[353x500]
Название: Период. 2(3)
Автор: Melemina
Фендом: Naruto
Пейринг: Киба|Нейджи
Дисклеймер: Все права принадлежат Кисимото
Рейтинг: NC-17
Жанр: romance, angst
Состояние: в процессе
Размещение: мое разрешение
Примечание: фик является продолжением мини «Солнце ночью». Описываемые здесь события происходят спустя несколько лет после времени действия «Солнце ночью».
http://www.liveinternet.ru/community/1323265/post59139530/

* * *
Наконец, Нейджи отстранил друга, мягко взявшись ладонями за его плечи:
- Ложись. Первая половина ночи – мое дежурство.
Киба поднял глаза, но так и не смог поймать взгляд Хьюги, тот смотрел куда-то поверх его головы, в украшенную оранжевыми блестками, пряную тьму. Знакомое выражение спокойной сосредоточенности, не более. Лишь зная, что Киба не может видеть его лица, Нейджи произнес единственное слово, по которому можно было сделать вывод, что не так уж ему и все равно, и что та, прошлая история не стерлась из его памяти, и не забыл он тепла чужой куртки на своих плечах, и срывающегося голоса, шепотом повторяющего его имя.
- Я не хочу спать, - сказал Киба, поднимаясь.
Нейджи помолчал немного, проговорил:
- Это был приказ.
Киба пожал плечами:
- Я понимаю, что должен тебя слушаться, и знаю, что ты имеешь право приказывать, но… Но не хочу. Давай поговорим, а?
Он вновь опустился на корточки, развернулся и сел рядом с Нейджи, положив лохматую голову ему на плечо, задумчиво глядя в огонь:
- Я еще тогда, пять лет назад, задавался вопросом, почему меня к тебе тянет. А понял это намного позднее, когда увидел однажды Наруто и Саске. Никогда не думал о том, что вы с Учихой в чем-то похожи? Характером, я имею ввиду. Только ты спокойней и умнее его, но тоже привержен пессимизму и тоже умеешь вбивать себе в голову такое, что таким, как я и Наруто, вас не понять. Как Наруто плохо понимал Саске, так и я плохо понимал тебя. Не знаю, что сделал Наруто для того, чтобы Саске пришел в себя, но, думаю, вряд ли он читал ему нотации, это не в его характере и ничем бы не помогло. Он его просто любил.
- Такого, как было у Наруто и Саске, больше не будет, - задумчиво ответил Хьюга, глядя, как легла ладонь Кибы на его согнутую руку, широко прошлась по белой ткани кимоно.
- Да не факт, – легко и быстро ответил Инудзука, - Просто Саске был посмелее.
Нейджи хмуро улыбнулся, но не стал отвечать.
- Так вот, - продолжил Киба, - Хватит сравнений, я объяснился, как мог. Я не хочу ложиться спать и подозреваю, что ты потом педантично напишешь на меня рапорт, указав на то, что я не выполняю приказы. Но я не хочу сейчас подчиняться. Тогда ночью я пришел к реке, думая о том, что же могло с тобой случиться, потому что даже тогда ты занимал большую часть моих мыслей. И мне было не по себе оттого, что ты леденеешь, становишься неузнаваемым. А после той ночи ты ограничил общение со мной, и мне только и оставалось, что наблюдать издалека, наблюдать и думать. Ты перестал со мной общаться, потому не хотел вспоминать, что было?
- Нет.
Киба поднял голову, прикусил губу острыми зубами, посмотрел снизу вверх на бледное лицо напарника.
Нейджи опустил ресницы, глядя ему прямо в глаза, будто только сейчас заметив, каким он стал, повзрослев, приобретя поверх мальчишеской порывистости недетскую чуткость, справедливый и пытливый ум, а самое главное – решившийся, наконец-то, в открытую заговорить о своих чувствах. Не раз ранее Нейджи ловил на себе его мимолетные, внимательные взгляды, не раз ощущал его молчаливую поддержку и видел рядом красивое, честное лицо. Киба, действительно, был терпелив и, не скрываясь особо, но и не навязываясь, умудрялся дать понять, что жизнь Нейджи, однообразная жизнь замкнутого, в общем, человека, нужна не только ему самому, но и кому-то другому, готовому носить в своем сердце мягкое тепло и не требовать ничего взамен.
Наверное, поэтому я его и сторонился… Дело не в том, что он мне был неприятен из-за того, что напоминал бы мне о тех изнасилованиях, а в том, что я знал, к чему может привести его это чувство. Знал, и не ошибся. Спустя пять лет, за которые мы едва ли провели наедине в общей сложности, несколько часов; спустя годы, он решился. И поэтому он не хочет ложиться спать, зная, что утром мы пойдем назад, а впереди нас будут ждать лишь командные миссии в составе нескольких человек, случайные встречи в резиденции Хокаге и на улицах Конохи, но не более. Он знает, что мне легче понять его здесь, когда ничто не отвлекает и не напоминает о том, что я давным-давно решил для себя, что должен остаться один. Все то, что могло бы стать целью моей жизни, исчезло еще в детстве, и потом пришло спокойное осознание себя. Я хороший шиноби, я хороший напарник, я знаю свое место. Я не сторонюсь людей, но и подпускать их к себе близко не вижу смысла. Достаточно того, что я готов отдать жизнь за любого из Конохи – это мой долг, и для этого совсем необязательно ни с кем сходиться ближе. Ни с кем, и Киба не должен был стать исключением.
- Ветер, - вдруг сказал Киба, - Здесь совсем нет ветра, все застыло, будто в ожидании. Я отчетливо слышу тишину.
Нейджи поднял голову, прислушался:
- Странное место, - согласился он, - Ты сказал, здесь красиво. Да, красиво. Весна. Но неживая.
- Что-то вроде того, - отозвался Киба, - У меня такое же ощущение. Странно, что мы понимаем это одинаково.
Я понимаю это глубже, подумалось Нейджи. Я знаю, что обычно россыпью шелковых лепестков покрывают тлен и пепел. Я понимаю, что украшенная цветущей веткой могила не перестает быть обиталищем смерти. И я понимаю, что ветка в этом не виновата. Рука, положившая эту ветвь, надеется на возрождение, на то, что отданное вместе с этим цветком тепло, согреет мертвую душу. А что, интересно, чувствует та самая душа, на возрождение которой надеется любящий ее, оставшийся в живых?
- Киба, что ты хочешь? – тихо спросил Нейджи, опуская голову на лохматый затылок друга, все так же глядя перед собой.
Киба прикрыл глаза, горящие при неверном свете костра острым, неугасимым огнем, перевел дыхание:
- Тебя, - просто сказал он, - Это бесконечно много и бесконечно мало. Поэтому и хочу. Понимаешь?
Нейджи понимал. Он знал, как легко Кибе дается общение с окружающими, знал, что повзрослевшая, дерзкая его красота и опыт отличного шиноби привлекают к нему внимание уже давно. Поэтому желает он малого – всего лишь близости, той, которую ему были бы рады предоставить многие. Бесконечно мало.
И много – потому, что близость со мной нужна ему так же, как нужно человеку положить цветущую ветвь на могилу любимого. Только он не осознает всей глубины своего желания, и просто знает, что важнее, чем мой ответ на эти его слова, для него сейчас ничего нет. Бесконечно много.
Странное столкновение странных желаний в странной, безмолвной ночи застывшего в восковом розовом великолепии, цветущего леса.
Киба дожидался ответа с замиранием сердца, зная, что Хьюга моментально принимает решения, он был уверен, что ответ есть, но почему Нейджи тянет время, он не понимал. Вспомнился старый бой с Сакконом, когда лишь принятое, кажущееся самоубийственным, решение, спасло ему жизнь.
Странно, какая связь между той, давно зажившей раной и молчанием Нейджи сейчас? Не знаю, но так отчетливо вновь кольнуло что-то у самого сердца…
- Нейджи, - позвал Киба, поднимая голову, и остановился, увидев, как теплой, туманно-рассветной дымкой, заволокло обычно бесстрастные, опаловые глаза. Это не тепло, это не ласка, это глубокое, приязненное понимание, это откровенность, граничащая с лаской, но так и не переступившая порог. Но это давно ожидаемый проблеск жизни, это отсвет тех самых лунных столбов, разбивающихся в искристые брызги от легких волн на поверхности воды.
Киба приподнялся, отпуская руку Нейджи, наклонил голову и, не дыша, коснулся губами прохладных, с родниковым, светлым вкусом, губ.
Желанный… Самый нужный мне запах, тот, который преследовал меня всегда, неразгаданный, ускользающий от понимания. Не знаю, поймешь ли ты меня, Нейджи, не знаю… Я сам многого все-таки так и не понял, но откинул сомнения, уверенный в одном – ты мне нужен. Нужен, как запахи этому миру, запахи, которые делают его живым, так и ты делаешь меня живым, и сейчас я оживаю, как птица, напившаяся из родника. Я много раз видел во снах твое лицо так близко, как вижу сейчас наяву, и только во снах я имел право ладонями запрокинуть твою голову и самому закрыть глаза, впитывая губами нежную прохладу твоих губ.
А сейчас, под застывшими кронами ночных деревьев, я смог сделать это наяву, и с трудом сдерживаю прервавшееся дыхание, с трудом сдерживаю охватившую меня дрожь, чувствуя, как подступают мучительные, непонятные слезы, рождая в груди плотную, непробиваемую пелену боли. Но мне не страшно, просто моя любовь устала терпеть и ей неимоверно тяжело распахнуть сомкнутые крылья и охватить целиком уже не меня одного, а нас. Меня и его.
Поэтому я не хочу торопиться, я хочу осознать все, что происходит, зная, что не ускользнет от меня больше это, преследующее меня, видение потеплевших глаз.
Киба вскинул руки, в отчаянном, горячем порыве обхватил спину Нейджи, сжал крепко, не отрываясь от его губ, осторожно, ненастойчиво, ласкающе скользнул между ними языком и расслабился, не встретив протеста.
Тонким, хрустальным серпом зазвенел в небе молодой месяц, хрусталем показались полупрозрачные сомкнутые бутоны вокруг и запах, прохладный запах хрусталя наполнил воздух, чуть дрожа от звуков прерывистого дыхания.
Коснуться сильной линии обнаженных плеч, отводя ладонями белую ткань. Провести кончиками пальцев по теплым полоскам ключиц… А кожа на вкус тоже опалово-лунная, гладкая… Языком вниз, замирая от заставляющего вздрагивать, кажущегося таким легким, прикосновения его рук к моей шее. Это даже не ласка, это просто касания, почти невесомые, но мне это неважно, моего чувства хватит на двоих, я уверен…
Хрусталь, прозрачная вода, любимое мной тело, ошеломляющее, опустошающее желание отдать ему все, что у меня есть. Даже если это всего лишь мое тепло, но оно приобретает совсем другой смысл, перетекая через мои руки, гладящие мягкие, сильные изгибы груди, живота, бедер, плеч. Это тепло становится любовью, той, которой ты был лишен… Ты только пойми меня…
Я не помню, говорил ли я тебе, что знаю, что в сексе не может быть ничего животного, если только не берешь, а отдаешь, получая в ответ благодарность, превращающую тело в истинный, неразъемлемый сплав завороженного наслаждения и любящей, открытой настежь, души? Если не говорил, то просто пойми…
Хрусталь, да? Хрупкое, невероятное удовольствие, плавное, саднящее чувство незавершенности, толкающего на чувственные, осознанные движения, заставляющее проводить языком по затвердевшему соску, тереться щекой о гладкий живот, тянуть вниз мешающуюся ткань, искать губами тугую, влажную кожу головки, трогать и обводить пальцами чувствительную плоть, дышать тепло, сдерживаясь…
И уже сложно о чем-то думать, мысли тают, не успев зародиться, все сплетается в причудливом узоре восприятия любимых запахов, терпкого вкуса, горячей дрожи, будоражащего осознания осторожного движения навстречу. Легких, все так же не ставших откровенными, прикосновений к коже, хрусталь и сны, вспыхнувшее внутри, яростное, ослепляющее желание обладать, любя.
Царапнуть зубами кожу у его колена, гладя ладонями теплую кожу его бедер, прятать глаза, боясь, что откровение взгляда во взгляд рассеет охватившую обоих осознанную страсть.
Я только хочу, чтобы и ты меня хотел, не просто повинуясь зову тела, а, поверив в то, что мне можно доверять, и я не ищу простого удовлетворения…
Нейджи, словно услышав его мысли, приподнялся, обнял дрогнувшие плечи, сам нашел его губы, провел руками по шелковистым, густым, растрепавшимся волосам, и Киба почувствовал, как под его ладонями расслабились сведенные вместе, колени.
Легко, ненастойчиво, не отрываясь от поцелуя, Киба тронул его бедра, разводя шире, свободной рукой потянул вниз молнию на своих штанах и подался вперед, увлекаемый Нейджи обратно, на землю.
Вздрогнув от короткого ощущения касания головки своего члена к коже его живота, он помедлил, все так же пытаясь справиться со странным, тяжелым ощущением боли и душащего кома слез внутри, поднял голову и решился все же посмотреть в глаза Нейджи.
Хрусталь… Бликующий, прохладно-сосредоточенный, окутанный теплой дымкой истомы…
- Можно? – справившись с дрожью, шепотом спросил Киба, боясь чего-то, непредсказуемого, скрытого… Вроде той тяжелой нотки золотистых каштанов в его легком, тонком запахе. Тревожно… Безумно-хорошо, правильно, верно, необходимо, но так тревожно…
Нейджи не ответил, но Киба почувствовал, как у самой его груди чуть учащенней, сильнее, забилось чужое сердце, и понял, что Нейджи не может ответить на такой вопрос, и не желал бы его слышать.
Киба виновато наклонил голову, прижался губами к припухшим от поцелуев, губам, проговорил тихо, раздельно:
- Я тебя люблю.
И я не хочу брать… Я хочу отдать себя и получить благодарность… Или это тоже неверно, и нельзя ждать от тебя ничего взамен? Сложно, как все сложно…
Приподнявшись, присев на корточки, Киба оперся на одну руку и опустил голову, языком проводя на всей длине возбужденного члена Нейджи, меняя скольжение языка на мягкую ласку пальцами, скоро покрывшимися густой, теплой смазкой. Не меняя положения, Киба разомкнул губы, прижимая тугую головку, опустил руку, проводя кончиками пальцев по горячей впадинке между его ягодиц, сжав зубы от чувства острого возбуждения, медленно, осторожно, тронул приоткрывшийся влажный вход, чуть надавил и всем телом подтянулся выше, внимательно, с замиранием сердца, глядя в чуть изменившееся лицо Нейджи. Нейджи просто закрыл глаза, и дрогнули тонкие, красиво очерченные брови.
Нужен ли тебе этот контроль, Нейджи? Зачем ты пытаешься закрыться или чего ждешь? Я не сделаю больно… Ни твоей душе, ни твоему телу…
И вновь… Странное ощущение, будто он слышит мои мысли… Или? Или думает, как я, не знаю, но он, не открывая глаз, чувствуя рядом мое дыхание, повернул голову и прильнул губами к основанию шеи, замерев, укрытый прозрачными тенями начинающих распускаться, восково-розовых лепестков.
Люблю тебя…
Киба, боясь потерять ощущение прикосновения его губ, чуть повернулся и освободил руку, застонал глухо, застигнутый врасплох ожидаемым, но поразившим своей отчетливой откровенностью, чувством наслаждения, потекшим по всему телу, заставившим, еле сдерживая дрожь, надавить головкой члена сильнее, растягивая медленно открывающиеся, тугие мышцы, их мягкую, глубокую влажность, заставляя раздаваться упругие стенки.
Нейджи замер, запрокинув голову, положил руки на плечи Кибы, чуть приоткрыл губы, но ничего не сказал.
Киба прикусил губу до крови, борясь с желанием войти до упора одним толчком, быстрее, сильнее, приближаясь к пику наслаждения, давно ожидаемой разрядке, но он хорошо помнил свое обещание, поэтому не торопился, сдерживаясь.
И, лишь когда понял, что смог войти в него полностью, не причинив боли, что дальше их ждет только один путь – путь уже не двоих, а одного целого, лишь тогда он позволил себе взяться за бедра Нейджи и потянуть его на себя, задохнувшись, уронив голову на плечо, глядя из-под полуопущенных ресниц на плавные очертания мышц его напрягшегося живота.
В опытных руках хрусталь не бьется, он просто становится теплей…
И только так я могу тебя сейчас согреть, только движениями, нужными нам обоим, только непрерывными касаниями к твоей коже, только звуком смешавшихся стонов и потяжелевшего дыхания, только так…
Только движение, только ритм… Чьи они, эти движения? Мои ли, твои? Я не знаю. Наши.
А, если наши, значит, ты тоже меня любишь… Или мог бы любить… Я даже не знаю, биение чьего сердца я сейчас слышу? Моего? Твоего? Или этот стук слился в один… Или его вовсе нет, этого звука, я не уверен… Одно знаю точно, есть твой запах – хрусталь и прохладные золотистые каштаны. Он твой, а все остальное сейчас – наше.
Наше, и сжимающее мою плоть тело, терзаемо тем же наслаждением, в тех же легких блестках выступивших бисеринок пота, и дышишь ты так же… Только не смотришь на меня, а я не могу оторваться от этого зрелища, я смотрю в твое лицо и с каждым моим движением проступает сквозь обычную отрешенную сосредоточенность, истинная твоя природа – чувственность, тщательно сдерживаемая, но удивительная, осознанная, взрослая. Удивительная.
И я не зря смотрел в твое лицо, потому что, когда, задохнувшись от оргазма сам, застонав, содрогнувшись, я обжегся о нежную влажность твоей спермы, прежде чем уронить голову на твою грудь, я успел увидеть прозрачную, опаловую благодарность в твоих внезапно открывшихся глазах.
* * *