Артюр Рембо. Перевод: А. В. Застырец

Пьяный корабль

Вниз по реке я шел, не ведая сомнений,
Уже не подчинен своим бечевщикам,
Из коих дикари устроили мишени,
Нагими пригвоздив к раскрашенным столбам.

Я продолжал нести под палубой пустою
Фламандское зерно, английские холсты,
Когда навек с тугой расстался бечевою,
Но плыл куда хотел, далек от суеты.

В плеск яростный морей я, брызгами исхлестан,
Влетел, к опаске глух, как детские умы —
И даже в океан рванувший полуостров
Не поднял бы такой победной кутерьмы!

Шторм осенял мои морские пробужденья,
Я пробкой по волнам плясал издалека,
И за десять ночей сманили привиденья
Меня верней, чем глаз тупого маяка!

Как яблоко-дичок для сорванца, приятна,
Зеленая вода, сквозь ель бортов пройдя,
Блевотины следы и голубые пятна
Отмыла, разбросав рули и якоря.

С тех пор я одержим поэмой неземною,
И море, растворив молочную луну,
Глотает небеса; и тусклой белизною
Утопленник порой потянет в глубину.

Со взрывом синевиц в размеренной горячке
Займется день — и враз, ни неба, ни земли, -
Звончее наших лир и крепче спирта, в качке
До горечи пойдет брожение любви!

Я постигал тайфуны, смерчи и теченья,
Я видел небеса в разрядах грозовых
И взбалмошной зари крылатое волненье,
И то, на чем табу для слабых глаз людских!

Я видел полумрак мистических кошмаров,
Густой лиловый свет, горящий у воды,
И волны вдаль рвались, дрожа в цепи ударов,
Как трагедийный хор в предчувствии беды!

Была зеленой ночь среди снегов слепящих
И долгим — поцелуй медлительных глубин,
Вздымающих столбы певучих и блестящих
Закрученных до дна неслыханных махин!

Я месяцами мчал в коровьей истерии
На штурм отвесных скал, считая за обман,
Что светлые ступни заступницы Марии
Способны усмирить хрипящий океан!

Я килем раздвигал траву на мелководье,
Где смесь кошачьих глаз в таинственных цветах
С младенца кожей! Я рвал радуги поводья,
Что горизонт тянул на пенистых стадах!

Я видел, как бурлят громадные трясины,
Как в дебрях тростника гниет Левиафан!
Я видел бурых вод внезапные лавины,
Чей грохот из пучин катился к небесам!

Ледник и жемчуга в серебряном закате!
Стоянья на мели в заливах земляных,
Куда, от жирных блох в ужасном аромате,
Удавы падали из зарослей густых!

Я б детям показал в сияющем просторе
Поющих рыб косяк и блеск подводных крыл.
Цветистый вал меня качал в открытом море,
Невыразимый вихрь мгновенно возносил.

Нередко принимал я море за обузу,
Слабеющий вконец от полюсов и зон,
И с призрачным цветком в оранжевых вантузах,
Как женщина, стоял коленопреклонен...

Я сделался для птиц плавучим городищем:
На палубе — помет и гомон и птенцы.
Меж ребер моего надтреснутого днища,
Всплывая, как во сне, входили мертвецы!

И я, что рядом шел с последнею чертою
В уродливой копне запутанных волос,
Я, чей хмельной каркас, пропитанный водою,
Всем Ганзы парусам поймать не удалось;

Без рулевых корабль, дымящийся под светом,
Дыру пробивший ввысь, где небо — как стена,
А по стене ползут, по вкусу лишь поэтам,
И солнца лишаи, и синевы слюна;

Я, рвавшийся вперед в огнях Святого Эльма
С эскортами морских стремительных скотин,
Когда валил июль под облачные бельма
Ультрамарин небес ударами дубин;

Я, различавший рев призывный Бегемота
И за полсотни лье Мальстрема грозный бред,
Побыв веретеном лазурного болота,
Европы вспомнил вдруг старинный парапет!

Я ведал острова, где небеса открыты
Летящему в ночи к архипелагам звезд —
Не этой ли ночной бездонностью повиты
Птиц миллион златых и в будущее мост?

Но слишком много слез и световых обманов.
Луны ужасен лик, свет солнца ядовит,
И злой любви во мне — до обмороков пьяных.
Пусть кану в океан! Да будет киль разбит!

А что избрал бы я в Европе — это лужа:
Над нею в сумерки печальный паренек,
Присев на корточки, руками в черной стуже
Толкает спичечный кораблик-мотылек.

Мне не ходить в хвостах торговых караванов,
Я не смогу принять, не вынесу сейчас
Ни гордости знамен, ни спеси капитанов,
Ни каторжной галеры страшных глаз.