Район Сокольники ассоциируется у меня с запутанным трамвайным движением, кривыми улицами, Яузой, близостью Черкизовского рынка, стеклянным высотным долго-Дон-строем напротив гостиницы Holiday Inn и, конечно же, с парком, с его просеками — кольцевыми, лучевыми, нумерованными, шутливыми выставочными павильонами и наполненными иностранцами автобусами возле них.

Парк в моей памяти неразрывно связан с двумя людьми. Первый — ошибка случайного выбора, обладатель стереотипной профессии (стилист какой-то там) запомнился нытьем о никак не складывающейся личной жизни, денежных проблемах и челкой "как у Лазарева", на которую он перед выходом на велопрогулку-свидание истратил, по-видимому, баллончика полтора лаку. Сразу стало понятно, что мы не подходим друг другу, и даже наши велики рядом смотрелись нелепо: его — гламурный, тонкий, сверкающий свежей хромировкой, с эротичным сиденьем и бутылочкой Evian на раме, и мой — "горник" с грубыми грязными шинами, обшарпанной краской и не к месту болтающимся на вилке противоугонным замком. Покатавшись совместно с часик мы как-то незаметно, но естественно, будто так предполагалось в самом начале, разъехались. Вечером я звонком удостоверился, что он доехал до дома, подумал о несовершенстве всего земного и отправился спать, а наутро забыл о Сереже.

Второй был мальчик-мечта. Моей любимой внешности, с моими любимыми манерами, с моим любимым спокойным вдумчивым характером, он разговаривал так умно и захватывающе, как не говорят доктора наук и банковские аналитики с тремя высшими образованиями, хотя сам он не имел ни одного. Было начало осени — любимая пора поэтов и психически больных меланхоликов, мы гуляли подолгу, болтая, он водил меня в самые дикие и болотистые места Сокольнического парка, а потом, часов в двенадцать ночи, жертвуя метро, возил на общественном транспорте в Измайлово.

Он был настолько идеален, что я даже не мог вообразить, что где-то как-то его пьяного можно затащить в постель, а утром проснуться в обнимку, под жарким одеялом, потными, липкими, лохматыми, затем искать разбросанную по ковру и креслам одежду и на кухне, где с позавчерашнего дня накрошено на скатерти и не вынесен мусор, босиком искать в холодильнике что-то, из чего можно приготовить завтрак на двоих...

Впрочем, ничего этого у нас не было. Идеал остался нерушим — и это, скорее всего, к счастью. Осень заканчивалась, стало холодно, мы стали встречаться все реже, я начал обижаться на него за то, что он не говорит мне, где работает, и вообще ничего из своей жизни, он на меня еще за что-то, и наслаждение присутствием плавно перешло в наслаждение воспоминаниями.

Однажды он сказал, что городах за Полярным кругом, например, в Мурманске, где он был, нет дня и нет ночи: конечно, люди там спят ежедневно, но не так централизованно — с полуночи до восьми утра — как у нас, кассы и магазины работают в любое время суток и нет ничего удивительного в том, чтобы пойти в кино после работы в 4 утра. Мне тогда очень захотелось съездить в Мурманск проверить, так ли это.

Там в аэропорту или на вокзале я обязательно вспомню Сокольники.