Счастье было одно, и другого, казалось, не дано. В смысле, оно всегда для всех име¬лось в наличии, и его невозможно было избежать и по¬пасть во что-то еще.
Счастье жило во всем: в реке, птицах, пощечине, прозвучавшей в кустах, в плаче ребенка, в его смехе, в рождении и смерти.
Счастьем являлась сама жизнь. Только надо было чуть-чуть пройти по дорожке, ведущей к себе, — тоже счастью.
Итак, наше счастье жило в мире, а мир жил в счас¬тье. Как только человек приоткрывал глаза изнутри, он тотчас понимал: «О! Счастье!» Но когда он спал на ходу или впадал в столбняк бесчувствия в любом про¬явлении, он тут же получал удар железной дубиной по голове, и ему казалось, что счастья нет в мире.
Дубину он называл судьбой. А иногда роком или другие слова придумывал, не значащие ровно ничего, кроме его собственной спячки наяву.
И вот так повелось испокон века: приоткрыл человек очи внутри — к нему все бегом с криком: «Спаситель! Свя¬той! Мессия!» А нет бы самому свои открывать да в счас¬тье жить! Легче к другим бежать за счастьем своим!..
Жил-был мальчик, и звали его... А по-разному его звали: кто Игрунчик, кто Придурок, кто Радостью звал, а кто и вовсе Любовью. Ходил он себе по жизни , да счастье сеял, раздувал, чтобы в мире равномерно распределялось.
Делал он это так. Вот придет в какое-то место — город или деревню — и поселится там. Начинает будто бы с ерунды — погоду там в порядок приведет, помирит детей или потасовку взрослых разведет, друзьями всех сделает. Что, как — никто не знает. Но дальше — больше.
Начинает город этот или деревня процветать. Все богатеют, здоровеют, мирятся. Все добрей становят¬ся и красивей. И тогда он дальше себе идет, исчезая с прежнего места, будто и не жил там никогда. И все там и дальше оставалось в порядке и процветало.
Кто он был, никому неведомо оставалось, не дога¬дывались встречавшие. Но он был, и многие его ви¬дели. Говорили, что юродивый. Другие считали, что само все налаживается, хотя явно видели перемены даже в себе. А ему и печали не было, что говорят. Только бы работу свою сделать да дальше пойти.
И в одном городе оказалось много злых людей. Они захотели наказать мальчика, который казался им странным и вызывал опасения. И устроили те люди что-то вроде публичного наказания для него. Мальчик должен был сам разоблачить себя перед всеми. Как и свои противоестественные действия, направленные на подрыв заведенного порядка.
Устроили суд. Привели и его под стражей и зачи¬тали странное обвинение. В нем перечислялись не¬нормальные эффекты, связанные с его появлением в каждом городе.
Мальчик слушал серьезно и молча. Он внима¬тельно осматривал лица присутствующих и думал о чем-то своем.
И вот настал ему черед говорить. Но вместо этого он только рассмеялся — громко и весело. А потом встал и пошел прочь, будто и не было вокруг стра¬жи, И, странное дело, никто не схватил его и не задержал. Шел он медленно и, удаляясь, только рос, а не уменьшался в размерах, как это положено на земле. И в памяти у всех он остался таким вот — ра¬стущим все больше до мере удаления.
Странным был тот суд, и странные последствия произошли потом в этом городе.
Начался какой-то непонятный спад во всем — будто вирус заразил всех. Все, что процветало, — об¬ветшало и пришло в упадок. А что и без того еле чах¬ло, и вовсе развалилось и замерло.
— Ушло счастье... — сокрушались в городе. — Что ни возьми, все плохо.
А паренек тот, что принес с собой счастье, никог¬да больше не появлялся в округе. Не слышали о нем больше. Поманил он своим чудом да и оставил все людям самим разбираться со своей жизнью.
Попробовал показать им что-то новое да не успел: осудили его за это. Не дали научить тому, чего сами больше всего в жизни хотели.
Странными бывают люди: ищут счастья — оно приходит. А только хочет с ними остаться, чтобы сами тем счастьем стали, как прогоняют они его, будто чуму какую. Кто их разберет, этих людей...