Эти новогодние каникулы напоминают мне все те же каникулы трехлетней давности. Как будто и не прошло так много времени, это все тот же 2004 год. Словно ничего и не происходило, за этот миллион пятьсот пятьдесят семь тысяч восемьсот сорок шесть минут не происходило событий. Всё та же непробиваемая тоска, и все та же анестезия: вечернее пьянство, веселье и угар. И никакие усилия не помогают исправить это. И что странно – проблему в этом вижу только я. Какое-то странное стремление добраться до сути этой тоски, ведь многие живут в том же режиме и не парятся. Умом я понимаю, а душа почему-то все равно плачет…


И вот этот бред как довесок тем, кому совсем не впадлу читать:
Чувственные, нежные руки расстегивают белую рубашку на его груди. Дорогая, фирменная рубашка упала на пол, заляпанный красками. Но это не волновало ни его ни ее.
Она подвела его к столу, заставленному, как минное поле минами, различными емкостями с разбавленной водой гуашью. Её аристократично тонкий и длинный пальчик погрузился в черную, как смоль, краску. А он стоял и ждал, просто ждал, ведь он знает, что будет дальше. Она будет водить своим нежным пальчиком по его груди, оставляя черные линии за ним. Затем черный цвет сменится другим, затем снова, и снова, пока она не закончит, пока она медленно не отойдет и не улыбнется. И это его бесило. Ее не интересовало его тело: только то, что она может сделать из него, то, каким произведением искусства он будет сегодня.
Она – великолепный художник, известный по всему миру. Её работы продаются на мировых аукционах за огромные количества денег. Стоит ли говорить о том, что она сказочно богата. Ей удается рисовать вещи наполненные смыслом, вещи которые она сама хочет нарисовать, не задумываясь о принятии публикой, так чтобы она, эта публика, их все-таки приняла. Наверное, это и называется талантом.
А он – простой рабочий какой-то фирмы, каких тысячи. Нет, конечно, это была хорошо оплачиваемая работа, о которой мечтает большинство. Но, как бы он об этом не сожалел, он – не большинство. Мечты его были именно о рисовании. Ему хотелось творить. Хотелось, чтобы мысли его летали высоко. Но они летают низко. У него хорошо поставлена рука, но нет идей. Но даже в самом мастерстве рисования он сильно уступал ей. За это он и любит ее, за это он и не может её терпеть. Ведь она добилась того, о чем он мечтает всю жизнь. А для него такие высоты закрыты.
Пока он стоял и думал об этом, она уже закончила творить на его теле. Она, как всегда, медленно отходит от него и окидывает оценивающим взглядом. Это взгляд не на возлюбленного, а на свое творение. В такие моменты его просто трясло от ненависти к ней. И сейчас всё так же.
Она улыбается – значит, довольна своей работой.
Заметила его дрожь. Она снова подходит и улыбается уже совсем по-другому. Он успокаивается – эта улыбка делает его бесконечно расслабленным. За эту улыбку он готов прощать всё.
Она заговорила:
-Прости, снова я…
-Я же просил тебя… Неужели, ты не можешь любить меня, таким, какой есть? Тебе обязательно что-то со мной делать?
-Нет… Это просто привычка, - она снова ласково ему улыбается. Кажется, она знает, что это ее абсолютное оружие против него.
Руками, которые научились разбавлять краску так, чтобы получались в точности точно те оттенки цветов, что она задумает, которые научились разговаривать с холстом и кистью, она прикасается к его грязной груди. Таким ничего не стоит разговаривать на языке его тела, ведь научиться понимать цвет куда труднее…


Знает точно – Солнце встанет в 3 часа утра. Ради нее он даже изменил свое расписание дня. Просыпается в 3-4 часа утра и ложится в 9 вечера. Он уже привык спать так мало. Ему доставляет удовольствие просыпаться вместе с ней. Видеть ее заспанные глазки, реснички, похожие на крылья, которые ей так сложно поднять, чтобы взлететь на весь день.
Вот, он уже чувствует, как она медленно вылетает из кровати, оставляя лишь след своего тепла. Сейчас она встанет на носочки и потянется. Медленно побредет до ванной, умоется и заварит чашечку кофе.
Такими утрами он наполняется лаской и любовью к ней.
Он переворачивается на спину и открывает глаза. Он видит ее обнаженную спину. Красива, гибка, элегантна. Её фигура напоминает дикую кошку. И она заворачивает в ванную.
Стук капель о кафель душа. Потом шум потока льющейся воды. За окном еще темно и этот шум создает в его мозгу впечатление, будто снаружи идет ливень. Он любит такие утра.
Выползает из кровати. Сделает маленькую приятность своей любимой. Приготовит ей завтрак. Она любит долго нежиться под тонкими, напористыми струйками воды. Он успеет. Осторожно режет помидоры на дольки, разбивает яйца, сыплет соль-перец. Незамысловато, но он уверен, что сделает ей приятно.

Все почти готово. По всему дому распространился душистый запах…
Глухой звук из ванной, почти неслышный из-за текущей воды. Треск разламывающегося пластика. Он прислушивается. Начинает понимать, что что-то случилось. Медленно идет в ванную, словно боясь узнать правду, что же за причина у этих звуков. Открывает дверь…
Видит, слышит, почти не дышит… Его любимая лежит на спине на кафеле. Вода, стекшая с ее неподвижно го тела, имеет слегка розоватый оттенок.
Он, не соображая, подходит к ней, трогает пульс. Тихо. Ни удара.
Он немного поднимает тело. Большой кусок пластика от стекла двери душевой кабинки оказался у нее под левой лопаткой. Ее сердце пробито. Она, безусловно, мертва.
Его обвинят в ее убийстве. Он сможет доказать свою невиновность. Но это его не волнует. Не волнует сломанная карьера, метания по судам, горе что он испытывает сейчас. Больше не будет утра, как сегодня и всегда, больше не будет краски на его груди, не будет зависти ее таланту, в конце концов.