Православная зараза была занесена к нам только тысячу лет назад.
Эта статья повещена только 300-м годам сужения «церковных сволочей» иностранным оккупантам. Другим периодам преступлений православия перед нашей страной посвящены другие статьи. Хотя обвинять православие в «предательстве» не совсем корректно. Предает свой. Православие же чужеродная идеология, внедренная на Руси, чтобы ее колонизировать.
«Золотой век» Православной Церкви пришелся на эпоху монголо-татарского ига. Для монголо-татар было важно иметь идеологического союзника, который оказывал бы на население нужное им влияние. Согласно «ясе» Чингисхана, Церковь освобождалась от уплаты дани, которую платили все другие подданные. (Напомним, что сегодняшний режим предоставил попам даже более серьезные блага, но в оплату той же самой лапши на уши. Редакция stranarabov.ru ) Монгольской империи, церковные владения объявлялись неприкосновенными, в обмен же Церковь признавала власть хана как данную от Бога и призывала к повиновению этой власти. (Попам любая власть от бога, лишь бы платила за зомбирование и стрижку «стада господнего». Редакция stranarabov.ru ) Доктрина Православной Церкви о богоданном «царе татарском» позволяла иноверцам оказывать влияние даже на проведение церковных церемоний. Например, в 1431 г. в Успенском соборе Кремля татарский царевич Улан совершил торжественное посажение на престол великого князя Московского Василия. Посажение на престол князей династии Рюриковичей находилось в полном соответствии с посажением епископа на епископский престол, т. е. являлось актом религиозным. Как и князья, русские митрополиты стали получать ярлыки от хана, в которых говорилось, что духовенство обязано с чистым сердцем молиться Богу за ханов и их род, благословляя их (т. е. в руках монголо-татар оказалась светская инвенститура). Такая политическая метаморфоза сразу же нашла отражение и в церковной структуре. В 1263 г. возникла особая епархия в Сарае, столице Золотой Орды.
С началом освободительной борьбы Москвы против Золотой Орды принято связывать личность Сергия Радонежского, «благословившего и подвигнувшего Дмитрия Донского на Куликовскую битву». Однако у князя Дмитрия были весьма сложные отношения с будущим святым, тем более что Троицкий монастырь стоял на удельных землях, т. е. вне юрисдикции великого князя Московского. Явно конфликтная ситуация сложилась, когда их мнения разошлись в вопросе, кому после смерти митрополита Алексея быть его преемником. Великий князь настаивал на кандидатуре своего любимца Михаила-Митяя. Сергий предпочитал видеть на митрополичьем престоле грека Киприана, которого великий князь Дмитрий считал ставленником литовских князей. Далее история с Киприаном развивалась по законам детективного жанра. Киприан, законность поставления которого на митрополичью кафедру всея Руси отказался признать новый Константинопольский патриарх, осведомленный о его поддержке московским духовенством, покинул пределы Московского государства и отправил приглашения своим сторонникам, в том числе и Сергию, встретиться «где сами погадаете». Однако вместо своих сторонников святитель рисковал нарваться на отряд, который великий князь Дмитрий выслал к границе для его перехвата. Киприан сумел выскользнуть и вдруг объявился в Москве, где его наконец схватили и подвергли всяческим унижениям, «хулы, и наругания, и насмехания, грабления, голоду». Ночью, под покровом темноты, под усиленной стражей его депортировали за пределы Московского княжества, причем сам он не знал, куда его везут — «на убиение или на потопление». Позже Киприан будет упрекать Сергия за то, что тот не защитил его и «умолчал» перед великим князем. Сергий Радонежский в своем ответном письме к Киприану отмежевался от действий князя Дмитрия Донского по отношению к «святителю».
На этом Киприан не успокоился и, объявившись в Киеве, написал послание московским единомышленникам, в котором предал анафеме и проклял князя Дмитрия Донского и его бояр «по правилам святых отец». Положение Дмитрия Донского осложнилось еще и тем, что в Константинополе умер посланный им для официального возведения в должность митрополита Московского Михаил-Митяй. Однако, видимо, проклятие святителя не подействовало, и Дмитрий Донской в союзе с князем Даниилом Пронским одержали в это время первую серьезную победу над монгольским войском в битве на реке Вожа.
В 1378 г. разгорелся русско-литовский конфликт. В это время хан Мамай потребовал у Дмитрия Донского выплаты дани и получил согласие. Война с Ордой грозила неисчислимыми бедствиями, и никто не мог предугадать ее исхода. Князь Дмитрий, узнав о движении Орды, поехал на богомолье в Троицкий монастырь и, согласно «житиям» Сергия Радонежского, получил у него такой совет:
«обратиться к татарам с правдою и покаянием, яко ж пошлина твоя держит, покорятися ордынскому царю должно».
В это время в Москве опять объявился Киприан как посол Константинополя. Как и при битве на реке Вожа, Дми-фий Донской уходил на Куликовскую битву, будучи проклятым Киприаном, который и не думал сложить с себя сан митрополита всея Руси.
К тому времени изменились отношения с Литвой, ставленником которой Дмитрий Донской считал Киприана. Литовско-Русское государство, имея союз с ханом Мамаем, не оказало помощи татарам в решающий момент Куликовской битвы. Дмитрий Донской принял решение примириться с Киприаном. В 1381 г. столица торжественно встретила святителя, изгнанного с позором тремя годами ранее. В Москве лицом к лицу столкнулись два митрополита. Дело в том, что в отсутствие великого князя в столице обосновался поставленный в Константинополе митрополит Пимен, прибегший для получения митрополии к подлогу, поскольку не заручился на то санкцией князя Дмитрия. Пимен наделал в Византии долгов, сопоставимых с размером татарской дани. После прибытия Киприана он решил, что пора «уносить ноги». Но, как и ранее Киприана, люди великого князя перехватили его на границе и увезли в ссылку. Князь Дмитрий Донской решил, что выбрал меньшее из двух зол.
В августе 1382 г. у стен Москвы появились отряды Тохта-мыша. Дмитрий Донской отправился на север собирать ополчение, а столицу оставил на попечение бояр и митрополита. Но Киприан бежал из осажденной столицы в Тверь, которая, нарушив свои союзнические обязательства и не оказав Москве ранее обещанной помощи, вступила в предательские переговоры с Ордой о мире. Вслед за Киприаном в Тверь бежал и Сергий Радонежский.
Москва, оставшись без руководства, была сожжена татарами и понесла огромные людские потери.
Церковное летописание, естественно, дало отрицательную оценку восстанию москвичей в 1382 г., когда они решили защищать город от Тохтамыша, и стыдило горожан за то, что они дерзнули собрать вече, «ни самого митрополита не постыдевшася, ни бояр великих не устрамившася, но на всех огрозящеся».
По возвращении Дмитрия Донского в Москву Киприан немедленно бежал за пределы Московского государства, ибо великий князь разгневался на него «того ради, что не седел в посаде на Москве». Логично предположить, что подобные чувства Дмитрий Донской испытывал и к соратнику святителя — Сергию Радонежскому.
На митрополичьей кафедре в Москве вновь объявился митрополит Пимен, прославившийся умением сочинять подложные документы и транжирить казенные средства. Вероятно, князь Дмитрий надеялся на воспитательное воздействие ссылки, к тому же эти грехи казались ему, возможно, меньшим злом, чем трусость.
Однако над Киприаном еще раз взошла счастливая звезда. В мае 1389 г. Дмитрий Донской умер. Его сын Василий I заключил брак с литовской княжной и Киприан, как многолетний ставленник Литвы, опять водворился в Москве в качестве митрополита Московского, чему и в этот раз активно способствовал Сергий Радонежский.
Облик Киприана прекрасно характеризует следующий его поступок: он дал греческим купцам заемную кабалу на тысячу старых новгородских рублей — по тому времени громадную сумму — в надежде вновь получить за это от патриарха Константинопольского митрополичью кафедру в России. Согласно условиям кабалы, он разрешил взыскивать свой долг со всякого русского, который окажется в Кафе, в греческой и татарской землях.
Не вдаваясь в моральную оценку перечисленных нами событий, можно констатировать, что, будучи отлученным от Церкви, князь Дмитрий Донской единолично принимал решения по всем военно-политическим вопросам вне зависимости от чьих-либо благословений. Такую же жесткую политику он проводил и в сугубо церковной сфере, руководствуясь чисто политическими соображениями, мнения же православных авторитетов принимались им во внимание только тогда, когда они совпадали с его собственным.
Не приходится говорить о какой-либо последовательной позиции Православной Церкви по отношению к Орде. Церковь во всем следовала в русле княжеской политики. Разгром Москвы в 1382 г. — свидетельство пагубности того, к чему приводили решения церковных деятелей, принятые ими самостоятельно.
Если бы Церковь хоть мало-мальски значимо выступила против господства Золотой Орды, то в ее адрес немедленно последовали бы ответные репрессивные меры. Однако нам неизвестно, чтобы после Куликовской битвы в 1380 г. Церковь лишилась привилегий, дарованных ей Золотой Ордой. Тот факт, что Дмитрий Донской выиграл Куликовскую битву, будучи проклятым и отлученным от Церкви митрополитом Московским Киприаном, будущим святым Православной Церкви (прославлен и канонизирован посмертно, память празднуется 16 сентября по старому стилю), не нуждается в особых комментариях.
Борьба Православной Церкви с Золотой Ордой — политический миф позднейшего времени. Лишний раз это подтверждается на примере такого решающего эпизода этой борьбы, как стояние на реке Угре в 1480 г.
Отправным моментом для создания церковной версии этого стояния стало соборное обращение иерархов к Ивану Ш с призывом довести борьбу до конца и личное письмо к великому князю аналогичного содержания архиепископа Вассиана Рыло, духовника Ивана Ш. Московская летопись, составленная в церковных кругах в конце XV в., рисует далее следующую картину событий. Иван Ш смертельно испугался татар и думал «бежати к окияну-морю» с женой и казной. Митрополит и владыка Московский Вассиан, прослышав о таких замыслах Ивана Ш, направляет ему письмо и требует решительной борьбы, но это не подействовало, и Иван III «побежа на Москву». Пришлось Вассиану обличать Ивана III: «<...> бегуном его называя, еще глаголаше: вся кровь на тебе падет хрестиянская, что ты, выдав их, бежишь прочь, а бою не поставя с татары и не бився с ними». Великий князь, по версии церковного летописца, призывал и сына Ивана бросить армию и бежать в Москву. Две недели провел в Москве Иван Ш, и Вассиан «едва умолил его» ехать на границу. Но и в армии, согласно церковной версии, государь повел себя трусливо и, убоявшись, затеял переговоры с Ордой «с челобитьем и дары», и только вмешательство Богородицы спасло Московское княжество.
Историческая же версия в реконструкции Р. Г. Скрынни-кова выглядит следующим образом.
Более двух месяцев Иван Ш ждал на Оке татар, которые стояли в полном бездействии. Наконец татары вступили в пределы Литвы, своего союзника, что могло привести к объединению их сил. Узнав о передислокации Орды, великий князь велел изменить местоположение войск, с тем чтобы перекрыть подступы к столице со стороны Угры. Для этого он возвращается в Москву на четыре дня, а не на две недели, как по церковной версии, и вовсе «не убоявшись татар», а с целью «окрепить» народ и подготовиться к осаде. Тем временем на Угре разыгрались четырехдневные ожесточенные бои. Великий князь расположился неподалеку в Кремен-це, а всех бывших при нем воинов отправил к реке. Кровопролитные четырехдневные бои могли послужить прологом к генеральному сражению. Иван III, будучи прежде всего политиком, руководствовавшимся принципами терпения и осторожности, желал добиться победы малой кровью. Поэтому он дипломатическим путем пытался выиграть время, зная, что Орда ослаблена и наступает зима. После того как река покрылась ледяным панцирем и татары могли перейти ее в любом месте, наш полководец приказал отступить за Угру и занять стратегически более оправданные позиции. Такая тактика победы «малой кровью» блестяще оправдала себя. Хан с войском бежал, «бязу татарстве наш и босы, обо-дралися»1. При отступлении с Угры наследник Ахмат-хана предпринял попытку вторжения на Русь и грабежа территории, но войска, высланные Иваном Ш, разбили агрессора.
Таким образом, инициатива в отношениях с Золотой Ордой всегда исходила от великокняжеской московской власти.
Л. Андреева
http://www.stranarabov.ru/