У меня папа умер.
Когда я приехала к бабушке в посёлок, увидела всех этих малознакомых мне людей в чёрных одеждах, я так сильно хотела, чтобы приехал папа, я чтобы он был здоров, и чтобы он всех этих людей быстрее проводил из этого дома.
Когда подъезжала машина, я первой выбежала на улицу, и весело махала этому катафалку. Потом там открыли дверцы, и я увидела, что в машине был гроб, и что там лежит человек, очень похожий на моего папу.
Тогда я быстро побежала обратно, пошла к маме и сказала, что я очень устала и хочу спать. Мама отвела меня в комнату, где спал брат. Я сказала маме спокойной ночи, поскольку я всегда была очень вежливой девочкой, легла на вторую сторону кровати, сжалась в клубочек на самом краю, и стала плакать. Горько, но тихо, чтобы не разбудить брата. Ведь я всегда была слишком вежливой и воспитанной девочкой, чтобы кому-то причинять неудобства. Я сжимала свои маленькие ладошки у себя на груди, и просила Бога, чтобы всё это было простым ночным кошмаром. Мне так сильно хотелось, чтобы завтра я проснулась и оказалась у себя дома, и чтобы я вскочила с кровати, побежала к телефону, и позвонила папочке, сказав, как сильно я его люблю. Я молила Бога, чтобы проснувшись завтра, я снова увидела папочку, чтобы он сказал мне: "С добрым утром, моя принцесса Будур! Ты сегодня такая красивая!". Я тихо плакала на кровати, вспоминая, как я много раз могла сказать папочке, что я его люблю, как много у меня было возможностей обнимать его, играть с ним, рассказывать, какой я была хорошей девочкой в школе. Мне жгло глаза, а в горле стоял тугой комок горьких слёз, когда я вспоминала, что я его обижала. Как я упрямо не ходила в музыкальную школу, и как папа ругал меня, но не кричал. Он вообще у меня самый замечательный папа на свете. Никогда не кричал и не бил, всегда говори, какая я милая и красивая, что у меня прекрасные тонкие пальчики, пальчики настоящей пианистки, и что когда я выросту, я буду давать концерты, и люди будут мне хлопать, не жалея рук. А я представляла, как выйду в зал в чёрном фраке дирижёра, и как с нахмуренными бровями буду легко нажимать на клавиши, и из пианино будут литься чудесные звуки. Я так сильно хотела увидеть папочку ещё раз и сказать ему, как я сильно его люблю.

Когда я заснула, я увидела сон. Всё было так быстро, все эти люди, которых я видела, разъезжались по домам, а мы сбежали из этого дома. А в той маштне, в которую сели я, мама и брат, там рядом со мной сидел папа. Тогда я сделала кое-что ужасное. Я перестала быть хорошей девочкой, перестала заботиться о чувствах других. Я громко зарыдала и крепко-крепко обняла папу, и стала кричать, чтобы он никуда не уезжал. Что как только он уедет, он умрёт, и что он не должен меня бросать, ведь я так сильно-пресильно его люблю!!! Тогда папочка обнял меня, ласково погладил по головке, и сказал, что так было нужно. Так было надо.
И ещё он попросил меня быть очень хорошей.

Когда я проснулась, мне было всё равно, что папин труп был на улице, и что в доме бабушки было много незнакомого мне народу.
Я недовольно ждала, когда же бабушка произнесёт свою речь в память об усопшем, и можно будет есть.
Мне было всё равно даже тогда, когда пришёл священник, чтобы отпеть отца. Я только стояла и весело улыбалась, смотря на всех этих грустных плачущих людей.
Потому что хорошие девочки никому не доставляют таких неудобств, как слёзы.
Хорошие девочки не должны плакать, когда им грустно, если их кто-то может увидеть.

И поэтому всякий раз, как мне становится грустно, я запираюсь в ванной, включаю воду, и беззвучно рыдаю. Я захлёбываюсь собственными слезами, пробуя их на вкус. Они всегда с маленькой горчинкой, и иногда даже сладкие.

Я иногда ненавижу себя за это. За то, что стараюсь жить для других, забывая про себя.
За то, что после этого, я так и не смогла научиться общаться с людьми.
Просто, мне вдруг... стало скучно.

Сдесь скучно. Хочу... жить..