Тихое спокойствие сквера нарушалось только шуршанием резных кленовых листьев, опавших на землю и теперь образовавших причудливых ковер. Вместо унылого серого цвета асфальта под ногами пестрил целая палитра теплых, приятных глазу оттенков красного, бардового, желтого. Она так любила это время года, такое красочное, вселяющее надежду… Такая погода дарила ей вдохновение, уносила в даль печаль, осознание собственного бессилия, страх перед собственным недугом… Вновь хотелось достать из запылившегося ящика акварель, разукрасить мир так, как угодно ей одной…

…Она шла домой через темный сквер. Всюду мерещились шаги подкрадывающихся к ней незнакомцев, но, оборачиваясь, она не видела ничего, кроме деревьев, почти обнаживших кривые ветви, в лунном свете казавшиеся сошедшими со страниц одной из страшных историй, которыми матери пугают маленьких непослушных детей. На темно-синем, почти черном небе крошечным сверкающим пятном загорелась первая звездочка, ее путеводитель… Она осторожно подняла с земли только упавший с тонкой ветви клена листик, не обращая внимания на запачкавшийся в грязи подол старого плаща. Резкий холодный ветер распушил волосы, слабо повязанные лентой. Убрав со лба выбившуюся золотую прядь, она продолжила свой путь. Небо затягивалось тучами, легкие листья парили невысоко над землей, ведомые направлением ветра. Она решила свернуть с обычного маршрута, чтобы пройти к старому мосту. Ее как будто тянула туда неизвестная до этого сила. К этому забытому всеми месту, где почти никогда не увидишь случайных прохожих…

Чистый аккуратный лист бумаги лежал на столе перед окном. Короткими штрихами она выводила на нем тусклое, серое осеннее небо, которое все равно любила. Любила так, как нельзя полюбить никого и никогда… Или все же нет?..

В распахнутые створки окна влетел кленовый лист, окрашенный в темно-бардовый цвет. Она повертела его в тонких изящных пальцах, с грустью вздохнула и вернулась к начатому эскизу. Единственным источником звука в маленькой, плохо освещенной комнате были быстрые, точные движения карандаша. Она почти не отрывала глаз от листка, редко оборачиваясь к окну. Через некоторое время, наконец, результат работы удовлетворил ее саму, отбросив карандаш в сторону, она уже в который раз окинула рисунок придирчивым взглядом. Взглянув на то, что явилось основой этого пейзажа, она удивленно перевела взгляд на листок и обратно. Все на этом рисунке было каким-то другим, невиданным ею раньше…

…Проход к мосту закрывали две ивы, чьи опущенные к земле ветви с мелкими, едва пожелтевшими листьями, представляли собой некое подобие ширмы, скрывающей невероятную красоту природы, которая запомнилась ей с самого раннего детства, когда отец был еще жив, когда они еще были вместе, когда было столько надежд, что все будет хорошо… Никогда не сотрется из памяти тот момент, когда над ней возвышалась исполинская фигура любимого папы, с добрыми, смеющимися глазами, когда он говорил ей, что все умершие смотрят на нас с таких далеких звезд, что мама наблюдает за ней, сидя на самой яркой звезде, на той, которую ее маленькое чудо всегда увидит первой, всегда различит из мириад остальных. И она всегда отличала ее, каждый вечер садилась на широкий подоконник, пока ждала возвращения отца с работы, и с трепетом искала среди горящих мертвенным блеском звезд ту единственную, которая ей нужна. Странно, она как будто сердцем чувствовала, какая из них предназначена именно ей, и никому больше. Жаль, что им не удалось встретиться, но ее присутствие всегда ощущалось. Когда ей было трудно из-за вынужденного одиночества, взросления в четырех стенах, она словно ощущала легкую, теплую руку матери на своем плече. А папа… Он любил водить ее к этому мосту, скрывая от недобрых глаз, подчас издевательских реплик. Эх, как же глупы и мелочны были окружавшие ее тогда люди, не сумевшие понять, кто перед ними…

Рисунок казался словно живым. Листья, ветви, прохожие на улицах – буквально все будто пришло в движение по воле тонкого грифеля карандаша. Казалось, коснись ты рисунка, и ощутишь слабое дуновение ветерка, шелест листьев, шум проезжающих машин. Даже негромкие реплики, словно невпопад оброненные прохожими, могли быть услышаны любым, кто посмотрит на маленький, на первый взгляд неприметный эскиз городского осеннего пейзажа.