Дневник ИСКУССТВОбезГРАНИЦ
Лента друзей - Дневник - Полная версия
ЮРИЙ_КОСАГОВСКИЙ (ИСКУССТВОбезГРАНИЦ)
О СУФИЗМЕ который просто разлит В ВОЗДУХЕ * 1 часть
17-02-2019 01:20
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote
|
о суфизме который просто разлит в вохдухе
Один такой поступок которым ты порадуешь чьё-нибудь сердце несравненно выше всяких паломничеств. Аллах укорял: «Чего — говорит — ты несчастный Бишр всю жизнь боялся Меня? Разве ты не знал что доброта — одно из моих качеств?» (Бишар Хафи)
начиная читать о том как обличал Хасан Басри известного мошенника - я вспомнил свои первые минуты знакомства с Азером Алиевым (советником нашего Президента Путина по Востоку) что придя ко мне через пять минут стал обличать меня - что я прикидываюсь добрым и доброжелательным а сам представляю что-то противоположное - он так меня удивил что я даже не рассердился на него в ответ а спросил самым доброжелательным образом - Вы действительно так думаете? и почему же? он тут же сменил гневливый тон и дружил со мной десятилетия и обсуждая разные вопросы однажды воскликнул (а может и несколько раз) - ты рассуждаешь как суфий!!! - с тех пор естественноя я проникся симпатией к суфиям и вот мне попалась о них публикация которую я не читал сам - но думаю которая будет интересна... но в процессе редактирования я встретил два стиха Бишара Хафи которые меня восхитили и поместил их вначале моего предисловия... Ю.Косаговский и только сегодня увидел обсолютно родственную мне позицию о вреде илишней богобоязненности Бишара Хафи и вспонил как я на днях писал:
"богобоязненность не нужна Аллаху ЮК
СУФИЙСКАЯ МУДРОСТЬ
А.М. Ремизов
А.М. Ремизов был одним из редких русских писателей, чувствовавших и любивших Восток. Впервые прозвучавшая в русской художественной прозе «Суфийная мудрость» является переложением на русский язык исследований персидского мыслителя Хасана Казем Заде Ираншехра.
Термин суфи, т.е. «сермяжник» (суфии ходили в рубище), появился около половины VIII в. в Сирии, где тогда был основан первый мусульманский монастырь. Это слово обозначало правоверного монаха-мусульманина, соблюдающего сунну (традиции; изречения первых халифов), умерщвляющего плоть. Как все религиозные движения, суфизм проходит через ряд этапов в его развитии. Хасан Басрийский (642-728) являлся действительным основателем исламского монашества. Участие женщин вносит в мистицизм необходимый элемент любви (Рабийя, современница Хасана, ум. в 753 г.). Передвигаясь на Восток, суфизм, на персидской почве, приобретает некоторый оттенок ереси. Персы, обращенные в ислам силою меча, никогда не переставали чувствовать связи с Индией, с буддизмом. Так или иначе, к началу Х в. мы видим в суфизме три течения: 1) суфий — правоверный мусульманин-аскет (Бишр Босоногий, ум. в 841 г., и др.); 2) аскет-мистик (Зун-Нун и др.); 3) сознательный пантеист (аль-Бистами, казнен в 873 г.; Халлядж, казнен в 912 г., и др.). В течение Х в. суфизм развивается в двух основных направлениях: 1) западном, арабском (правоверные мистики-деисты); 2) восточном, индо-персидском (мистики-пантеисты). Это различие ощущается до наших дней, но все же мистицизм служит связующим звеном. Важнейшие дервишеские ордена возникли в период ХII-ХIV вв. (Кадирийе, Разайе, Мевлеви, Шазели, Накшбенди и др.).
Теология восточного суфизма — обыкновенное пантеистическое представление о Боге: он есть во всем, он содержится в мире и мир в нем. Мир есть эманация божества и имеет лишь призрачное существование («майя»). Его разнообразие — обман чувств. Мир един, как едино божество. Оно разлито в мире в виде божественной Души («психэ» неоплатоников), и в человеке есть её часть. Высшее счастье человека — отрешиться от своего «я», погрузиться в созерцание божества (таухид), расплыться в нем (фэна) и воссоединиться с ним (иттихад). Для достижения этого идеала суфии должны пройти четыре последовательные стадии (маназиль): шариат — закон; тарикат — путь (в нем самое существенное — выбрать старца-шейха, сделаться его послушником-мюридом — и под его руководством убивать <свою> волю и личность, не рассуждая о приказаниях шейха, углубляясь в себя, размышляя о божестве), и, наконец, путем экстаза (халь) суфий доходит до третьей стадии — маарифат (познание), суфий становится арифом (познает единство вселенной в Боге, призрачность мира, равенство религий, добра и зла). До четвертой стадии — хакикат (истина) — удается дойти лишь немногим: созерцание Божества, пребывание между бытием и небытием.
Из объяснительной записки В.П. Никитина
ИЗ-ПОД ОВЕЧЬЕЙ ШЕРСТИ
1. Хасан Басри (642-728), месопотамский араб-суфи (в рубище овечьей шерсти), наставник взыскующих правоверных, рассказывает о своих памятных встречах. Четыре лица запечатлелось в его глазах: грешник, пьяница, дитя, женщина.
* * *
Однажды, проходя по улице, я встретил известного по всей Басре мошенника, на лице которого жалобы припечатали: «негодяй». И я обличил его. Весь он подергиваясь, выслушал меня и спокойно сказал:
— Праведный шейх, ты проколол мою душу. Твои глаза видят сквозь паутину моих уловок, а что ты скажешь о моём конце? И скажи мне, чем ты сам кончишь? Как знать, какой-нибудь случай повернет — и я раскаюсь и угожу в праведники святые, а ты при своей святости, тоже случай, ткнешься носом в грязь?
* * *
Переходя улицу, я наткнулся на пьяного человека — ничком в грязь. Жадно лакал лужу.
— Подымись, — окрикнул я, — твердо стань на ноги, чтобы снова не сковырнуться.
— Святой шейх, я поднялся, — отбулькнув, добродушно лепетал пьяный человек, — я умоюсь … на рожу воды хватит. Я поднялся … А вот ты, если ткнешься, с тобой упадут тысячи.
* * *
В окне дома я заметил: мальчик играл с зажженной свечой.
— Откуда взялся свет? — спросил я.
Мальчик, лукаво перемигнув, задул свечу.
— А ты мне скажи, куда ушел свет?
* * *
Раздумывая о бедном круге нашего знания, я продолжал путь. Меня остановила женщина.
Я поражен был её красотой, плечи её были обнажены. Путаясь в словах, она принялась жаловаться на мужа.
— Сперва покрой лицо, — перебил я.
Резко она ответила:
— Что мне до покрывала? Я встретила одного человека, полюбила его и только его одного вижу неотступно перед собой, его глаза светятся в моих. А ты кичишься: «Возлюби Господа Бога» — и шаришь по моему лицу.
2. Негр
Хасан Басри достиг высокого смирения, и всякий, кого встречал он или думал о ком, казался ему выше его. И со всеми он говорил кротко.
Шел он по берегу Тигра и невольно остановился. На берегу сидел негр с женщиной в обнимку, а перед ними красовался кувшин. Они пили и гоготали.
И, глядя на негра и его бабу, Хасан сказал себе: «И эти выше меня». Но голос из подножия его души перебил голос вершинный:
«Разве? Да ты посмотри на бабу, неужели и она выше тебя?»
По реке плыла лодка. То ли наткнулась на камень, то ли ещё с чего вдруг опрокинулась, и кто в ней был, пошли ко дну.
Негр это увидел и, не раздумывая, бросился в реку спасать. И вытащил на берег шесть человек, а всего было семь.
— Праведный шейх, — обратился он к Хасану, — у меня нет больше сил. Ты сильнее меня, спаси седьмого.
Но Хасан оставался неподвижен. Беспомощно он озирался. Опрокинутая лодка погрузилась в реку.
— Всесильный шейх, — произнес негр, — знай же, — и он показал на кувшин, — не вино, мы пили чистую воду, источник нашей жизни, а это — моя мать.
Шейх упал ему в ноги:
— Воистину, ты мой наставник, ты спас утопавших, спаси и меня!
И благослови.
— Ты прозрел! — сказал негр и неумело благословил его «во имя» Бога милосердного и милостивого.
* * *
С той поры никакой соблазн не был властен отуманить его глаза. Хасан достиг совершенного смирения и набросившейся на него собаке, не отстраняясь, он сказал:
— Брат мой.
И в голосе прозвучало такое необъемлемое — близость, пес, поджав хвост, конфузливо пошел прочь.
3. Рабийя
В дни Хасана Басри славилась в народе суфия, зовут Рабийей, и Хасан отличал её среди суфистов: он говорил о ней, как о источнике своего вдохновения.
* * *
Раз в неделю Хасан проповедовал в мечети. Всходя на мимбар, он всматривался — и если Рабийи нет, покидал кафедру без слова.
Когда его спросили, почему так, он ответил:
— Разве я могу насытить муравьев напитком, приготовленным для слона?
Проповедь Хасана дышала живым словом, слова наливались пламенем и падали на сердца слушателей.
И однажды в ударе он пронял и самых тугих и, окончив речь, указывая на Рабийю, воскликнул:
— Ты! Под покрывалом! Искры твоего сердца одушевляли моё слово, ты — огонь моей речи.
* * *
Как-то в вечерний час Рабийя покинула город и поднялась на гору. Для Хасана ничего тут особенного. Но на этот раз он удивился, что Рабийя не одна, а в кругу зверей: олени, серны, газели.
Хасан задумал проверить и стал подыматься в гору. Звери один за другим стали расходиться.
В чём дело? — Рабийя одна: ни рогов, ни копыт.
— Ты что сегодня ел? — спросила Рабийя.
— Курдюк с луком.
— Так чего же ты удивляешься? Ты распугнул моих гостей: человека можно провести, а зверь и из-под луку учует своё мясо.
* * *
Рабийя, проходя мимо дома Хасана, почувствовала: на её голову упали две тяжелые капли.
«Начинается дождь», — подумала Рабийя. А подняв голову, посмотрела, — у окна сидит Хасан — глаза его наливались слезами.
— Удержи эти слёзы в себе, — сказала она. — Там их уже целое море, в этом море ты ищешь своё сердце, а не находишь. Но тот, кто воистину любит Господа, не находит и не найдёт своего сердца — оно у Бога всемогущего, возлюбленного.
Тяжко ударили эти слова по Хасану, и ему нечего было ответить.
На новолетие Хасан получил от Рабийи подарок: свечу, иглу и волосок.
Хасан читает:
«Ты озаришь весь мир, как свеча, стань чист и наг, как иголка, не украшайся, и ты украсишь других. И ты подымешься на такую высоту совершенства, как будто ты каждым своим волосом тысячу лет послужил Господу Богу».
Когда Хасан попросил Рабийю быть его женой, Рабийя сказала:
— Для брака надо двух, а из нас — ты один, я ничто, принадлежу одному Богу и подчиняюсь его воле.
— Как достигла ты этого?
— Как все, что я постигаю, погружается в Бога.
— Как же ты знаешь Бога?
— О Хасан, я его знаю без «как».
4. Хромой толкачик
Из книги «Сафват-ос-Сафа» («Несравненная Чистота»). Житие Сафи-эд-Дина из города Ардебиля (1252-1334) — родоначальника персидской династии Сефевидов.
Рассказывает факир Мухаммед Сэднэки, последователь шейха.
— В ту же ночь мне приснился сон. Пробуждение было тягостно. Стало светать, и я пошел к шейху. Но пробраться было никак, у дверей большая очередь: ученики, каждый со своим сном. Все они пришли раньше меня — я постоял и покорно вернулся домой.
В тяготу неразгаданной ночи вошла печаль неудачи. Поднялось солнце, и лучи заглянули мне в окно.
В жари света выплясывали мошки — никаким счётом не счесть и не остановить толкучей волны их танца.
Вдруг, смотрю, в дверях стоит шейх и, скользнув по жаркой, кипящей жизнью волне, выхватил и положил мне на ладонь живую пылинку света.
— Хромой толкачик! — сказал он.
Но в моих глазах мелькали тысячи мошек, неразличимых моему глазу.
— И в толпе ожидавших меня, — сказал шейх, — я различил тебя и пришел растолковать сон и утешить.
СКАЗАНИЕ О ШЕЙХЕ БАЯЗИДЕ
Баязид Бистами, персидский шейх-суфи Х века из Бистама. При жизни был 12 раз изгоняем из города — и каждый раз шейх, покидая город, говорил: «О, как высок город, в котором Баязид — еретик». А теперь нет человека в Бистаме, кто не почтил бы гробницу шейха. По словам Джунейда-суфи, Баязид занимает среди суфиев то же место, что среди архангелов — архангел Гавриил. Баязид достиг состояния «аль-фэна-фи-Алла» — исчезновения в Боге, слияния с Ним. Это высшая ступень исламской мистики, соответствует Нирване браминов Индии. Шейх Абу Саид Аб-уль Хеир, ХI века, из Мехне сказал о Баязиде: «Я вижу восемнадцать тысяч миров, наполненных Баязидом, но самого Баязида я не вижу: он вошел в Бога».
1. Отмеченный
«Ты всегда был особенный — на других детей не похож. Ещё когда я тебя ждала, — вспоминала мать Баязида, — ты и тогда не безразличен был ко мне; съешь, бывало, чего без охоты или пожадничаешь: было б другому отдать — всегда ты переворачивался во мне и я принимала за укор».
* * *
Когда Баязид начал ходить в школу, однажды он слышит из Корана: «Будь благодарен Мне и твоим родителям». И было сказано, как должно почитать и любить Бога и родителей. Баязид дома сказал матери:
«Я узнал сегодня, что должен служить Богу и тебе. Но как мне разделить своё сердце — служить Богу и тебе? Испроси у Бога, чтобы он оставил меня тебе, или вручи меня Богу, чтобы я служил Ему одному». Мать слышит такие слова, и точно что осенило её: «Сын мой, отдаю тебя Богу. Ступай и служи Ему».
Баязид покинул мать и ушёл в Сирию и провёл 30 лет в аскезе — подымаясь по лестнице совершенства. Он повстречал за это время сто тринадцать старцев-суфиев, служил им и многому научился.
2. Праведная увертка
В год паломничества Баязида в Медину, святой город, на могилу Пророка, толпа паломников задумала сопровождать его, принимая это как особую благодать. А ему хотелось быть одному и не ставить себя между людьми и Богом, чтобы не почитали его, а только Бога.
Наутро он обратился с проповедью и неожиданно возгласил: «Воистину, Аз есмь Аллах, несть Бога, кроме Меня, да поклонитесь Мне».
«Свихнулся — ум за разум — спутал!» — кому что на язык. Паломники отступили, а ему только того и надо. Они приняли за чистую монету, невдомёк было, что Баязид произнёс слова Аллаха.
3. Неведение
Рассказывают: Баязид, отправляясь в Медину, погрузил свои пожитки на молодого верблюда. Ему говорят: «Жестоко так мучить животное: нешто верблюжонку вынести на себе такую тяжесть?»
Баязид ничего не ответил, но когда упрёк повторился, сказал: «Эту ношу несёт не верблюжонок, — посмотрите поближе».
Посмотрели и видят. Что же увидали? Груз на длину руки держался над горбом верблюда.
«Что за чудеса?»
Баязид сказал: «Открыть правду о себе — не поверите; открыть вам тайну — не поймёте её. Не придумаю, как мне и быть с вами».
4. Самоотречение
Когда Баязид возвратился на родину из своего паломничества, всё население города вышло ему навстречу — оказать торжественный приём. Но он почувствовал: такая встреча-возношение отклонит его от Бога.
Толпа окружила его и приставала к нему. Он вынул из кармана хлеб и принялся уписывать его демонстративно, а был этот месяц постный — рамадан, и никто не ест от восхода и до самого заката солнца — когда белой нитки не отличить от черной.
Дерзкий поступок Баязида навёл на мысль: конечно, он обратился в неверного — «кафира». И все отошли от него, порицая. Он остался один и только под вечер пошёл домой, где в слезах ждала его мать.
5. Откровение
«Только теперь я понял, — сказал Баязид, — служение, которое я считал последним, было самым верным из всех служений: обрадовать мать. Всё, что я искал в пути совершенства, я нашёл в одну ночь у моей матери. Как-то среди ночи, зимой, моя мать покликала меня и попросила глоток воды. Я поднялся и пошёл на кухню за водой, но в стакане воды не оказалось. Я за кувшин, и в кувшине ничего. Я вышел на улицу и принёс от источника. Когда вернулся, мать спала. И я стоял со стаканом в руке, пока мать не проснулась. Она пригубила и помолилась за меня. Тогда глаза мои прозрели».
6. В пламени
Чтобы соединиться с Богом, двенадцать лет я, как кузнец, раскалял мою душу в печи порыва к отречению. Я положил порыв на наковальню порицания и ковал молотом уединения, пока не сделал его, как зеркало. И пять лет я полировал зеркало эликсиром молитвы, размышляя и служа, а потом целый год, дивясь, я рассматривал себя в этом отполированном зеркале. И тогда я увидел, какая оковывает меня цепь самодовольства, гордыни и превозношения. И ещё пять лет я трудился, пока не порвал эту цепь: я понял, что до тех пор я не был настоящий правоверный. Я начал вглядываться в моё начисто вылощенное зеркало. В нём отражался весь мир. И узрел, что все люди мертвы. Я прочёл над ними отходную. И в это мгновение я стал свободен от мира и от людей и по благодати достиг спокойного единения с Богом.
* * *
Баязид покинул свой город ради паломничества в Мекку, но скоро вернулся.
—Что случилось? Ты нарушил обет?
—А вот как: когда я был в дороге, предстал мне вооруженный воин с обнаженным мечом в руке и сказал: «Вернись домой, или тебе голову снесу. Чего ты оставил Бога в твоём городе Бистаме и ищешь его в Мекке, ровно б можно его обрести только и только там!»
7. Не выдержал
Баязид чувствовал себя в «накате» — задумал прогуляться на кладбище, там всегда тихо. Кое-где среди могильных камней сидели старики и кротко вспоминали. Откуда ни возьмись — весёлый малый, да ещё и дернул. Он упивался святой игрой на арфе. Увидя шейха, его бедность и его печаль, ему захотелось развлечь его. Весь мир зазвучал игрой на его арфе. И даже когда музыкант чувствовал, какие вылетали звуковые безобразия, его ещё пуще веселило, лицо его расходилось до ушей — улыбка раздирала губы. Он подскочил и, семеня перед шейхом, развертывал своё искусство. Баязид долго терпел, остановился и решительно произнёс — слышно сквозь арфу:
— Прекрати!
Музыкант впал в раж и с последними звуками арфы треснул шейха по башке, и арфа — на куски.
На следующий день потерпевший от «изувера» получил деньги на покупку новой арфы и сластей — рахат-лукум, халва и фисташки к чаю, и письмо: Баязид просит простить — не выдержал.
Музыканту стало не по себе. После чего, сейчас же, немедленно отправился в дом к шейху сказать спасибо. И сделался одним из самых верных учеников Баязида.
8. Легкомыслие
Спросили Баязида, кто был его главный учитель.
— Одна старуха, — сказал Баязид. — Однажды, в высшем восхищении я вышел в поле. Встретилась мне старуха и просит донести до города куль муки, а в моём состоянии я не мог нести. Я взмахнул рукой — и появился лев. Я положил ему на гриву старухину муку и сказал: «Неси в город». Потом я спросил старуху: «Как ты думаешь, кто я, и что расскажешь в городе?»
Отвечала старуха: «А скажу я, что встретился мне жестокий и легкомысленный человек».
«Откуда мне сие?»
Она мне сказала: «Подумай-ка, лев создан Богом свободным, а ты его принудил таскать муку, и это жестоко. Кроме того, ты хочешь показать жителям города твои чудеса. Разве это не легкомыслие?»
Так я и узнал от старухиной муковки свою слабость и грех — низвергся и притих.
9. Собака открыла глаза
Случилось Баязиду на узкой дороге встретить толпу юношей. Откуда-то выбежала собака. Баязид посторонился. Кто-то из толпы спросил его: почему он, царь суфиев, попятился перед собакой? — Ведь Бог вознес человека выше всех тварей.
Баязид ответил: «Эта собака сказала мне: “О Баязид, в первотворении мы не одно ли и то же? И чем я виновата, что Бог покрыл меня собачьей шкурой, и в чём твоя заслуга, что Бог короновал тебя царским венцом?” — Эти слова побудили меня дать собаке пройти вперёд».
* * *
Другой раз, во время прогулки, к Баязиду привязалась собака, вся в грязи. Баязид подобрал полу своего плаща — не запачкаться.
Но собака заговорила: «О шейх, если я запачкаю твою одежду, тебе достаточно кувшина воды — вымыть, но нечистоту твоего сердца не смоет вода и семи морей!»
Баязид сказал: «И вправду — ты грязнуля, а я — разве душа моя чиста? Давай, будем друзьями, и из двух нечистых не получится ли чистое?»
А собака сказала, — она говорит по-своему, на собачьем, а Баязид перевел на персидский: «Собака не любит с тобой водиться. Собаку гонят в три шеи, а тебе всюду — «здравствуйте», «пожалуйста». О какой тут дружбе, я — собака. Какие у меня запасы — сухарик на обед и на ужин — воспоминание, а у тебя — целый мешок пшеницы. Нет, нам с тобой не рука».
И воскликнул Баязид от всей души: «О Господи, собака считает меня недостойным её сопровождать, откуда мне надеяться быть сопровождаемым Тобою!»
И возблагодарил Бога, что вразумил его через собаку.
ЗУН-НУН — СУФИЙ ЕГИПЕТСКИЙ
Родина Зун-Нунa — Египет. Имя одного из самых громких среди суфиев Х века: Басри — месопотамский, Баязид — персидский, Зун-Нун — египетский. При жизни шла о нем слава: колдун. И удивлялись его образу жизни, все не по-людски, навыворот и наоборот. Жил в одиночестве и скрытно.
1. Обращение. Подвижник
Есть что-то глубоко оскорбительное для человеческой души: законы природы. Одни времена года чего стоят, а непрерывное моё «хочу»? Какое рабство, безвыходно…
Рано я это почувствовал и тогда же сказал себе: своё рабское «хочу» — не хочу.
Мне говорят: трудное это дело и не всякому на руку. И указали дорогу: живет праведник. Долго искал я подвижника и нашёл. Вижу: привязал себя человек к дереву и висит вниз головой.
— О моё тело, я буду терзать тебя, пока ты не станешь мне послушным. Я стану свободным, когда заглушу в себе твой голос: «хочу».
Меня поразила решимость этого человека, он услышал моё удивление.
— Кто это? — спросил он, — кого я мог тронуть — моё раскаяние при бесчисленных моих пороках?
— Мир тебе, — сказал я и подошёл поближе, — объясни мне твой подвиг.
— Моё тело не повинуется моей воле — страждет, а кто даёт страданию овладеть душой, душа того теряет силу сопротивляться соблазну.
Ответ подвижника и другие мои встречи открыли мне путь, но я ещё не постиг: «Кто предался воле Божьей, о том Бог печется».
2. Слепая птица
Однажды раздумывая: как возможно Богу заниматься делами твари? — я увидел на дереве птицу, глаза её никуда не глядели — слепая. Кто, — подумал я, — накормит и напоит её, слепую?
А птица слетела наземь, копается клювом — подковырнула зерно, червяков прихватила и снова поднялась на дерево — на старое место.
Слепая птица открыла мне глаза и укрепила мою веру. Так совершилось моё обращение.
3. Целитель
Бродил я как-то в горах и вижу: у входа в пещеру толпа. Мне говорят: в пещере живёт святой, раз в год выходит он к народу и дуновением своим и взглядом исцеляет больных. Нынче этот день. Я стал в отдалении и жду. И вот вышел из пещеры человек: маленький, худущий, впалые глаза, но такие — от взгляда душа содрогается.
Ласково он посмотрел на больных. Поднял глаза к небу и потом подул на страждущих — и все исцелились: слабоногие подпрыгнули, слепые, опустив руки, без поводыря пошли по дороге, немые громко затараторили — глухим не по ушам, затыкай пальцами, и бесноватые — тише воды, ниже травы.
Увидев все это, я бросился к святому, схватил его за полу: «Ради Бога, ты исцелил телесные немощи — исцели мою душу!»
Святой остановился, взглянул на меня и сказал: «Зун-Нун, дай мне уйти, Бог смотрит на нас. И когда Он увидит: ты умоляешь меня вместо Него, Он оставит тебя мне, а меня тебе, и мы оба тогда пропадем».
Сказал и ушел в пещеру.
4. Кольцо
Человек — животное всезнающее, и чем меньше знает, тем больше прыти судить и все охаять, и не от дурна, а от дури.
К примеру — Хасан, добряк, но какую ерунду он рассказывает о суфиях!…
Зун-Нун позвал его к себе: «Вот тебе кольцо, и что тебе за него дадут — то твоё».
Болтун взял кольцо и пошёл на базар и скоро идёт назад:
«Нате, — говорит, — ваше кольцо, ни одного динара за него не дают: и золото не золотое, и камень — цветное стёклышко».
«А ты ступай к ювелирам — что разумные скажут?»
Хасан пошёл и скоро вернулся: «Тысячу динаров мне дали за твоё кольцо».
«Твои слова, твоя болтовня о суфиях — то же, что мнение базара: торговцы не хотели дать и динара, а ювелир, без всяких, по одному взгляду предложил тысячу динаров».
Юноше стало очень стыдно, и он оставил всезнайство.
5. Колдовство
Меня обвинили перед халифом Аль-Мутавакилем в колдовстве. И вели к нему в оковах, а был знойный день. Вижу — водоноша.
Я попросил напиться, и он мне налил полный стакан. Но когда мой спутник хотел заплатить ему — водоноша сказал:
«Ты арестован, в кандалах, и на чужбине, как же я могу взять с тебя плату?»
С тех пор я понял и стал различать совесть.
В Багдаде меня ввели во двор халифа; я был поражен роскошью — толпы слуг, меня охватила тоска, и я потерялся.
Ко мне подошла старая служанка:
«Ты — бренное тело, чего ты боишься? — сказала она, — ведь и ты, и тот, перед кем тебя поставили, — вы оба рабы Божьи. И, если не воля Божья, что может сделать раб другому рабу?»
Зун-Нуна ввергли в темницу. И спустя сорок дней он был приведен перед халифом Аль-Мутавакилем — дать ответ в своём колдовстве.
Зун-Нун так изложил учение суфиев, что обвороженный халиф просил простить его, отпустил его на волю с почётом, вернуться на родину в Египет.
-=-
|
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник О СУФИЗМЕ который просто разлит В ВОЗДУХЕ * 1 часть | ИСКУССТВОбезГРАНИЦ - арт-журнал_ИСКУССТВОбезГРАНИЦ |
Лента друзей ИСКУССТВОбезГРАНИЦ
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»