А я всё ещё болею.Ещё более болею.Всё более стилизуюсь под разное,чувствую улучшение,но болею.
Но теперь секунды вместе с дикими кошками запряжены в дирижабль,и я растворяюсь в радости и тёмно-красном чае,которое как небо над Данбаем вечером.
Что я могу сказать?
Не помогла ухватистость.И узлосжимание не принесло ничего кроме боли.Я прост теперь.Я теперь радостен.
Я теперь науськан на жизнь так,как нужно.Просыпаюсь под сонное мерцание экрана компьютера и засыпаю,наевшись пряниками с папиной работы.
Просыпаюсь,разглядывая Виталю,внимательно вчитывающегося в мерцающие на экране заглавные строчки "Книги Закона" и засыпаю под тихую,равномерную боль в верхнем "наварджрасаненном" позвонке.
Я рисую на альбомном листе огромную чёрную свастику.Я ненавязчиво целую в макушку двенадцатилетних девочек в парке.Я рад,что всё получилось именно так,как оно получилось.
Скоро я начну пить антидепрессанты.

Я хочу встретить осень.Я возлагаю на неё большие надежды.
Прохладный и уютный старичок,сидя на залепленной листьями скамейке,говорит мне о тварях,встречающих Рассвет у него на спине.
Папа,бешено теребя тонкий потрёпанный томик Хэвока, рассказывает мне о внутренностях психически больных людей,которые живьём вытягивают у них из животов при помощи турбонасосов равнодушные медсёстры.
Тексты остались именно там,где они должны быть.
Я благодарю Бога и прошу у него только об одном.Чтобы так было ВСЕГДА-ВСЕГДА.