Стоя на краю обрыва, Геннадий думал о жестокости жизни. В голове, утомлённой скитаниями, проносились самые разные предположения.
-Почему однажды, придя в гостиничный номер, я не обнаружил там маму, сестрёнку и двух братьев? Вроде бы всё было хорошо, в самолёте семья не ругалась, с номером проблем не было, что-то не то было с видом из окна, но чем, скажите на милость, пальмы хуже моря? Еда...чтож...большим она не понравилась, но вот что-что, а устрицы были замечательными. А этот запах моря? Если они смогли бросить его, то как они могли бросить море? Оно же такое могучее, такое бескрайнее и опасное. Воды я, конечно, боюсь, но бить пену довольно весело.
Перед Геннадием раскидывался лес, изумрудная листва деревьев, обычно таких больших, но отсюда казавшихся крохотными, переливалась на ветру моцартовскими сонатами. Солнце нещадно слепило его зелёные глаза, иссиня-чёрные волосы, казалось, вбирали в себя все лучи этого огненного шара.
-Почему они бросили меня? Не они ли так восторгались, увидев мои первые шаги? Не они ли с таким трепетом выхаживали меня, когда я не успел убежать от соседского ротвейлера? Не они ли так заливисто смеялись, когда я дрался с веником? Да нет, я устал, конечно, но не настолько, чтобы придумать себе жизнь. А этот проклятый шарик! К чему он вообще? Тот, который светит ночью, хотя бы освещает мне дорогу, но ведь сейчас-то итак светло. Ай!
Случайный шажок вперёд заставил Геннадия вскрикнуть: какой-то камешек пребольно впился в ногу. Впервые в жизни он захотел заплакать, но не смог. Один из лучших палачей - жажда - мучил его вот уже который день, и слёз просто-напросто не осталось.
Медленно, словно опасаясь чего-то, Геннадий приближался к краю. Далеко внизу пролетал одинокий ястреб. Даже птице, с её идеальным зрением приходилось летать над самыми верхушками деревьев, что разглядеть добычу. Молнией метнулся он вниз, от острых скал звонко отразился писк лесной мыши и полетел к небу, как будто бы в рай летела невинная мышиная душа.
Ну вот неужели всё в этом мире должно заканчиваться так плохо? - только и прокричал Геннадий и прыгнул вниз.
Нет, он совсем не хотел смерти, просто по дороге домой маленькие котята не умеют искать обходных путей...
Дима болел уже три месяца и даже десять мировых светил в медицине не могли определиться с диагнозом. Последние два дня температура у него зашкаливала за сорок. Ветка клёна, растущего за окном, расписанная последней октябрьской листвой уныло скребла по стеклу. По ветке, качаясь, шёл маленький, облезлый комочек шерсти, который вопреки имени в паспорте здесь звали просто Гошей.

Эпилог.
Сияющий от счастья одиннадцатилетний Дмитрий Пиров держал на руках трёхлетнего иссиня-черного красавца, пытаясь надеть на него золотую медаль международной выставки кошек в Лондон. Гоша, спасибо, что ты тогда вернулся, - только и смог прошептать он коту на ушко.