Пора, мой друг, сказать в лицо некоторым, что мы бы и готовы их любить, но они сами. В общем одно неверное слово или движение – расстрел, и ты не товарищ мне больше. В этом заключается возвышенное чувство к окружающим.

Однажды вечером я не мог завязать беседы, не посмеявшись над какой-нибудь выдающейся чертой товарища. Но он тут же стал хмурым, по лицу было видно, что что-то идет не по его плану. Я тешил себя, мог залезть внутрь собеседника, увидеть, как там все не на своем месте, порадоваться. Но с грустным товарищем я сразу сам потерялся и не говорил с ним более. Никогда. Это раз. Товарищ был мой как поднос, плоский, сразу при знакомстве показывал дары с плоскости, ограниченной выгнутыми бортиками, но от самого исходило глухое дребезжание, как если бы его ударили по лоснящейся меди. Это два. Товарищ – кисель. Сидел, не знал, с чего начать. Долго мялся, потом заметил, что у меня рубаха хорошая. АГА! И у него нормальная. Это три. Товарищ – колокольчик. Ходил, звенел в пустоту. Пусть звенит. Это четыре. Товарищ – девочка. Осыпала приятными словами, сказала, что взрослею, хотя сам я уже давно не ребенок. Все о чем-то старалась напомнить, но мне уже и не восстановить в памяти всех своих грехов. Еще бы немного и начала бы меня гладить, как кота или стриженого шпица, да небось и представляла бы меня в виде последнего. Я сказал, что сплю в сырой земле, от того так мил. Девочка не товарищ. Это пять. И еще девочка, то смеялась, то болтала (в сумасшедший дом ее), все делала с высокой частотой и быстро меняла темы, говорила о ерунде и так, будто бы преподносила мне научные факты. Здесь я сам ушел. Это шесть. Подошел ко мне следующий, почесал мне затылок, не хотел его отпускать – говорить хотел, но выбрал тему, в которой он бы меня побил. Несколько минут восклицаний составили наш диалог. Далее я его прогнал. А ведь люблю. Опять девочка, во все лезла, ничего не знала, но вероятно думала иначе. Друзья посмеивались и уже внимания на нее не обращали, а она все говорила, и даже кому-то предлагала помочь в делах. Я всего лишь наблюдал, а впоследствии радовался, что стоял в стороне. Это семь.

Тут меня настиг мой друг, он уже давно перевоплотился в кота, даже ласкаться начал как кот. Но потом сказал, что больше со мной не дружит. Я вопросительно поднял левую бровь. Мы похлопали друг друга по плечу и пошли к бару. До бара мы не добрались, зато присоединились к друзьям, хотя среди нас двоих мы их зовем иначе, не скажу как, а то узнают себя и обидятся. Они уже были веселы и встретили нас историями об общих знакомых. Сплетни дело негодное, но если они преподносятся как добротный анекдот, то можно и посмеяться, тряся боками или всем телом. Анекдот составлялся на ходу и на ходу редактировался, осквернялся гнусными фактами, в результате, все поморщились и история завершалась, преданная анафеме. Тут мой друг заметил в зале своего товарища и закричал ему через столы, посылая приветствие. Товарищ этот красивый, такое глупое слово и в точности для него. Он красив от завитых ресниц вниз до носа ботинок и все. Он мало говорит того, что интересно слушать, поэтому я начал искать себе новую компанию. И еще девочка, это уже невыносимо! Откуда же вы все беретесь? Не начиная с ней разговор, прошел змейкой между незнакомыми мне людьми и скрылся у друзей за столом.