-Это должно быть не больно - говоришь ты и кладешь кусочек имбиря, срезом, прямо на обугленный подбородок.
Ты недоумеваешь, где же это меня так угораздило.
Ты говоришь, что имбирь обладает такими свойствами, которые позволяют быстро и почти безболезненно затягивать раны, при этом вызывая лишь легкое жжение, если предварительно смазать ранку оливковым маслом.
Мне больно, мы оба знаем это, только не подаем вида.
Ты сидишь на коленях перед стопкой книг, на которой сижу я.
Я заглатываю хороший глоток пива и откидываю голову так, чтобы подбородок был на уровне твоих глаз.

Я спрашиваю его, как мы познакомились, пока он меняет имбирь на ватку с йодом и пытается сделать из меня тигра в брачный период - такого же противно-желтого цвета.
-Ты тогда устроила конкурс мокрых футболок и мы затопили соседей.
-Ты тогда нашла мужские шорты на верхней полке и дотянула их до груди - продолжаешь ты.
-Ты тогда марафонила, тогда мы не спали трое суток, а на четвертые ты отрубилась, распластавшись на рабочем столе - так мне рассказывали потом - говоришь ты.
Я знала, как мы познакомились, знала, почему меня уволили с предыдущей работы и уж точно знала, что байка про марафон была всего лишь байкой.
Мы познакомились около года назад, когда я только приобрела себе в магазине оптики "Очкарик" синие глаза-линзы и отстригла прямую челку.
Мы познакомились на вписке у приятеля моей новой подруги. Я тогда отпросилась на работе под предлогом болезни, но в итоге заболела и действительно слегла еще почти на месяц.
Я не слушаю, что он говорит. Я представляю, что моя шея, подбородок, все, что стекает из меня потоками крови - это не мое. Я представляю, что все это, если и предположить, что все-таки мое, - находится на расстоянии тысячи миллионов миль, дальше, чем этот город и дальше чем что-либо еще.
-Рыженькая, ну ты как, я почти закончил.
Порядок, отвечаю я. Ништяк.
Он протягивает мне ручное зеркало, чтобы я смогла оценить результат его работы.
Я беру его в руки, но смотрю не на себя. Я смотрю на Вафлю, сидящую на конфорке.
Вафля - маленькая рыжая крыса-кошка. У парня заселились 2 рыжие стервы - думаю я - вот уж повезло.
Я улыбаюсь и он, по-видимому, решает, что мне нравится результат, потому что начинает ухмыляться и сам.
Знаешь, говорю я, меня стали добавлять в заметки. Забавно, правда?
-Твой гений где-то на грани безумия, но это прельщает большинство недоумков. Тех же, кого это не прельщает, можно отнести к двум другим категориям: трусы и слабаки, либо же - приверженцы иного хода мыслей.
Я спрашиваю, к какой из этих категорий относится он.
-Ты определенно прельщаешь, и я еще не смог понять, почему ты вызываешь у людей, даже у таких, как я, такой взрыв эмоций. Но себя ни к одной вышеназванной категории себя относить я не собираюсь.
Отчего же ты не так категоричен к себе, как к другим - спрашиваю я, и опускаю подбородок, чтобы посмотреть на тебя: ты сидишь на газете и выпускаешь дым вкусных "Парламент" колечками.
-Я в той последней категории, которой нравится, когда собеседник мыслит в правильном русле. Я в той последней категории, которая задумывается над тем, что ты говоришь.
Большинство людей находят смысл даже в бреде - нужно лишь очень захотеть - парирую я и снова запрокидываю голову так, чтобы видеть единственно-освещающий комнату патрон лампы без окантовки.
В левом верхней углу твоей кухни-гостиной обосновалась бабочка. Смотреть, как она мечется между лампой, Вафлей и углом можно было бы бесконечно, но это не имеет смысла.
Я закрываю глаза и снова представляю, что шея, голова и все то, что болит на, и во мне, находится на расстоянии тысячи миллионов миль от меня. Я вспоминаю Болотную и барабаны, полу-хиппи на крыше Невского и отзвук там-тамов. Я уже не слушаю, что ты отвечаешь, и отвечаешь ли вообще.
Ты тоже запрокидываешь голову и садишься так, чтобы твоя спина упиралась во всю нижнюю часть моих ног, а голова лежала на коленях.
И начинаешь думать, наверное, о лугах Новой Зеландии, коровах на пастбищах или свежей клубнике. Не знаю точно - мы почти не разговариваем с тобой. Но это именно то, что мне сейчас нужно.