Друг мой Пашка Джафф как будто не умирал. Пересмотрела фотки последнего десятка лет - на каждой он живее всех живых.

Мы начали общаться на исторических танцах, ему было 19, мне 23. Ездили вместе обратно на маршрутке, потому что оба жили в центре. 

А дружить начали, кажется, с момента, когда у нас с бабушкой перед Новым годом 30 декабря отключили воду, и Пашка попросил свою маму пустить меня помыться до праздника. 

Дальше мы пересекались на разных тусовках, а потом я сняла квартиру на Тверской, и Пашка стал одним из тех, кто помогал мне там обживаться. С Филом мы выносили из прихожей в мусорку две старые плиты, а с Пашей ходили в ближний Спар закупаться продуктами на долгую жизнь - сахаром, солью и крупами. 

Ну и как-то начали оказываться в одной компании на разные праздники. У Джаффа сначала была одна девушка, подруга моей хорошей подруги Жени Фио, её звали Лена, как меня. Потом появилась Саша, с которой он познакомился на Вай-фесте. Я почему-то никогда не видела себя его девушкой, хотя ещё на заре нашего знакомства он как-то предложил встречаться. 

А вот другом быть ему я всегда хотела, так что приглашала и просто в гости, и на тусовки. Он же в свою очередь звал меня в сад, у меня своего не было, а я любила ковыряться в земле и что-то собирать. Пашина мама всегда меня привечала и кормила, так что в саду у них я чувствовала себя примерно как у добрых родственников.

В 15-м году Пашка попал в аварию - заснул за рулём, возвращаясь с Зиланта, с Казани. Он вёз ещё троих человек - те заснули ещё раньше. Мне позвонили - не помню, кто точно - спросили, не знаю ли я пашкиных паспортных данных - его надо было зарегить в ядринской больнице. А я знала - Джафф как-то приходил ко мне на работу в Этажи что-то чинить, и я делала ему пропуск. 

Я также знала и телефон его мамы, но ей, вроде бы, тогда всё уже сообщили. Пашка был в коме, но я точно знала, что он выживет - очень много народа верило в то же самое, и он просто не мог не-. Саша, которой не было в машине, и пашина мама, дежурили около него в Семашке, куда по маминому ходатайству его перевезли из-под Казани. И он очнулся.

Пашка был поломанный - обе руки и нога, голова тоже долго приходила у него в порядок - я навещала его довольно часто, хотя и не сидела ночами. Но постепенно-постепенно он стал выздоравливать, выписался, и через полгода где-то стал тем самым Пашкой, которого я знала, внешне от аварии, как мне казалось, тогда остался только шрам на лбу, где его зашивали.

Летом он и Саша поженились, для друзей свадьбу устраивали в Рекшино. От неё я помню стол, свадебную арку и пашиных друзей с пятилетней дочкой, которая постоянно писалась. 

Жить Саша и Паша стали в пашкиной квартире на Покровке. Паша был плюшкин, и Саше пришлось всё разгребать и им вместе - всё ремонтировать. Там стало уютно, но как-то напряжённо, что ли, не знаю... Даже у меня в гостях они чувствовали себя вместе раскованнее, чем у себя дома. 

Пашка по-прежнему не праздновал день рождения, что было для меня странно, зато стал ездить с Сашей за границу и, кажется, на ближний юг отдыхать. Также раз в год по весне он лежал в Семашке на реабилитации, я навещала его там, не подозревая, что больше всего в реабилитации нуждалась пашкина голова. Я не замечала в нём изменений.

Когда три года назад Паша сообщил, что они с Сашей разводятся, я не очень удивилась, но не поняла, почему он винил в этом только себя. Я стала чаще приглашать его в гости, он был грустный и скучал по бывшей жене. Начал общаться с психотерапевтом, пить антидепрессанты, больше общаться с друзьями. Несколько раз спрашивал меня, почему я так часто зову его к себе и не имею ли к нему неких бОльших чувств, чем просто дружеские. 

Но я, увы, не имела. До последнего времени у меня был Никита, и ещё в 19 году мы строили какие-то совместные планы насчёт общего ребёнка, так что Пашка был друг - просто друг, близкий и вроде бы понятный. 

Ковид и грёбаная изоляция лишили Пашку самого главного - общих мероприятий, вылазок-тусовок и плотного общения с друзьями. Я была заёбана жизнью, закрывшимся магазином, что делать, продукты родителям раз в три дня, нельзя обниматься и вот эта вся херня, которую я примерно два месяца воспринимала всерьёз. 

Я чуяла только одно: Пашке нужнО было общение, и он был год назад об эту пору единственный мой гость. При этом как раз в это время его единственного я могла попросить о помощи - все остальные сидели в норах. 

Пашка тогда 

- починил мне сломавшийся диван;

- два раза помогал вывозить ко мне домой товары из закрывшегося магаза, чтоб я могла зарабатывать на доставке;

- копал мне грядку под ирисы в палисаднике;

- ездил со мной менять зимнюю резину на летнюю и таскал оную из сарая и в сарай. 

И на фоне всего этого признания, что ему бывает нечего делать и он, когда выходной на работе, лежит и смотрит в потолок, не звучали для меня тревожно, как могли бы в обычное время, когда голова моя, не забитая последствиями пандемии, соображала лучше и быстрее.

И даже когда 5-го мая, будучи у меня в гостях, Пашка подошел ко мне сзади и поцеловал в затылок, я просто испугалась, что надо как-то сейчас объяснять, что это вот было лишнее. А на самом деле это было прощание. 

Интуиция сработала у меня только 8-го - я за три часа до времени Ч позвонила ему и позвала в гости. Голос Пашки мне не понравился. Но он чётко сказал, что если надумает, то зайдёт, и какое-то время я просто ждала. А потом, через три часа, его не стало, ждать уже было некого. 

Безусловно, в голове сложились два и два, когда вечером 9-го мая позвонила его мама, сообщить, что Пашка погиб под электричкой. Я ничего не знала тогда про то, что так же погиб и его дед, но сразу подумала, что ни фига это не несчастный случай.

И тут же обвинила себя в чёрствости, невнимании и чёрт знает в чём ещё - в общем, плакала я примерно всё лето. День рождения не праздновала, горло и грудь сдавливало до невозможности дышать, и это был ни фига не ковид, а психосоматика. Только осенью меня потихоньку попустило. Где-то к ноябрю. 

Сейчас я часто вспоминаю Пашку, но уже без боли. Отпустила. Хотя не думаю, что он совсем ушёл - какой-то частью он остался в моём доме, добрым духом или домовым, кажется, он со своей прежней педантичностью следит тут за порядком и напоминает мне, где что лежит, когда я забываю об этом. И, наверное, без меня проверяет, как тут старый диван, который по-прежнему верно мне служит после его ремонта...

Пашка, я скучаю. Эта простыня текста - от меня - к тебе, где бы ты сейчас ни был.