Завтра в храме будет много молящихся, как на праздник. Вселенская суббота всегда многолюдна и, по сути, это тоже Праздник. Праздник для тех, кто уже ушел от нас, но очень ждет этой поминальной соборной молитвы.
Перебираю сейчас имена в синодике. Многих помню, а многих уже забыл. 
Осталось только имя. 
За четверть века стольких похоронил, что не упомнишь. Одно упование – Господь всех поименно знает и от этой уверенности легче.
И еще одна особенность родительских суббот. После литургии, во время панихиды для меня, как бы иное время наступает. Внутренне чувствуешь, что именно сейчас горнее и дольнее в единстве пребывает, что все живы. И те, кто за моей спиной свечи возжег и за своих усопших молятся, и те, имена которых я с бесконечных поминальных записок вычитываю. 
Тут все. Рядышком.

Вот фотографию нашел. Первого года своей службы. 1990 год. Ребриково. 
Молодежь в церковь тогда еще не ходила. Здесь те, кто оставил в памяти старый разрушенный властью храм и возвел своими трудами новый. Кто веру пронес в сердце с 1964 до 1989, то есть двадцать пять лет.

[800x606]


Рассматриваю фото. 
Вспоминаю имена и всего пятерых насчитал, кто дожил до 2012. Остальные уже «там» с Богом. Молиться о них завтра буду, насколько могу, и абсолютно уверен, что и они о нас помолятся.

Была у меня когда-то зарисовка об одной из прихожанок наших. Харитоновной все ее звали. Она и на фото есть. В самом верху, в центре, в светлом пальто…
Повторю я сегодня этот рассказик.


Харитоновна

На углу улочки, – а их всего три в этом селе, – стоит с закрытыми ставнями дом, пугающий меня сегодня. Когда в нем жила Харитоновна, все вокруг было старенькое, но живое и веселое. Даже собака с архаической кличкой «Шарик» обладала добрейшим характером и не брала пример с окрестных псов, которые, увидев меня в рясе, устраивали повальную брехаловку с завыванием и клацаньем цепей.

Отошла ко Господу Харитоновна весной, после Пасхи. Я, как всегда после причастия (последний год дома ее причащал), бодро сказал, чтобы до Троицы помирать не вздумала. Она, ранее в таких случаях всегда говорившая: «Как благословишь, отец Лександра», – теперь ответила: «На то Господь есть, сроки давать».

Не придал я большого значения словам бабули, а она возьми и помри до Троицы. Приехал отпевать, а по всей хате фотографии расставлены: как мы храм в начале 90-х строили. Харитоновна тогда каждый день за пять километров на стройку бегала.
На полиелее Харитоновна всегда стояла у окна, по правую руку и вместе с хором пела, вернее, подпевала. До дня нынешнего ее тихий мягкий голос слышен: «Молитвами Богородицы, Милостиве, очисти множество согрешений наших…»

Пугает меня дом брошенный. Не за Харитоновну и душу ее боюсь, а за свою будущность. Ведь старушка не только пела тихо. Вся ее жизнь была как тихая песня-молитва, поэтому и все, что ее окружало, было добрым и красивым.

Я же .... и говорить не хочется, не то, что писать. С криком встаешь, с криком спать ложишься, постоянно торопишься, и поэтому ошибаешься. Суета нагоняет грехи, создавая видимость добра. И так хочется услышать, да уже некому сказать: «Отец Лександра, як цэ трапылось? Грих то якый»…