой Боб не услышит и не придет на помощь. Натуралы они, геи или би – все равно. Кому нужно, тот увидит во мне мальчишку, а кто – и девчонку. Иногда я сам сомневаюсь, кого во мне хотела воплотить природа.

Среди мужиков соперничество ещё сильнее, чем среди девушек. В клуб, как бы то ни было, больше приходят смотреть на девушек: спрос на мужской стриптиз не слишком большой, а предложение не уменьшается. Вот и приходится туго: жесткая внутриотраслевая конкуренция. Так мне объясняла Фрэнсис: её отчислили из университета, с экономического. А по мне, так все это естественный отбор: самцы друг на друга волком смотрят и только и ждут, когда другой оступится, чтобы ещё сильнее втоптать в землю.

А девчонки меня любят. И я их тоже. Можно с ними и потрещать о косметике, шмотках, «Космо» у кого-то взять почитать. Не знаю почему, но у нас в коллективе нет ни зависти, ни интриг. Мы все дружим, переживаем друг за друга, обсуждаем клиентов, придумываем танцы, образы и костюмы – как в большой песочнице.

Вот и сейчас, когда зашел в нашу многофункциональную раздевалку-гримерку, на сердце сразу стало тепло и уютно. Все суетились, крутились у зеркала, отталкивая друг друга, скандалили по глупому поводу и расходились по противоположным углам, но через десять минут уже увлеченно обсуждали, какие тени больше пойдут. Если бы не то, зачем мы здесь все крутимся и жужжим как улей… я бы даже любил свою работу.

Через полчаса я вышел из-за ширмы, переодевшийся и практически готовый к выходу.

— Билли, блин, ты в зеркало смотрелся? – остановил меня голос Джо, нашей «главной» в песочнице. Её руки легли мне на плечи и легко развернули к себе. – А ещё парень, называется.

Я недоуменно сдвинул брови, а она скользнула пальцами по моей шее к узлу галстука и стала развязывать. Я с виноватой улыбкой потупил глаза.
— Ну не получается у меня нормально…
— Ох, несчастье мое, – запричитала она, ловко перевязывая ненавистную веревку. – Так умудрился затянуть, будто вешаться собрался.
— Спасибо, – заглянул я ей в лицо.
— И что я так привязалась к тебе, ребенок? – страдальчески покачала она головой и вернулась к своему шитью, напоследок шлепнув меня пониже спины.
— Джо-о-о-о-о! – протянул я. Она сердито обернулась.
— Ну что ещё?
— Я тебя люблю.
— Ой, не подлизывайся, – отмахнулась она, но я видел, что ей было приятно.

Я довольно вздохнул и присел за столик подкраситься. Сегодня я – хороший мальчик. В школьной форме, при галстуке, да. Только музыку дали не в тему образа. Хотя… это уже мои придирки, зрителям в последнюю очередь важно соответствие картинки и звука.

Пробегаю кисточкой по коже, поправляя тон, и про себя повторяю хореографию танца. От этого занятия меня отвлек звонкий голосок:
— Билл, слушай, ты ведь из Германии?
Встречаю взгляд голубых глаз в отражении и киваю. Подружка довольно улыбнулась и облокотилась на столик слева от моего стула.
— Можешь перевести? – и сунула мне в руки страницу из журнала. Я невольно улыбнулся. Нина-Нина. Фанатка какой-то подростковой немецкой группы – откуда она вообще о них узнала здесь, в США? – Мне подруга по переписке прислала, а я же почти по-немецки и не говорю.
— Хорошо, но только дома, ага?
— Да-да, конечно, – поспешно закивала она, а потом опять счастливо улыбнулась, чмокнула меня в щеку и умчалась переодеваться.

Меня она умиляет, хоть и она старше на год. Такая непосредственная и чистая, ещё не испорчена этим образом жизни. Все смеются над её увлечением, подкалывают – ну и дуры. Будто сами никогда ни по кому не фанатели.

— Принцесса! – ручка двери поворачивается, и в дверь просовывается голова Боба. Кто-то из новеньких девчонок недовольно взвизгивает, но Боб одаривает её убийственным взглядом.
— Чего пищишь? Ты через 15 минут будешь сиськами трясти перед полсотней мужиков. Принцесса! – снова зовет меня. Я встаю из-за столика и прохожу за ним за ширму. В Бобе роста под два метра и веса под центнер. Если б он захотел, сломал бы мне руку одним движением. Но Боб классный, он почти всех девчонок наших жалеет, хоть и старается этого не показывать.
— Тебе передали, – сообщает он и кладет мне в руки черную бархатную коробочку. Я страдальчески возвожу глаза к потолку.
— Боб, я же просил… не надо мне этого…
— Эй, Принцесса, он платит за работу курьера. А мне мою дочурку кормить надо, – Боб чуть наклоняет голову набок и взъерошивает мои ещё не уложенные волосы. – Ты глупый. Он ведь даже не старый и на вид ничего. Любая из куколок мечтала бы оказаться на твоем месте.
Я округляю глаза.
— Он меня лапает постоянно, Боб. Я не знаю, смогу ли выдержать ещё один приват… если я не успею позвать охрану, то…
— Вспомни Мэрилин, – подмигивает Боб и исчезает за дверью.

===

Сегодня мы танцуем в VIP-зале. На самом деле, это праздник: знаменитости платят щедро. Китти когда-то удалось заработать всего за один лэп-дэнс аж 1000 баксов. VIP-персоны не пожелали видеть накачанных и крепких мужчин в ковбойских шляпах. Поэтому гвоздем программы сделали меня.

Первой идет Хэлен. Первой всегда сложнее. А она говорит, что лучше впереди, чем в хвосте, когда всем уже поднадоели женские тела и платят скупо. Как раз – в конце выпускают меня, мальчишку с острыми локтями и коленками.

На каждую оттанцевавшую за сценой сразу же налетаем толпой, расспрашиваем, кто там, какие звезды, много ли дают.

Время летит незаметно, и настает мой черед. Первые аккорды песни заглушает привычное улюлюканье тех, кто видит меня впервые. Даже смешно. Я бросаю взгляд из-под ресниц и соблазнительно улыбаюсь. Плюнул бы в ваши рожи, да кто ж позволит.

Двигаюсь как робот. Заученные движения, по схеме со стрелками, на четыре счета.

Пуговицу расстегнуть – к шесту – вниз – направо – рукой взмахнуть – пуговицу расстегнуть – раз-два – плечом, бедром – рубашку сорвать – выгнуться – поманить – выпад – к шесту – медленно – резко – выпад – раз – два – три – четыре – раз – два – три – четыре…

Так легче. Легче, когда не думаешь, когда ничего перед собой не видишь и только следишь за гремящей музыкой.

I'm telling you to loosen up my buttons babe
But you keep frontin'
Sayin' what you gon' do to me
But I ain't seen nothin'

Когда в зале сидят хихикающие и поминутно краснеющие девчонки, работа кажется уже не такой мерзкой. Но когда тебя пожирают глазами старые жирные мужики, противно до слез. Козлы похотливые. Но ведь нужно улыбаться, нужно соблазнять и дразнить.

А чувствуешь, будто щеки трещат от этой улыбки.

«Вы должны танцевать СЕКС». «Вы должны понять, что стриптиз – это искусство». Так нам говорили в школе стриптиза при клубе.
Да, этот танец я искренне полюбил. Я чувствовал себя самым красивым в мире, чувствуя десятки восхищенных взглядов на себе. Пока в один из вечеров не появился мой первый воздыхатель сраный, со своими потными лапами и толстым бумажником. В первый же вечер заказал восемь приватов. Когда зашли в комнату, даже музыку не дал включить. Я еле отбился и забарабанил в дверь. Ведь в комнатах нет камер, но за дверью всегда стоит охранник, каждую секунду. А так бы…

От одной мысли грязно. Я не продаюсь. Я только играю.

Мэрилин.
Вспомни Мэрилин.

Мэрилин – легенда клуба. Кажется, её лично видел только сам владелец – и Боб ещё, он тут с самого открытия. Мэрилин проработала в клубе полгода, и в её «юбилейный» вечер в клуб пришел богатый клиент. Он сразу её отметил, после танца покупал ей выпивку, осыпал комплиментами… а потом приходил часто, заказывал приваты, после которых она сидела в гримерке и взахлеб рассказывала, что он так на неё смотрел… не с похотью, а с какой-то нежностью. Потом были подарки: дорогие украшения, одежда из бутиков… и глаза Мэрилин сияли ярче бриллиантов в её кольце. Мэрилин стала намного реже появляться на работе, а потом и вовсе ушла – потому что вышла замуж.

Почти как в «Красотке». Или в «Золушке».
Я больше не верю в сказки. И в эту тоже. Все вспоминают Мэрилин, когда пытаются утешить девочку, влюбившуюся в клиента, или подбадривают так по-американски: мол, хэппи-энды все-таки существуют.

===

После танца выхожу в зал работать. Покрутить задом перед клиентами, соблазнительно причмокнуть губами, облизнуться и зазывно повести бровями – это любят, за это платят.

Когда танцевал, лиц даже не разглядел. А теперь вижу, что даже Брент, владелец клуба, сидит в зале со своими друзьями.
Прохожу, виляя бедрами, и даже заинтересованно кидаю взгляд в их сторону, даря свою безотказно действующую улыбку.

Слышу свист и одобрительные возгласы. Брент по-доброму смеется со всеми. Ничего так компания, симпатичные. У одного даже глаза подведенные, красиво так, и волосы на концах красные. Останавливаюсь и улыбаюсь ещё обворожительнее. А он вдруг заливается хохотом.
— Чудо, ты мальчик или девочка?

Улыбка тает, как снег весной. Вскидываю голову и смеряю его убийственным взглядом. А его дружки снова ржут.
— Подойди, мы проверим.

Вот уроды.
Голубоглазый снисходительно улыбнулся и бросил на стол несколько сотенных купюр. Как подачку собаке за верно выполненный трюк. Я медленно наклонился и, ни на секунду не сводя с него глаз, взял купюры и с наслаждением, обстоятельно порвал их на клочки.

Где-то на задворках сознания я понимаю, что мне влетит от Брента по первое число за эту выходку. Но сейчас я со злорадством вижу, как вытянулись их лица.

Меня ждут другие.
Разглядывают как диковинку.
Гладят: девушки и женщины – ласково, мужчины – кто торопливо, едва сдерживаясь, а кто растягивает удовольствие, раз уж они платят.
Заказывают мне выпивку, хоть мне ещё по закону нельзя.
Жаль, что нет такого закона, чтобы детские мечты никогда не втаптывали в грязь.

===

До «дома» меня подвозит моя милая и заботливая Хэлен, и я поспешно вбегаю в подъезд, потому что зонт на работе забыл. Поднимаюсь на последний этаж, тихо-тихо открываю дверь ключом и проскальзываю в комнату. Хозяйке, кажется, абсолютно пофиг, как я зарабатываю себе на жизнь, лишь бы я никого не водил домой.

Разувшись, опускаюсь на незаправленную кровать. Никогда не убираю постель: а смысл? Когда прихожу домой, за окном уже светает…

Вглядываюсь в залитое дождем окно, и на сердце становится так грустно, что хоть вой. Грустно – и непонятно от чего страшно. Вскакиваю на ноги и пытаюсь отогнать дурные мысли, убегаю к зеркалу смыть макияж и плеснуть в лицо холодной водой.

Раздеваюсь и забираюсь под теплое одеяло, закутываюсь по самый нос. Но проходит полчаса, час – а сна ни в одном глазу. Пальцем черчу узоры на подушке и смотрю в пустоту. Старые часы в прихожей бьют пять раз. Как же одиноко.

Включаю ночник, достаю из-под матраса тетрадь и ручку. На обложке – невообразимо кретинский крокодил с безумными глазами и воздушным шариком в лапе. Уголок обложки расслоился, а сама тетрадка распухла вдвое из-за вложенных фотографий и рисунков. Там – моя душа.

Переворачиваю исписанные листы, они приятно шуршат, потому что я сильно давлю на ручку, когда пишу. Читаю строки, написанные позавчера.

Ich kampf mich durch die Machte,
Hinter dieser Tur
Werde sie besiegen
Und dann fuhrn sie mich zu dir
Dann wird alles gut
Dann wird alles gut
Wird alles gut
Alles gut

Мои песни никто никогда не споет. Потому что они никому не нужны. И я тоже никому не нужен.
Я пишу дальше – но не верю строчкам до конца.

Ich muss durch den Monsun -
Hinter die Welt
Ans Ende der Zeit - bis kein Regen mehr fallt
Gegen den Sturm - am Abgrund entlang
und wenn ich nicht mehr kann denk' ich daran
Irgendwann laufen wir zusammen
Weil uns einfach nichts mehr halten kann
Durch den Monsun
Dann wird alles gut


| ch. 2 |

Сегодня выходной, день для себя. То есть – поход по салонам. Маникюр, педикюр, косметические процедуры, массаж... На уход за собой уходит почти половина заработка: один из пунктов контракта – выглядеть в любое время и при любых обстоятельствах на все сто.

Когда работаешь по шесть-семь ночей подряд, чтобы хоть что-то отложить на будущее, начинаешь сходить с ума. Когда случайно слышишь по радио песни, под которые выгибаешься каждый вечер, внутри что-то ухает. И даже поручень в вагоне метро принимаешь за шест и едва ли не начинаешь рефлекторно скользить по нему вниз.

Мне нужен отпуск – тарабанит мысль в голове.

Захожу в торговый центр, купить косметики и какие-нибудь шмотки. В одном из магазинов – целый ряд моих любимых черных маек с принтами. Увлеченно перебираю их – я просто обожаю выбирать одежду. Часами мог бы таскаться по магазинам.

Приятный голос из динамиков заставил оторваться от вешалок и заинтересованно взглянуть на большой экран посреди магазина.

Я чуть не упал.
Это был он. Тот козел из клуба.

Он пел, и с первых же нот мне понравилось. И яркий, интересный клип, и музыка, и... какое-то странное чувство чего-то общего.

Да, он и правда красивый... если без бороды, а не как в тот вечер.

Я так и не купил не одной футболки. Повинуясь дурацкому необъяснимому порыву, я зашел в ближайший музыкальный магазин и купил их диски.
Один - красивый, белый, с розой на обложке. Другой - с каким-то мальчишкой.

Дома наугад беру второй и слушаю раза три на повторе. Растягиваюсь на кровати и прикрываю веки. Перед глазами сразу вспыхивают причудливые образы – звезды, Млечный Путь, какие-то галактики и темнота, пустая и пугающая.

И его лицо.

Одергиваю себя и сердито выдыхаю. И почему я так легко хочу простить ему такое унижение – и думаю о нем?
Он – заносчивый подонок. И плевать, что красивый.

Кнопка STOP – и щелчок остановленного диска красноречиво подчеркивают мою решительность.
Но ненадолго.

===

Сегодня в Tokio немноголюдно. Больше женщин, а им нравятся наши мускулистые накачанные парни. Поэтому Брент не торопится выпускать меня на сцену, и я работаю в зале.

Ловлю себя на том, что напеваю под нос «I’m a machine, no longer living, just a shell of what I dreamed». Я включал диски этой группы, 30 Seconds To Mars, каждый день, когда ложился спать. И – вот странно – когда засыпал под них, просыпаться потом было так легко. И уже неделю я не видел ни одного кошмара.
Но, кажется, я поторопился. Кошмары стали преследовать меня наяву.
Досадно выдыхаю, увидев за одним из столиков его, своего потенциального папика, о котором мечтают все наши девчонки. И чертыхаюсь, когда он меня замечает. Заученно улыбаюсь и подхожу ближе.

— Билли, – он расплывается в улыбке.
— Привет, Дэвид.
Он по-хозяйски хлопает по своим коленям, и я присаживаюсь – боком. Он начинает расспрашивать, как у меня дела – но будто я не вижу, что ему совершенно пофиг. Перевожу тему на него – мы, мужчины, любим говорить о себе. Он оживленно начинает рассказывать, поглаживая меня по бедру:

— Я недавно купил яхту, она очень красивая, тебе непременно понравилась бы.
— Пра-а-авда? – кокетливо растягиваю гласные.
— Я хочу, чтобы ты приехал ко мне туда, Билли, – в лоб заявляет он, но тут же поспешно добавляет: – Конечно, только для танца.
Я хмурюсь и опускаю глаза. Уже не манерничая.
— Обычно я никуда не езжу, Дэвид...
— Я уже говорил с Брентом, он не против. Я заплачу тебе 10 тысяч долларов.

В первый момент решаю, что ослышался.
— Сколько? – переспрашиваю шепотом.
— Десять тысяч, Билли. И это только малая часть того, что я могу тебе дать. Ты такой юный, горячий... мне хочется подарить тебе весь мир.
— Мне и целого мира будет мало, – вяло пытаюсь отшутиться. Он подмигивает.
— Решение за тобой, мой сладкий.
— Мне нужно идти, Дэвид, – я, игриво скользнув по его груди пальцем, грациозно поднялся с его колен, подмигнул на прощание и затерялся в суматохе клуба.

Я поскорее завернул в коридор, ведущий к нашим раздевалкам, и оперся на стену. Черт-черт-черт. Десять тысяч долларов. Это же... Я даже представить не могу себе эту сумму. Можно будет новую жизнь начать. Бросить эту дрянь и даже попробовать учиться...

Только ведь не за танец он мне заплатит.
И у него на яхте уже не спрячешься за спиной охранника.

Ноги подкашиваются, и я сползаю по стене на пол. Дэвид вполне симпатичный, на вид не извращенец и, кажется, я ему очень нравлюсь. Всего одна ночь. Что я теряю?..

Невинность?

Десять тысяч. Будто собираюсь подписать контракт с дьяволом.

Мимо проносятся Нина с Джо, даже не замечая меня в полутьме коридора. И хорошо: на мне просто лица нет. Не хочу сейчас объятий, похлопываний по спине и сопереживающих взглядов.

Хочу выпить, не могу.

В баре почти нет посетителей, и бармен от нечего делать протирает стойку. Плюхаюсь с совершенно несвойственной мне неуклюжестью на стул и устало говорю:
— Грег, налей мне чего-нибудь.
Он смотрит исподлобья.
— А ты в каком классе, деточка?
Я в шоке распахнул глаза и просто рассвирепел.
— Блять, Грег! Тебя это ебет? Может, ещё прочитаешь нотацию о моем образе жизни?

Так бы и треснул ему в табло! Надоели уже эти его докапывания и шуточки, вот здесь уже сидят.

Над ухом послышалось укоризненное цоканье.
— Ай-яй-яй, такой красивый – а ругаешься, как портовый забулдыга.

Раздраженно оборачиваюсь и теряю дар речи. Заносчивый солист группы 30 Seconds To Mars.
Черт, забыл, как его зовут.

— На себя посмотри, – огрызаюсь. Он с улыбкой качает головой и присаживается рядом со мной.
— Чего ты хочешь?
— Мартини, – отвечаю, не глядя на него.
Я почувствовал касание пальцев к подбородку, и он мягко, но уверенно повернул мою голову к себе.
— Смотри мне в глаза, детка.
— Мартини, – растерянно повторил я, потому что... мне показалось, что он пытался зачаровать меня своими глазами. Огромные, голубые, затягивающие. Пушистые ресницы, подводка по краешку века. Дыхание перехватило.

Он прервал зрительный контакт и коротко заказал порцию мартини.
Молча жду, пока Грег наливает прозрачный напиток в высокий бокал.

— Тебе нравится в нашем клубе? – вежливо интересуюсь, отпив мартини.
— Очень, – обезоруживающе улыбается он в ответ. – Вот, подыскиваю себе компанию для продолжения вечера.
— Эти услуги в нашем клубе не оказывают, – взмахиваю ресницами, но не кокетливо – раздраженно.
— А я и не собирался заказывать это, детка, – смеряет он меня насмешливым взглядом. Словно я несмышленый ребенок, пытающийся играть во взрослые игры. И меня понесло. Словно плотину прорвало.
— Почему ты меня постоянно унижаешь? Если я танцую стриптиз, то я не человек уже? Отбросы общества? Проститутка? Ты хоть понимаешь, ЧТО я выдерживаю каждый день, от таких, как ты?! Все вы думаете, что я пидор, готовый отсосать у каждого желающего или нагнуться раком!
— Э-эй! – он вскинул руки в примирительном жесте. – Я, конечно, понимаю, что работа не сахар. Но с чего ты решил выместить все на МНЕ?

Я, задыхаясь от возмущения, уже открыл рот, но рвущиеся наружу слова так и не увидели свет.
Действительно – почему?

Потому что он мне... понравился.
Показался не таким равнодушным, как все.
Потому что человек с таким голосом и сочиняющий такую музыку не может быть подонком.
Не может?..

Я с досадой выдохнул, спрыгнул с высокого стула и кинулся прочь оттуда, пока окончательно не сломал себе «карьеру» скандалом с другом хозяина. Но он поймал меня за руку и развернул к себе.

— Все профессии нужны, все профессии важны, – произнес он, улыбаясь краешком губ, но тут же посерьёзнел. – Извини меня. Правда. Я повел себя, как идиот.
— Да ладно, – пожал я плечами.
— Кстати, я заказал приватный танец. Пойди приготовься, через полчаса я жду тебя.
— С чего бы вдруг? – вслух удивился я, но тут же прикусил язык. Он, однако, не стал язвить, а с какой-то усталостью в голосе ответил:
— Тебе нужны деньги, а мне... нужно отдохнуть.

Согласно киваю и улыбаюсь одними губами. Он пытливо смотрит на меня.
— Как тебя зовут?
— Билл, – отвечаю, чуть помедлив.
— Я Джаред, – представляется он. Точно, Джаред. Мысленно повторяю про себя – Джаред. Я никого не знаю с таким именем.

В голову пришла неожиданная мысль: он же знаменитый. Не боится, что я завтра же расскажу таблоидам, какие именно приват-танцы он предпочитает?
— А ты гей что ли? – ухмыляюсь.
— А ты нет? – точь-в-точь копирует мой тон.

Вскидываю брови и загадочно улыбаюсь. Дразниться здесь должен я. Что ж, в таком случае, я знаю, какую выбрать музыку.

===

В последний раз бросаю взгляд в зеркало небольшой ванной комнатки. На мне – узкие черные брюки, черная жилетка и майка-сеточка с крупными дырками.
Драный кот, король помойки – так называет этот мой образ Джо.
И мне так в нем уютно.

Смотрю в дверной глазок: он уже устроился на диване напротив маленькой сцены с шестом. Распахиваю дверь и застываю на пороге, соблазнительно изогнувшись. Задерживаю на нем взгляд, а потом с грацией кошки прохожу к музыкальному центру и нажимаю на PLAY.

Никто из нас не проронил ни слова. Они лишние. С ними всегда сложнее.
Я просто докажу, что даже он, знаменитый музыкант-актер-и-кто-там-ещё не сможет устоять передо мной, немецким мальчишкой, зарабатывающим на жизнь эротическими танцами.

Первые звуки, раздавшиеся из колонок, - похожи на сердцебиение. Я волнуюсь, будто перед первым выступлением.

Восхожу на сцену, хватаюсь рукой за шест и медленно выгибаюсь в такт музыке. Боковым зрением вижу, как он не отрывает от меня взгляда. Поворачиваюсь к нему лицом и скидываю с плеч жилет.

You let me violate you, you let me desecrate you
You let me penetrate you, you let me complicate you

Я расстегиваю брюки и медленно спускаю их, проводя руками по бедрам. Музыка окутала дурманящим туманом и отключила мою память – все мерзкие воспоминания о грязных лапах клиентов. Мое тело вспомнило, что стриптиз – это танец возвышенной непристойности, это обнаженная запретность. Это вызов, который не требует ответа.
Резко разворачиваюсь, молниеносно срываю с себя сетку и всем телом сливаюсь с гладкой поверхностью шеста...

Help me, I broke apart my insides, help me, I’ve got no soul to tell
Help me, the only thing that works for me, help me get away from myself

Смотрю на Джареда. Своим взглядом он делает со мной то, что обычно делают парочки на задних сиденьях машины.

I want to fuck you like an animal
I want to feel you from the inside
I want to fuck you like an animal
My whole existence is flawed
You get me closer to god

Улыбаюсь: развязно, соблазнительно. Обхватываю шест ногами и опрокидываюсь вниз головой. Мой танец становится все стремительнее, позы - откровеннее, движения - сексуальнее. Мы смотрим друг другу глаза в глаза, мы одни в этой комнате, в этом городе, в этой Вселенной. Мы принадлежим друг другу.

С ужасом одергиваю себя: да о чем я думаю?!

You can have my isolation, you can have the hate that it brings
You can have my absence of faith, you can have my everything

Я схожу с ума – и со сцены тоже, и сажусь ему на колени. Я кот, просящий ласки у своего хозяина. Я разрешаю погладить себя по шерстке. Чувствую его чуть влажные ладони на своей коже, учащенное дыхание.

Help me tear down my reason, help me, it’s your sex I can smell
Help me, you make me perfect, help me become somebody else

И слышу, как он начинает хрипло подпевать словам песни, да так, что у меня мороз прошел по коже:

— I want to fuck you like an animal
I want to feel you from the inside
I want to fuck you like an animal

Спрыгиваю с его колен, как ошпаренный, но быстро успокаиваюсь и возвращаюсь к шесту. Я на работе. Кое-как в тумане извиваюсь ещё пару минут, показавшихся целыми часами.

Когда музыка смолкает, реальность наваливается снежной лавиной. Мы смотрим друг на друга, едва справляясь с тяжелым дыханием. Я будто в огне, я безумно возбужден, до ярких слепящих точек в глазах... он, кажется, все замечает – в моем-то наряде...

Я физически ощущаю, как заливаюсь краской до кончиков торчащих во все стороны волос и совершенно глупо, по-детски убегаю в ванную. Бессильно опускаюсь на холодный кафельный пол и прячу лицо в ладонях. Что со мной? Никогда, никогда раньше я не возбуждался от того, что танцую для другого. От осознания того, что клиент хочет меня. Раньше было просто приятно, лестно, но тут...

Сжимаю виски, будто это сможет остановить мои мысли. Рвано выдыхаю и наощупь тянусь к крану. Снимаю с себя жалкое подобие белья и забираюсь под ледяной душ.
Я пугаюсь своих мыслей.
Я... не хочу... на него... запасть.
Не хочу.

Выйдя из ванной, я вижу, что на сцене сиротливо лежат пять сотенных купюр.
Средняя цена за мой танец.
Я высоко котируюсь.

Но почему-то я уверен, что он больше не вернется.
Никогда.


| ch. 3 |

Меня ограбили.
Двести восемь долларов сорок шесть центов – вот и все мое состояние в заднем кармане джинсов.

Вернулся домой после работы, под утро – а комната вверх дном перевернута. Ящики выпотрошены, одежда разбросана по полу, даже коробку мою с побрякушками вытряхнули. А в других комнатах не тронули ни-че-го, у хозяйки не пропало ни одной вещи, ни единого проклятого цента.

У меня же украли почти три тысячи – все, что накопил за последние месяцы.
Меня уничтожили.

Сейчас в Tokio только уборщики да охрана. Средь бела дня срывается манящая вседозволенностью и красотой пелена: выключено неоновое освещение, рассеян интимный полумрак, а между пустыми столиками снуют не полураздетые прелестницы, а грузные тетеньки и невзрачные парнишки.

Сегодня должна была быть репетиция. Вместо этого я сижу в гримерке и уже битый час смотрю в одну точку.

Меня уничтожили.
Дома, когда заглянул под матрас – в глазах помутнело. Пропала тетрадь, где была вся моя жизнь. Дневник, песни, рисунки, фотографии...
Кому она была нужна? Особо циничным домушникам?.. Или...

Я замер в смутном предчувствии. Так бывает, когда пугающая догадка только проскальзывает в голову, и ты бессознательно пытаешься защититься от правды. Словно руками отталкиваешь воздух: тщетно.

Это подстроил Дэвид. Чтобы у меня не оставалось выбора. Отрезал путь к отступлению.

Мне страшно. Я не знаю, что делать. Раньше была уверенность, хоть какая-то в том, что путь наверх есть.

Почему это произошло со мной?
Я никогда не выберусь. Никогда.

Теоретически я бы мог уйти. Но что дальше? Начинать все с нуля? Как я могу, как? Сцена, пение? Кому я нужен после стриптиз-клуба? Пойти учиться? Нужны деньги, гребаные деньги, которых теперь нет.

Я уже увяз в этой трясине и никто не протянет мне руку.

Кричу, срывая голос, и ударяю кулаком в зеркало. Разбиваю костяшки в кровь, но гладь даже не трескается. Я не могу разбить даже чертово зеркало. Слабак, слабак, я никогда не вырвусь. Колочу кулаками по собственному отражению, по ненакрашенным глазам, щекам, губам и кричу, кричу, не могу остановиться…

— Rette mich! Rette mich! RETTE MICH!!!

Я хочу другой жизни. Это – не моя. Ведь не моя. Я должен сейчас жить дома, в родной Германии, которую смутно помню только глазами пятилетнего малыша. Я должен петь в своей рок-группе. И тысячи девчонок должны кричать мое имя. Я должен жить своей мечтой.
Я сейчас проснусь. И все кончится.
И я буду уже не я.

===

Ты дурак, Лето.
Что и кому ты хочешь доказать?
Что ты нашел в этом ребенке?
Что тебя к нему так тянет?

Жалость? Да, его искренне жаль. Пока видно, что он – неиспорченный этим бизнесом. Красивый. А в каждом движении проскальзывает какая-то трогательная детскость, даже под этой напускной дерзостью и гордостью. Ежонок, прячется под защитой острых иголок. Боится.

И хочется оградить его, защитить. Но ведь уже не из жалости.

Думаешь, у тебя, как у Булгакова? «...выскочила внезапно из-под земли, как убийца в темном переулке»?

Нет, это жалость, всего лишь жалость.

В кабинете Брента распахнуто окно: он любит холод. А я поеживаюсь и кутаюсь плотнее в пальто.
— Зачем он тебе, Джей? – непроницаемо смотрит на меня, отрываясь от каких-то бумаг: с ума сойти, какие бумаги в стриптиз-клубе?
— Хочу поблагодарить за танец, я остался очень доволен.

Брент смотрит слишком понимающе. Читает меня так легко, будто я и не актер вовсе. Рядом с ним я чувствую себя совсем несмышленым, хотя разница в возрасте у нас – пшик.

— Он или в зале репетирует, или в раздевалке сидит.
— Джаред, лучше не увлекайся. И ему подаришь глупую надежду, и для тебя все может стать... небезопасно.
— Да срал я на прессу, Брент...
Он перебивает:
— Я не об этом. Билл занят кое-кем весьма могущественным. Не хочу, чтобы у тебя были проблемы.
— Да в самом деле, я же не жениться на нем собрался! – с досадой поднимаюсь с кресла и вылетаю из кабинета.


Сцена пустая, поэтому я, расспросив уборщицу, иду к гримерке. Коридор белый, скучный, как будто в больнице... Странный контраст со всем шиком и блеском фасада.

Дергаю за ручку двери – заперта. Вдруг слышу душераздирающий крик. Адреналин выплескивается в кровь, как наркотик, и я с силой толкаю плечом проклятую дверь. В глазах темнеет от боли, но хлипкий замок практически поддается. Превозмогая боль, с размаха бью ногой о дверь, и она распахивается.

У гримерных столиков на полу сидит Билл и рыдает, закрыв лицо ладонями: совершенно по-детски, взахлеб, отчаянно, безутешно, икая между всхлипами. Вокруг – осколки зеркала. Осторожно приближаюсь к нему и пытаюсь отнять руки от лица. На его щеках – размазавшаяся кровь.
— Билл, что случилось? – всполошился я.

Он затравленно вскидывает голову и смотрит с таким удивлением, будто стал свидетелем второго пришествия. Даже икать перестал.

Я плюхаюсь перед ним на колени и торопливо осматриваю лицо. Порезов нет, и я перевожу взгляд на его окровавленные кисти. Со вздохом спрашиваю:
— Здесь есть аптечка?

Он не реагирует на мои слова, продолжает таращиться. Ловлю его за руки и заставляю посмотреть на себя.
— Билл! Здесь есть аптечка?
Он шмыгает носом и указывает пальцем на один из шкафчиков. Я встаю, легко поднимаю его с пола и усаживаю на диван. Он, кажется, уже успокоился, только по инерции всхлипывает.

Нахожу перекись, вату и бинты, сажусь рядом с ним.
— Протяни руки, – открываю свои ладони, но Билл отдергивает руки и упрямо мотает головой.
— Не бойся меня, детка, – хмурюсь.
— Я и не боюсь. Просто ты испачкаешься ещё... – опускает глаза. Словно пеленой, меня окутывает теплая и такая уютная нежность к этому ребенку.
— Протяни руки, Билли. Я не сделаю тебе больно.
«Я просто не смогу» – так и остается невысказанным. Он такой хрупкий: кажется, чуть толкни – и рассыплется.

Мальчишка послушно протягивает руки. Тонкие запястья, длинные пальцы... с такими руками нужно быть пианистом, а не танцором стриптиза.

Билл шипит сквозь зубы, когда антисептик касается порезов. Машинально успокаиваю его тихим «чшшшш» и дую на ранки.

Закончив с руками, я поднимаю голову и смотрю на его лицо, перепачканное кровью. Невольно вспоминаю кровавый бал, и по спине пробегает холодок: пугающе красиво. Ему бы вампира играть в, скажем, постановке «Молодые годы графа Дракулы».

Аккуратно провожу чистым кусочком ваты по нежной щеке. Билл смотрит мне прямо в глаза, не шевелится даже.

— Зачем ты это делаешь? – он неожиданно нарушает тишину, но я не отвечаю, а просто говорю:
— Пойдем отсюда.
— Что? Куда?.. – непонимающе хлопает ресницами.
— Пойдем отсюда, куда угодно. Тебе явно нужно отвлечься.

Тяну его за собой, как безвольную тряпичную куклу, не встречая сопротивления. Но у самой двери он рассеянно оборачивается и, окинув взглядом осколки на полу, с чувством произносит:
— Блин.
Я вопросительно поднимаю брови, и он немного смущенно опускает глаза.
— Семь лет счастья не будет.

Это мы ещё посмотрим – усмехаюсь.
И, судя по его взметнувшимся ресницам, я сказал это вслух.

===

Билл внимательно изучает меня, я боковым зрением вижу. В нашем разговоре пауза, потому что Ли прислал сообщение насчет будущего тура. Пока я быстро набиваю ответ, Билл теребит соломинку от коктейля и смотрит в упор на меня. Мне ничуть не неуютно, я привык быть в центре внимания.

Закончив, я убираю Блэкберри в карман и, наконец, задаю терзающий меня вопрос:
— Что с тобой случилось?
— Я просто устал от всего, – натянуто улыбается Билл.
— Почему же ты не вернешься домой?
— Некуда возвращаться. Мама умерла почти год назад, а больше у меня никого нет. С отцом она развелась, когда мне было шесть. Мы переехали в Штаты почти сразу после этого. Жили в Богом забытом городке в Калифорнии. Мама много болела в последние пару лет... – он грустно улыбается. – И после её смерти я уехал в Лос-Анджелес. Думал найти какую-нибудь работу... ну, нормальную. И сразу на глаза попалось объявление про школу стриптиза.
— Но, Билл, можно же просто все бросить...
— Я больше ничего не умею, – с горечью ответил он. – Только... петь. И писать песни. Я так хотел стать знаменитым... а что вышло?
— Тебе и двадцати нет, так? Вся жизнь впереди, поверь.
— Тебе легко говорить...
— Не думай, что мне успех достался на блюдечке с голубой каемочкой. Все мое детство мы мотались по стране, жили очень бедно. Я приехал в Лос-Анджелес с сотней баксов в кармане. И не сдался. И ты не сдашься. В тебе есть твердый стержень, я это вижу.

Он с благодарностью смотрит на меня и говорит:
— Мне нужно идти, Джаред. Ещё нужно дома все убрать после...
— Да-да, – поспешно киваю, расплачиваюсь, накидываю пальто, натягиваю кепку.

Выйдя из кафе, мы неспешно идем к парковке. Я нарушаю тишину первым:
— Ты говорил, что пишешь песни.
Он пожимает плечами.
— Да это так... просто выплеск эмоций. Конечно, с твоими стихами они не сравнятся...
Смеюсь.
— Спасибо, Билл. А свои дашь посмотреть? Мои ты знаешь... так будет честно.

Резкое пронзительное «МЯЯЯЯВ!» заставило меня вздрогнуть и отскочить в сторону. Внизу я обнаружил несчастного рыжего котенка, жавшегося к фонарному столбу. Билл рядом со мной выдохнул, быстро-быстро захлопал ресницами и подобрал его.

— Какой красивый! – солнечно улыбаясь, воскликнул он, но тут же укоризненно взглянул на меня. – Ты ему на хвост наступил!
— Ну извини! – со смехом поднимаю руки, сдаваясь.

Билли прижимает пищащий комочек к себе. Гладит аккуратно, нежно-нежно – у меня даже дыхание перехватило. Смотрит кротко, умиленно, улыбается, как младенцу.
Я слежу, не отрываясь, как тонкие, изящные пальцы с черными ноготками скользят по загривку, опускаются по хребту – и обратно.

И у меня появляется с ума сводящее желание вот так же нежно погладить Билла по макушке.
За что тебя так побила жизнь, маленький?

Я стал таким сентиментальным. Это возрастное?..

— Отвезешь меня домой, раз мы теперь друзья? – улыбается. Я киваю в ответ.
— Ты возьмешь его себе? – взглядом указываю на котенка.
— Да нет, у меня не получится за ним ухаживать, наверное. Да и хозяйка квартиры, где у меня комната, ненавидит кошек.

Билл с заметным сожалением отпускает котенка уже у самой машины и садится в джип. Всю дорогу мы почти и не говорим. Билл замкнулся в себе, хотя совсем недавно вывернул передо мной душу наизнанку.

Он живет, как оказалось, не в таком уж неблагополучном районе, как я предполагал. Останавливаюсь у подъезда и поворачиваюсь к нему.

— У меня для тебя подарок.
— Мне не нужны подачки, – привычно ощетинивается он, но мне становится смешно.
— Да перестань, я не хочу тебя купить. Если бы я хотел, я бы трахнул тебя тогда, и ты не был бы слишком против.

Вижу, как он в шоке разевает рот и, оторопев, лишь смотрит на меня круглыми глазами.
— Честность за честность, Билл. Ты ведь хочешь принять мой подарок?

Я прямо вижу, как на его плечах до хрипоты спорят чертик и ангелочек. В конце концов, он сдается и выжидающе смотрит на меня.
Интересно, кто победил-то – черт или ангел?

Я протягиваю ему пакет. И хоть он старается не подать виду, у него глаза загораются от любопытства. Он достает черную футболку, разворачивает и со смешком выдыхает.

— Fabulous Clit Club? Non-stop porn?! – зачитывает и заливисто хохочет.
— Наденешь в следующий раз, когда я загляну в Tokio, – улыбаюсь. – Тебе ведь теперь нужны деньги?
— Так тебе только это и надо... – его улыбка гаснет, как фитилек свечи от внезапного порыва ветра.
— Знаешь, в Японии гейши ценились не только красотой, но и умением поддержать беседу. Если ты больше не хочешь танцевать для меня, поговорим о чем-нибудь возвышенном.
Билл смотрит на меня как на идиота.
— Издеваешься, да?
— Совсем нет. Вот я, например, об искусстве люблю поговорить. Я художник. Но и о косметике и шмотках не откажусь поболтать.

Он вспыхивает и уже привычно выпускает иголки.
— Ты думаешь, я только Космо могу читать? Я не глупый!
— И какой же у тебя любимый писатель? – едва сдерживаю ехидную усмешку.
— Гёте.
Я присвистнул.
— Ну надо же!
— Опять начинаешь?! Дурак, – он демонстративно отворачивается и бьет ногтями по елочке-освежителю, прилепленной к зеркалу. Как котенок, одной лапкой играет с бантиком на веревочке. Я уже открываю рот, чтобы отпустить очередной комментарий, как он внезапно произносит, глядя в пустоту:
— Я боюсь вечера. Я боюсь, что теперь мне придется продать душу этому дьяволу. Я не хочу спать за деньги, понимаешь?..
— А только по любви?
Билл моментально распахивает глаза, поворачивается ко мне лицом и беззвучно открывает рот.
— Хватит... меня... ПОДКАЛЫВАТЬ! – возмущенно задыхается он, но видно, что самому смеяться охота.
— Не могу сдержаться, уж прости. Ты так очаровательно злишься, Билли.
— Тебе нравится, да? Тогда я буду улыбаться!

Он возвращается к своей игре с елочкой и самодовольно улыбается.
А я ловлю его руку и целую подушечки каждого пальца.
Он, замерев, следит за моими движениями, дышит тихо и часто-часто.

— Не надо, пожалуйста, – шепчет он.

В памяти тут же проносятся сегодняшние слова Брента.
Не надо.
Что это на меня нашло?..

Я отпускаю его руку, и Билл быстро выбирается из машины, даже не попрощавшись.
Но подарок с собой забирает.

В следующий раз привезу ему Гёте в оригинале.
| ch. 4 |
Ненавижу серый цвет. Блеклый, скучный, монотонный. Цвет обыденности и однообразности. И сейчас я уставился куда-то в плечо Брента, в его серый пиджак.
— Я не знаю... – устало тяну и нервно дергаю ногой.
— Ну вот, опять! Я что, тебя как девчонку должен уламывать, Каулиц? Ты же сам понимаешь, что, взяв тебя на работу, я очень рисковал.
Я вздернул подбородок.
— По-моему, я уже отработал каждый цент этого риска.
— Рассматривай эту поездку как контракт. Это бизнес, практически ничем не отличающийся от продажи машины или чего там ещё. Дэвид – выгодный клиент. И потом, у него куча знакомств. А ты же, как я слышал, мечтаешь стать певцом. Думаю, он сможет тебе помочь, познакомит с продюсерами.
Вздыхаю и поднимаю руки.
— Ну хорошо, только я хочу, чтобы со мной поехал Боб.
Брент рассмеялся.
— Билл, ты что, гейша какая-нибудь? Ты едешь только для танца. Дэвид – серьёзный человек. Если бы ему был нужен кто-то на ночь, он бы обратился в другие заведения. Так что будь спокоен, Каулиц.

Если бы все было так просто, мистер Болтхаус.

Вспоминаю этот разговор уже дома, стоя у окна. Выглядываю за занавеску - у подъезда уже стоит черный Хаммер. На капот со скучающим видом оперся шофер, молодой парень.

Я прикрыл веки. Не знаю ни одной молитвы наизусть, но уж как-нибудь справлюсь...
Господи, Отче наш... пожалуйста, помоги мне, умоляю. Клянусь, что завяжу со стриптизом, если только все пройдет нормально. Ну, типа того.
Ой, в смысле, Аминь.
Вот дурак, помолиться даже нормально не могу.
Не беру с собой ничего, только накидываю куртку. Кричу хозяйке, что буду к утру, и спускаюсь на улицу к машине.
Мы едем в тишине. Как я понял, куда-то в пригород, где я совершенно не ориентируюсь. Это слегка нервирует, но я твердо говорю себе забить на эти мелочи.
У яхты меня встречает Дэвид, в черных брюках и облегающей футболке, и я замечаю, что он неплохо накачан. Целует меня в щеку и проводит внутрь.
Очень красиво. Все блестит, все шикарное и дорогое. Белый диван. Дорогая стереосистема. Барная стойка. Красивый широкий столик.
— Проходи, Билли. Будь как дома, – Дэвид делает широкий жест. – Если хочешь, мы можем сегодня покататься.
— Ой, только не это, нет-нет, – кокетливо машу рукой, – у меня жуткая морская болезнь.
Дэвид смеется и отворачивается к бару.
— Будешь что-нибудь?
— Нет, я же на работе, – улыбаюсь.
Дэвид наливает себе виски и плюхается на диван.
— Что ж, тогда... работай, – он щелкает пультом, и откуда-то из колонок льется медленная чувственная песня.

Я забираюсь на низкий стол и начинаю танцевать. Дэвид просто пожирает меня глазами – совсем не так, как бывает в клубе, когда смотрит будто равнодушно, от нечего делать.

С каждым снятым предметом одежды я замечаю, что у него брюки все заметнее собираются палаточкой. Верчу задницей в стрингах, изгибаюсь как только могу. Подмигиваю Дэвиду и спускаюсь со стола, сажусь ему на колени, начинаю лэпдэнс, как и положено.

И тут он начинает гладить меня по бедрам. Улыбаюсь, будто так и надо, но улыбка мгновенно сходит с лица, когда он скользит по внутренней стороне и кладет ладонь мне на ширинку.
— Дэвид, что ты делаешь? – отпихиваю его руки, будто кокетливо, но душа в пятки ушла. А он тяжело дышит и сипло произносит:
— Билли... девочка моя...
Моментально отшатываюсь, но он ловит меня за руки.
— Отпусти меня, Дэвид. Ты зашел слишком далеко.
— Не сопротивляйся, не надо... я же не сделаю тебе больно. Я тебя озолочу, детка... – тянется ко мне, хочет поцеловать, но я отворачиваюсь и вырываюсь из его рук. Я уже было вскочил на ноги, но тут же Дэвид стальной хваткой перехватил меня поперек тела и потянул на себя.

Он словил мои руки и завел за спину, завалил на диван. Отчаянно брыкаясь, я высвободился и в два рывка выполз из-под него, но он поймал меня за мои проклятые длиннющие ноги и потянул назад. Я на секунду поймал его взгляд: похотливый, совершенно невменяемый. Он притянул меня к себе на диван, упер спиной в подлокотник, схватил за подбородок и впился в мои губы. Я отчаянно зашарил руками по спинке дивана, по столику рядом... и перестал сопротивляться. Дэвид ткнулся мне в бедро своим стояком и стал целовать мою шею, а я крепко сжал в руке бутылку шампанского, стоявшую на столике, и со всей силы шандарахнул ей Дэвида по голове.

Он моментально обмяк и навалился на меня. Я столкнул его с себя, не слишком заботясь об осколках, и в страхе, что он очухается, скорее схватил джинсы, еле натянул на себя, не попадая ногой в штанину, запахнул куртку прямо на голом теле – футболку было уже не найти – и со всех ног помчался к выходу.

Но на каком-то шкафчике у двери я заметил свою тетрадь. Мне стало невыносимо обидно оставлять её здесь, и, теряя драгоценные секунды, я схватил её со стола и сунул под куртку.

Я спустился по трапу на набережную, но тут же юркнул за какой-то высокий ящик. Неподалеку стоял Хаммер, но, кажется, шофер видел десятый сон. И я побежал, как давно уже не бегал, без оглядки, подальше, чтобы он никогда меня не догнал и не нашел.

Дождь стал ещё сильнее, бил стеной, как водопад. Я моментально промок, а адреналин уже растворился в крови, и в дело вступили мозги.

Полез в куртку, достал телефон – аккумулятор сел, как назло, забыл зарядить.
Да и кому мне звонить? И куда идти?..
Домой – нельзя. В клуб – нельзя. К кому-нибудь из девчонок – не хочу их подставлять под удар. Попросить Брента помочь?.. Ему же только бизнес важен, ничего личного.

Он ведь найдет меня, как пить дать, найдет. И мне страшно даже подумать, что он может со мной сделать.
Я оперся на одинокий фонарь и сунул закоченевшие руки в карманы, чтобы хоть как-то согреть... и нащупал визитку.
Ту самую, что нашел в пакете из-под подарка Джареда.

Скорее вытаскиваю её, подношу к лицу, поворачиваю к свету. Читаю адрес – Господи, понятия не имею, где это... поймать бы такси... но в карманах всего долларов семь... да и машин нет, как в мертвой зоне.

Бреду по обочине непонятно куда. Прошло уже полчаса или час... Может, к утру дойду до города, если не околею по дороге.
Вдруг вдалеке замаячили фары, и я выставил руку, надеясь, что это не какой-нибудь маньяк. Машина остановилась, я нагнулся к открывшемуся окну, в котором появилось худощавое лицо женщины лет сорока.
— Зд-дасте, – зубы стучат. – Вы не отвезете меня сюда, пожалуйста? – просовываю визитку в окно. Она прочитала адрес, окинула меня с ног до головы брезгливым взглядом и ответила:
— Мне в другую сторону. Но ты и пешком можешь дойти за час. Вдоль шоссе километра три до вывески с рекламой Wal-Mart, а потом свернешь влево, два квартала – и будешь в том районе, – стекло резко поехало вверх, я еле успел отпрянуть, и она укатила вдаль.
Я так и остался стоять на обочине. Приняла меня с потекшей краской и длинными волосами за заблудившуюся проститутку? Хочется банально разреветься, но даже слез нет. Остается только идти. Идти и идти.

...Чертово шоссе все не кончалось и не кончалось. Так холодно и промозгло, что даже косточки начали ныть.. Но когда, подняв голову, я разглядел сквозь стену дождя освещенную вывеску, стало теплее, где-то глубоко внутри.

Несмотря на свой врожденный топографический кретинизм, я нашел нужную улицу и зашагал вдоль разномастных домов, силясь разглядеть номера.
Часа четыре утра сейчас, наверное. А у Джареда, наверное, там куча охранников у входа... что я им скажу?

Наконец, я добрел до черного забора и схватился за прутья. Охранников не было, а дом показался совсем обычным, разве что большой только. Заметив у калитки панель домофона, я подошел к ней и, даже не заботясь что-то придумать, нажал на кнопку вызова.
В 04.13. телевидение не балует интересными программами. За окном бушует гроза, капли дождя барабанят по подоконнику. В такую погоду самое лучшее занятие – спать без задних ног под теплым одеялом. Но у меня бессонница уже несколько дней подряд. Поэтому я много думаю, причем о том, о чем совсем не нужно.
Всего одна ночь в Токио...
Звонок домофона отрывает от бесцельного созерцания голубого экрана. Сначала думаю, что мне показалось, но звук повторился. Сую ноги в тапочки и подхожу к аппарату. Кто это, ума не приложу...
— Кого это нелегкая принесла?
— Это Билл...
— Я иду, – нажатием кнопки открываю ворота и, накинув пальто, спешу наружу. Хлюпаю тапочками по мокрой холодной плитке и вижу издалека, как он прикрывает калитку, и робко ступает по дорожке навстречу мне. Дрожит весь, зуб на зуб не попадает. Промок до нитки. Воздух облачками выходит изо рта.
Подбегаю к нему вприпрыжку, быстро скидываю пальто, оборачиваю вокруг его плеч и веду в дом. Он слабо дергает меня за руку:

— Джаред, я...
— Шшш! Все потом расскажешь, а сейчас тебе надо срочно в теплую ванну.
Заперев дверь, скидываю с его плеч пальто прямо на пол и веду в ванную. Билл жмурится от яркого света и не перестает стучать зубами. Усаживаю его на бортик ванной, а сам открываю кран, пускаю воду погорячее.
— Ну что ты сидишь, раздевайся скорее! – ворча, снимаю с него куртку и ахаю – он ещё и голышом, даже без футболки! Не сразу замечаю, что из куртки выпала какая-то тетрадь, но мне не до неё.

Билл как безвольная кукла, молчит и только смотрит вперед остекленевшим взглядом. Я с трудом стягиваю с него мокрые джинсы и, уже с трудом другого рода, эти дурацкие стринги. Он все смотрит куда-то мимо меня, губы синие, дрожит. Помогаю ему залезть в ванную. Он вытягивает ноги, но они не помещаются, и острые коленки торчат из воды. Не могу удержаться и ласково глажу его по макушке, как подобранного на улице замерзшего котенка. Он поднимает голову и смотрит на меня испуганными влажными раскосыми глазами, будто сейчас заплачет. Маленький, мой маленький, хороший. Кто тебя так напугал? Зачем?..
— Все будет хорошо, Билли, – шепчу глупую банальность, но это получается так искренне. Наклоняюсь и целую его в висок, а потом зачем-то опускаю на поверхность воды дурацкую желтую утку, которую мне в шутку подарил Шеннон, встаю, подбираю его мокрую одежду с пола и ухожу вот так, без слов.

И вслед слышу его шелестящее: «Спасибо».

===

Через полчаса я слышу, как хлопает дверь, и выскакиваю в коридор. Билл стоит у двери в моем халате. Такой смешной: с мокрыми волосами, глаза огромные, широко распахнутые, а рукава халата безбожно ему коротки. Поманив его рукой, веду в комнату и усаживаю в кресло.

— Вот, выпей, – протягиваю рюмку коньяка. Он послушно глотает, как лекарство, и морщится, кутается в халат. – Согрелся? – обеспокоенно спрашиваю.

Он кивает и опускает голову.
— Джаред, я... ты прости, что так вломился среди ночи. Просто мне реально некуда идти. Он меня везде найдет.

Машинально сжимаю кулаки, а по венам разливается ярость. Вот оно что. Его тот самый клиент распустил руки, но Билл сумел сбежать?

— Но мне бы только эту ночь тут побыть, пожалуйста, потом я придумаю что-нибудь. Я не хочу тебя беспокоить, просто у меня никого больше нет...
Никого нет, никого нет, никого нет... – проносится эхом в голове, и от этого прибавляется суровой решимости.
— Билл, я никому не позволю тебе навредить, ты слышишь? Пусть он хоть спецназ с собой приводит, сука.
— Правда? – он поднимает на меня глаза, искренне удивленные.
И внутри меня что-то рушится. Как берлинская стена.
Он не привык получать от других что-то, кроме похотливых взглядов и денег. Не привык даже к обычному сочувствию и бескорыстной помощи.
— Правда, – тихо отвечаю. У него чуть дрожат губы. Смотрю на него, и в груди колет. Болезненно красивый и трогательный, с ума сводящий ребенок, заигравшийся в опасные взрослые игры.
Блять, ну почему именно он?..
Утыкаюсь взглядом в ковер. Слышу, как он ставит рюмку на стол и поднимается с кресла. Я даже глаза не могу поднять на него, потому что боюсь, что не выдержу больше.
Он подходит вплотную ко мне. Я смотрю на его босые ступни, а потом не выдерживаю и поднимаю голову. Он медленно, будто в проклятой замедленной съемке, развязывает узел халата и скидывает тряпку на пол.

— Билл... – вырывается у меня какой-то горловой звук. Он стоит, тяжело дышит, будто после кросса, и смотрит прямо мне в глаза.
Доверчиво. Д-а-р-и-т себя.
И одновременно боится, но вот только чего? То ли того, что притяну, то ли того, что оттолкну...

Я на ватных ногах поднимаюсь и вплотную становлюсь перед ним так, что чувствую его теплое дыхание на своей щеке.
Последнее, что я вижу – как трепещут его ресницы, и закрываю глаза. Касаюсь его губ, нежных, теплых, податливых, и рассудок полностью отключается.

Он отвечает на поцелуй и осторожно запускает пальцы в мои волосы, но боится расчесать их пальцами - я встрепанный со сна, и он не хочет больно потянуть.

Размыкаю его губы языком, и он впускает меня, трется своим языком в ответ, но немного неумело.
Да тебя и не целовал так никто, малыш.
Глажу ласково по впалому животу, выпирающим ребрам... он такой худосочный, Господи... эфемерный. Дунь – и улетит.

Вдруг молнией прошибает догадка: он хочет ТАК меня отблагодарить, потому что у него больше ничего нет?..
Глупый, глупый малыш.
Я не хочу, чтобы ты это сделал из чувства обязанности.

Отстраняюсь от него и внимательно смотрю в глаза. Он улыбается, совершенно счастливо и очаровательно, и снова тянется ко мне, но я кладу ему палец на губы.

— Нет, маленький, не надо этого... давай ты лучше пойдешь спать, – глажу его по щеке и, взяв за руку, веду в свою комнату. Там уже расстелено, а я все равно сегодня не засну.

Билл понуро залезает в постель, натягивает на себя одеяло, но не ложится.
— Не уходи, пожалуйста. Мне страшно одному, – снова смотрит так потерянно, несчастно. Я улыбаюсь.
— Не уйду.

Забираюсь в постель рядом с ним и осторожно обнимаю. Билл вздыхает, утыкается носом мне в плечо и закрывает глаза.

Проходят минуты одна за другой, а у меня сна ни в одном глазу. Чуть поворачиваюсь, смотрю на него, безмятежного, так доверчиво прижавшегося ко мне. Глажу по щеке, по-детски нежной и гладкой.
Что теперь между нами?..

Я с ума сошел.
Я люблю ребенка.

— Джаред?.. – он открывает глаза, совершенно не сонные, и смотрит так, будто думает о том же, что и я.

Не отвечаю и просто накрываю его губы своими.
Он стонет тихо-тихо, обхватывает меня за шею руками и отвечает, жадно и голодно, лижет меня в губы, пытается проникнуть внутрь.

Скольжу руками по его груди, по выступающим ребрам, по плоскому животу. Откидываю одеяло, ложусь на него, и прокладываю дорожку поцелуев от шеи вниз по груди. От его кожи ещё приятно пахнет фруктовым гелем.

— Джаред... Джей... – стонет он, выгибаясь, и хватает меня за предплечье, останавливая. – Я... никогда не... у меня никого не было... честно.
— Я верю, – трусь кончиком носа о его и, улыбнувшись, целую в губы, в щеки, в шею, ушко, тяну за мочку губами. Не могу насытиться. Он такой теплый, нежный и невинный.

Чувствую, что мне в бедро упирается его твердый член, и ерзаю по нему, отчего он стонет в голос и подается вперед, двигает бедрами, чуть краснея от смущения. Наклоняюсь и обвожу языком твердый сосок, забираю в рот, и рукой поглаживаю его по внутренней стороне бедра, пробираясь выше и выше. Когда я обхватываю его член, Билл рвано выдыхает, тянет меня за шею к себе и целует с такой страстью и исступлением, что я понимаю – все смущение позабыто. Делаю несколько движений по стволу, ласкаю яички, и он выгибается подо мной, стонет мне в губы и лихорадочно шепчет – ещё, ещё, ещё...

От этого в глазах темнеет, и я убыстряю темп, кусаю его в шею, уже не в силах сдерживаться. Билли на выдохе кричит что-то на немецком, и я чувствую теплую жидкость на своей коже. Слыша его протяжный стон, я кончаю, даже ни разу к себе не прикоснувшись.

Он лежит в моих объятьях и часто дышит, прикрыв глаза.
— Джей... – шепчет.
Я улыбаюсь, коротко целую его в губы, сгребаю простынь рукой и вытираю его и себя. Потом поднимаюсь сам и тяну его за собой, сдираю простынь с кровати и иду к шкафу за новой.

Билл смущенно сидит на краешке кровати, прижав колени к груди, пока я стелю постель. Даже когда я закончил и уже забрался под одеяло, он не двигается с места.
— Билл? – зову его к себе. Он будто хочет что-то сказать, но потом мотает головой и ползет ко мне. Так же прижимается, закидывает ногу на мою, переплетает наши пальцы. Целую его в лоб и крепко прижимаю к себе.
— Спи, мой хороший. И не бойся ничего.

За окном уже светает и небо начинает окрашиваться в рассветные бледно-розовые тона. Я с минуту смотрю в окно, а потом, зарывшись носом в пушистые волосы Билла, засыпаю, как младенец – впервые за эту неделю.


| ch. 5 |


Первое, что я чувствую, - слабый запах шампуня и тепло – и открываю глаза.

Так непривычно просыпаться в чьих-то объятьях. Я почти не помню, как это.
Во сне я вжался в него всем телом, положил голову на грудь – и сейчас слышу, как ровно бьется его сердце. Чуть приподнимаюсь и смотрю на него.

Джаред... Джей ещё спит. Такой красивый и безмятежный, аж дыхание перехватывает. Только сейчас замечаю, что он обнимает меня одной рукой за талию, будто не желая отпускать.

Он вчера сказал, что защитит меня.
Внутри у меня тогда будто дамбу прорвало, и рассудок смела и сровняла с землей волна чувств.
Не знаю, почему я это сделал.
Не хочу думать, зачем и почему.
Но думаю.

Мне так захотелось тогда чем-то его отблагодарить, показать, как важно то, что он сказал и что для меня сделал. Показать то, как... он важен для меня.
И да, безумно захотелось продолжить то, что началось тогда, во время привата.

Я порывисто сел на кровати, отчего рука Джареда соскользнула с моего тела на постель.

И что теперь будет?
Мы ведь даже... не спали, а так, просто... ч-черт, ну неужели для него это ничего не значит?
Мысли налетели, как лавина, и я увяз в ней, кубарем катясь по склону вниз. Я закрыл лицо руками, изо всех сил борясь с внезапно бросившимися в глаза слезами. Стиснул зубы и приказал себе, как при аутотренинге, не думать об этом. Я ведь живу секундой. Зачем думать о том, что можешь потерять, когда можно наслаждаться тем, что имеешь?

А имею ли я что-нибудь?

Я отнял руки от лица и повернулся к спящему Джареду. Погладил его по чуть колючей щеке подушечками пальцев, легко, едва касаясь. Вновь прилег, оперся на локоть и снова провел пальцами по его коже.

От моих движений он тихо застонал, заерзал и открыл глаза.
Так близко, глаза огромные и голубые, как небо в ясный день. Будто лежишь на траве в парке и смотришь вверх, видя над собой только эту синеву.
Я только и смог, что улыбнуться. Хотел сказать «доброе утро» или что-то в этом роде, но слова застряли в горле, когда он потянулся ко мне и поцеловал одними губами, так нежно, ласково – и я мигом выбросил из головы все недавние переживания.

Я ему верю.
Нельзя же такое сыграть, в конце концов.

Джаред отстранился и внимательно посмотрел мне в глаза. Если он умеет читать мысли или гипнотизировать, не удивлюсь. С такими-то глазами...

— Guten Morgen, Билли.
— Доброе, – я как-то не среагировал на смену языка и улыбнулся. – Прости, что разбудил.
Он закатил глаза в притворном недовольстве.
— Не прощу до конца дней своих.
— Ты такой красивый, когда спишь, – ляпнул я, не сдержавшись.

Его взгляд сразу смягчился, и даже лицо будто стало таким нежным. Он опустил глаза, отчего ресницы бросили тень на скулы, и как будто смущенно стал мять в руках кромку моего одеяла.
— Ты прямо как мой брат говоришь.

Он все смотрел и смотрел на одеяло, а потом вдруг посмотрел на меня, и на секунду в его глазах мелькнул непонятный огонек. Джей вновь потянулся ко мне и потерся кончиком носа о мою щеку. Я закрыл глаза, наслаждаясь приятными ощущениями, и тут почувствовал, что руками он делает что-то не то.
— Эй, ты чего это делаешь?

Он вдруг рассмеялся и уткнулся носом мне в шею. Он закутал меня в одеяло, запеленал буквально. Я отчаянно брыкался, но едва мог пошевелить руками. Чем больше барахтался, тем плотнее он меня заворачивал.
— Пусти меня! Джей! Джаааааааред!..
Он захохотал и перехватил мои руки поверх одеяла. Я от возмущения едва не задыхался.
— Я тебя сейчас укушу!
Джаред ещё заразительнее засмеялся и шутливо клацал зубами перед моим лицом.
— Шнаппи шнаппи шнапп!
Он провел ладонью по моей щеке, а я, повернув голову, несильно, но ощутимо куснул его за руку. Он выдохнул от неожиданности и, тряся рукой в воздухе, боднул меня в грудь.
— Дас кляйне крокодиль!..
— Ну хватит уже, – я уже едва сдерживал хохот, но пытался сохранить возмущенный вид. – Я тебе что, младенец?!
— Маленький мой, – меня слегка пугают эти его резкие перемены в голосе и выражении лица. Наверное, у всех актеров так... но, черт, от этих двух слов у меня мурашки пошли по коже. – Маленький... – как эхо, повторил он и, нежно поцеловал меня. Кое-как выпутав руки из кокона одеяла, я положил ладони на его щеки и просто таял под его губами. Сладко, будто увязаешь в патоке.
Только через, наверное, несколько минут Джаред отстранился и так посмотрел на меня... а потом мягко улыбнулся и сказал:
— Иди умывайся, а я пока приготовлю завтрак. Вернее... – глянув на часы на тумбочке, он поправился: – Обед.

Я кивнул и с неохотой выпутался из его рук, и только в тот момент понял, что я голый. Джаред, похоже, тоже это осознал и лукаво взглянул на меня. Я смутился и, потянув за собой одеяло, закутался и босыми ногами зашлепал в ванную.

Как только я захлопнул за собой дверь, у меня сами собой подкосились ноги, и я сполз на пол, закрыв лицо ладонями, и счастливо рассмеялся.

===

В ванной я провел не меньше получаса, с наслаждением подставляя тело теплым упругим струйкам воды. Выбравшись из душевой кабины, я заметил на верхушке стиральной машины аккуратно сложенные боксеры, майку и легкие брюки, заботливо принесенные Джеем. Конечно, последние оказались коротковаты, но мне было все равно.

Пальцами расчесав влажные волосы, я придирчиво осмотрел свое лицо. На лбу вскочил прыщ, пипец. Я попытался найти у Джея тоналку, но тщетно. Блин, ну отлично, буду сверкать целый день перед ним с такой красотой. Но тут я улыбнулся, увидев на полочке у зеркала стаканчик с карандашами для глаз и даже тушью. Машинально схватился за карандаш и тонко подвел глаза, а потом подкрасил ресницы. Хочу, чтобы ему понравилось.

Кое-как напустив волосы на лицо, чтобы прикрыть прыщик, я глубоко вздохнул и, развесив на двери полотенце, вышел из ванной и спустился вниз.

— Джаред, ты где?
— На кухне, – ответил он, как что-то само собой разумеющееся. Я фыркнул:
— Я понимаю, блин, а кухня-то где?
— Через гостиную налево, – крикнул он, и я, с улыбкой помотав головой, направился в заданном направлении.

Я отчего-то замялся на пороге, и Джаред, заметив это, недоверчиво наклонил голову набок.
— Ты чего там жмешься? Чувствуй себя как дома.

Несмело улыбнувшись в ответ, я зашел в комнату и уселся прямо на барную стойку, едва не задев головой висящие вверх ножками бокалы, и, болтая в воздухе ногами, принялся рассматривать кухню. Такая уютная. Честно говоря, я ожидал чего-то в стиле хай-тек, минимализма или чего-то подобного. А тут – деревянная мебель, теплые тона... фотографии на холодильнике, живого места почти нет.

Заинтересовавшись, я соскользнул со стола и подошел к дверце. Детские фотографии перемежались с «взрослыми» снимками. С группой, с братом, с какими-то звездами. И везде он был разный. На одной фотографии – обесцвеченный, с асимметричной стрижкой, на другой – с коротким ежиком, на третьей – с длинными волосами и в восточном халате...

— Умираешь с голоду, наверное? – с теплой улыбкой спросил он.
— Ага, – высокоинтеллектуально пробубнил ответил я и прислонился к столешнице, наблюдая, как солнце пробивается в комнату через приоткрытые бамбуковые жалюзи.

Джаред подошел к столешнице и, нагнувшись, взял с неё турку, чуть опираясь рукой о мое бедро. От случайного и быстрого прикосновения внутри приятно защекотало: сразу вспомнилось, как ночью его ладони скользили по моим ногам, его шепот и сбившееся дыхание.

— Может, тебе помочь?
Он кивнул и улыбнулся. Черт, ну почему он все время так улыбается?..
— Вон в том шкафу посуда, доставай тарелки, там, чашки... – он не договорил и снова улыбнулся. – Ты извини, у меня только овощи: я вегетарианец. Любишь брокколи?
— Конечно.

Я совершенно по-детски ненавижу овощи, особенно брокколи. Но, черт возьми, мне сейчас все равно, ведь он своими руками приготовил, для меня.

— А кофе пьешь?
Я кивнул, и он насыпал ещё порцию порошка в турку.
Никогда не пил такой настоящий кофе.

Пока я накрывал на стол, он поставил турку на огонь и следил, чтобы кофе не убежал. Я диву дивился: с ним так легко. Такое странное ощущение: будто мы старые знакомые, вдруг потерявшие память. Не помним фактов, имен, событий, вкусов и привычек друг друга – а подсознательно друг к другу тянет. И такое ощущение, что вот так бывает каждое утро, что я не просыпаюсь один в холодной постели вместо этого.

Джаред поставил на стол миску с салатом и какое-то блюдо из нечто, похожего на творог, и брокколи. Я чуть опасливо попробовал последнее – и оказалось, не так уж и плохо.

— Фкуфно! – с набитым ртом проговорил я. Он улыбнулся – черт, ну опять он улыбается.
— Я рад.

После этого повисла пауза. Джей время от времени делал глоток кофе, о чем-то напряженно размышляя.

— Как ты убежал?
Я не донес до рта вилку с наколотыми овощами и, сглотнув, на полпути опустил её обратно в тарелку.
— Я об его голову бутылку разбил.
Джаред удивленно приподнял брови и аж присвистнул.
— Да ты его и убить мог, малыш.

У меня кровь от лица отхлынула. Стало так страшно, я ведь не хотел его убивать – а вдруг слишком сильно ударил, или его не нашли вовремя?.. Блять!..

Джей уже пожалел о своей несдержанности и выставил руки в успо