Сейчас у нас в Нью Йорке утро, тишина, все вокруг только только просыпается. А я сижу перед компьютером и вспоминаю. Несколько недель назад умерла моя любимая тетя Фрида, самая младшая папина сестра. Так случилось, что среди всех папиных родственников он оставался единственным мужчиной в семье, мальчиком, да еще все время жил в отрыве от родни. И сестры его любили, очень любили. А папа заботился о них. Папин старший брат Борис давно умер, а еще одного брата расстреляли в 1938, о нем отдельный разговор. А сейчас о сестрах, точнее, о младшей сестре.
Она умерла когда ей исполнилось 94 года. Естественно, родилась она очень давно, до революции 1917 года в маленьком местечке Шерстин, которое тогда входило в Гомельский уезд Могилевской губернии. К сожалению, я почти ничего не знаю о жизни папиной семьи в то время. Знаю только, что был у них мясной магазин где-то в Буда-Кошелеве где работал мой дед и папа. Мальчиков в семье учили торговле и какому-нибудь пемесло (дядя Веля, например, учился на портного), девочек готовили на работу, как сейчас бы сказали, бухгалтера. На самом деле обично девочки в еврейских семьях выходили замуж и рожали детей. Фрида родилась самой последней в семье деда и бабушки. Когда-то она расказывала мне о моем прадеде, с которым пристав любил играть в шахматы.
Весь огромный пласт времени почти до войны я ничего о жизни Фриды не знаю, кроме того, что она вышла замуж за мужчину по имени Соломон. Он ушел в армию в первые дни войны и пропал без вести. Все мои попытки найти какие-либо концы по нему ни к чему не привели. Фрида родила двоих детей, Марика и Лену. Марик сейчас в израиле, а Лена в Гомеле. В войну она была с детьми в эвакуации.
Папа, придя с фронта и демобилизовавшись по ранению и контузии, встретил маму и женился. Получив назначение в Гродно, он забрал с собой маму, тетю Фриду с детьми и они все вместе уехали в Западную Белоруссию. Жила моя семья и семья Фриды вместе в двухкомнатной квартире с подселением, то есть в коммуналке. Папа, как мог, старался заменить отца Марику с Леной, за что, насколько я знаю, Марик всегда его очень любил. НО вообще-то он рос хулиганистым парнем, дрался почем зря. Однажды, когда фрида пыталась с ним говорить, он назвал мать дурой. Услышав это отец разозлился очень здорово. Тогда было решено, что Марик едет в Гомел, к другому дяде Иосифу, котоый работал где-то на заводе столяром-краснодеревщиком. Отец решил, что на заводе рабочие сделают из этого пацана настоящего человека. В общем, отец не ошибся, так как Марику пришлось самому зарабатывать себе на жизнь и отошла на второй план жизнь с драками и всем прочим. Остались драки, когда его пытались обозвать евреем (или, как вы понимаете, жидовской мордой). Тут он мог за себя постоять.
Так вот, пока семья жила некоторое время вместе, а потом и Фрида решила ехать в Гомель, быть ближе к сыну. Папины старшие (мои брат и сестра) стали подростать, они требовали меньше забот, могли сами за собой ухаживать да еще и маме помогали. А потом родился я. Когда маму положили в роддом, Фрида собралась и приехала к нам, так как надо было помогать брату и его уже такой большой семье.
Я всегда помню ее в переднике поверх платья или халата все время работающей на кухне. Она готовила очень вкюсные щи из свежей капусты, которые я до сих пор обожаю. Ее жареная картошка всегда пахла так заразительно, что невозможно было остановиться, когда мы ее ели. я всегда помню ее теплые заботливые руки, которые мыли меня, одевали, кутали в платок под шапкой зимой. Я грустил, когда она уезжала домой, и так радовался, когда приезжала.
Я помню, папа приносил семечки с базара, она жарила их на тонкой чугунной сковородке, и мы ели их всем семейством прямо с остывшей сковородки. Нужно было видеть, как интересно ела она: разлущивая семечки, она как-то не сплевывала их, а они мягко спускались по ее подбородку в подстеленную газетку или тарелочку.
Особенно интересно она выбирала курицу на базаре. Она брала ее наруки, смотрела ей в глаза, потом дула ей в клюв. До сих пор не знаю, что она там искала, но говорила, что как-то видно, больна курица или нет.
Я очень любил ездить с папой в Гомель в отпуск или в кмандировки. Фрида всегда встречала на вокзале, брала меня на руки или за руку и мы шли домой. Я ужасно не любил, когда, будучи в Гомеле, папа с мамой ездили на мамину родину, в деревню. Вечерами я ждал их и капризничал. Фрида сидела со мной и рассказывала мне хорошие нестрашнеы сказки, а я тихо засыпал под ее рассказы.
С тех пор прошло очен много лет. Моя молодость уже давно позади. Фрида за это время состарилась. У нее был рак и ей сделали операцию, позже она сломала шейку бедра, много болела. я увиделся с ней спустя лет пять после того, как оставил службу в армии. Приехав в гомель, я с удивлением узнал, что тот старый деревянный дом на улице Короленко продан, а Фрида живет одна в однокомнатной квартире, с большим трудом передвигается по комнате и почти не выходит на улицу. Мы проговорили почти весь день тогда. Я еще не знал, что это уже один из последних наших разговоров. Тогда я узнал некоторые сведения о дедушка и прадеде. Я рассказал ей, что хочу разыскать дядю Велю или хоть какие-то следы. Но Фрида была так напугана сталинизмом и КГБ, что запретила мне делать это.
Через некоторое время стали уезжать в США мои родственники, уехала мама,а за ней поехал и я. Прошло еще 13 лет. За эти годы Фрида состарилась еще больше, почти не вставала с постели. Когда у меня появилась возможность, я стал каждый месяц я звонить, но она уже не могла разговаривать, а затем перестала узнавать кого-либо. Помнила она только свою старшую сестру.
И вот недавно ее не стало. Ушло, полностью простилось со мной мое детство. Жалко, что ушло оно там бысто. Так хотелось бы, чтобы люди снова возвращались оттуда к своим любимым близким.