В последние годы Марина Влади избегает светских мероприятий - она очень долго не могла оправиться после смерти своего третьего мужа, Леона Шварценберга, врача-онколога с мировым именем. Но актриса сразу приняла приглашение приехать на Фестиваль российского искусства в Канне, где ей вручили почётный знак «За выдающийся вклад в укрепление культурных связей между Россией и Францией». Она действительно сделала очень много для того, чтобы сблизить эти две страны, чтобы научить французов любить пьесы Чехова и открыть для них талант Владимира Высоцкого.

- Чехова я играла очень много. К примеру, «Три сестры» мы играли втроём с моими родными сёстрами - Татьяной и Милицей. Случай уникальный для театра. Это вообще был наш сон - играть эту пьесу. Естественно, мне хотелось сыграть Машу - потому что все бабы мечтают хотя бы примерить на себя роль любовницы. Но так как я была самая молодая - даже 30 лет не исполнилось, мне досталась Ирина. А Раневскую в «Вишнёвом саде» я играла примерно 300 раз! Один из самых моих любимых - спектакль А. Эфроса. И Володя там был чудесен. Он - Лопахин, я - Раневская. Он играл то, что не очень часто показывали на сцене, - любовь молодого мальчишки к женщине, которую он всю жизнь боготворил.

[показать]

Я, кстати, оценила Володю прежде всего именно как поэта и актёра. Это не была любовь к нему с первого взгляда как к мужчине. Думаю, что и меня как актрису он тоже уважал. Хотя я ему нравилась как женщина - я это чувствовала. Мы долго притирались друг к другу. Почти год оставались только друзьями - встречались в компаниях, общались. Постепенно интерес друг к другу перешёл в любовь. Конечно, временами жить с ним бывало трудно. Впрочем, такое случается у всех, будь ты шофёр или парикмахерша. Мужчина и женщина - разные биологические виды. Поэтому совместная жизнь - это большой труд и большая любовь.

[показать] 

Володя был очень непритязателен в еде - что перед ним поставишь, то и ест. А вот в одежде был очень разборчив. Я ему привозила модные вещи, конечно же. Но и он меня старался баловать. Однажды прилетаю в Россию (все 12 лет нашей совместной с ним жизни я по 7-8 месяцев в год проводила в СССР), а вся квартира устлана соболями. Оказывается, Володя летал куда-то на гастроли и там накупил собольих шкурок, чтобы я сшила из них шубу. Сюрприз удался, а шуба - нет. Шкурки оказались плохо обработанными и все зачервивели.

[показать] 

[показать] 

Мог бы Володя прожить дольше или он был обречён сгореть так рано? В те, последние, годы, когда мы снова были вместе, я собиралась вновь приютить его у себя. Переселить его в мой дом под Парижем, куда я вернулась после разрыва с ним. Я была готова снова бороться с его недугами, лечить… Но и Володя прекрасно понимал, что ради этого ему придётся бросить поэзию, театр. В какой-то степени он даже был готов к этому - пробовал писать прозу, начал сочинять роман. И если бы он на самом деле стал жить немножко по-другому, не мучиться так, как он мучился, может, он и прожил бы дольше.

Эта работа - над книгами, над ролями - спасала меня. Я должна была умереть уже несколько раз, если бы не искусство. Я была обязана выходить на сцену или съёмочную площадку, что бы ни происходило в моей личной жизни. В день смерти Володи я снималась в фильме по роману Мопассана «Сильна, как смерть». Видите, какое невероятное совпадение! И всегда, когда умирали близкие, я работала. Кроме последнего раза, когда я потеряла мужа, Леона Шварценберга. Я не смогла работать и пошла в пике, как говорил Володя. «Я пошёл в пике!» - говорил он. И всё! В такие моменты он просто переставал существовать.