Глава тринадцатая
Время лечит?

Лучший способ запомнить что-то –
постараться это забыть.
Мишель Монтень.

Уже начало темнеть.
На высоком тёмно-синем небе загорались уже первые, самые яркие звёзды. Тонкий, словно узорчатый месяц появился ещё около обеда и теперь мерцал высоко над горизонтом, вот только света от него было мало. Правда и темно тоже не было – белая извилистая дорога чётко вела нас между деревьями.
В лесу было тихо – только снег скрипит под полозьями саней. Морозы с каждым днём крепчали. Я поправила муфту, чтобы рукам было теплее.
- Успеем, Фома? – в который раз спросила я у ямщика.
- Ещё минут десять-пятнадцать и будем на месте, - заверил тот, на минуту повернувшись ко мне.
Фома был старый, морщинистый как печеное яблоко и смуглый даже зимой. Белая кудрявая бородка его была, как говориться, лопатой, а голубые, совсем не выцветшие, живые глаза лукаво поблёскивали из-под кустистых бровей. В зубах он держал свою неизменную резную трубку.
- Не волнуйся, Татьяна Леопольдовна, поспеем! – рассмеялся он.
Фома упорно не желал называть меня по имени, как все, хотя я просила его об этом чуть ли не каждый день.
Лет пятьдесят назад он бросил свою сибирскую деревушку и подался в наш институт сторожем (хотя от кого сторожить, кругом только свои – я так и не узнала).
Полгода прошло с тех пор, как я защитила диссертацию. Вместе со мной защищались и Ягун с Катей. Ритка ещё что-то там доделывала, дописывала, а Ленка Свеколт и Шурасик всё закончили ещё два года назад. Они у нас теперь известные учёные, что-то там пишут, исследуют, изучают…
Мы выехали на опушку.
Прямо перед нами лежало большое замёрзшее озеро, около которого находилась цель нашей поездки. На противоположном берегу мягко светились огни града моего Китежа. Хотя городом его можно было назвать только с большой натяжкой – большая церковь, десятка три больших и ещё четыре маленьких домов и корпуса нашего Института.
После защиты я поступила в Китежградский Институт Экспериментальной Магии на должность младшего научного сотрудника. Кафедра наша называется История и древняя магия, руководит ею Калерия Александровна Подольская.
Калерия – женщина удивительная. Помню, как прилетела сюда в первый раз. Робела как девчонка. Одежда запылилась, волосы торчали как у средневековой ведьмы (даже то, что я их заколола не помогло). Стою, обнимаю контрабас. А прямо передо мной поднимается огромное здание – первый корпус КИЭМ. Когда-то это был дворец, но после того, как город подняли из воды, его постепенно перестраивали в Институт. Остальные корпуса достраивались на месте старинных деревянных боярских теремов.
Фома – первый, кого я увидела здесь. При всех новичках он исполнял роль временного провожатого – переходов в Институте было больше чем в Тибидохсе и понять, как добраться до той или иной лаборатории сходу, просто не возможно…
Когда меня сопроводили под светлые очи моей будущей начальницы, оказалось, что сегодня тот самый день.
Чем-то её дар был похож на Катин – она умела располагать, почти влюблять в себя людей с первого взгляда. Но было достаточно и различий – магия Калерии, во-первых, действовала на всех без исключения, во-вторых, она во всей своей силе проявлялась всего раз в неделю. Вот мне и повезло впервые увидеть её именно в такой день, поэтому для меня сразу стала и матерью, и любимой начальницей, и где-то примером для подражания.
- Тпру! – громко крикнул Фома, останавливая лошадей возле самых дверей. – Приехали!
На крыльце прыгали ребята из нашей лаборатории – Сашка Чибрин и Дан Орлов.
Сашка Чибрин был худым, болезненно-бледным язвительным и хмурым гением нашей лаборатории, которого все любили за абсолютную бескорыстность и доброту. Дан пошёл в отца-моряка; смуглый, широкоплечий, высокий, настоящий красавец (за ним бегала половина девчонок нашего Института). Он был прирождённым «полевым» работником. Всё более-менее тёплое время года он присматривался к ландшафтам, носился по раскопкам и, похоже, имел друзей всех профессий во всех уголках мира.
Похоже, ждали они уже давно.
- Привет! – радостно воскликнул Дан, помогая мне выбраться из саней.
- Вы чего так долго? – сверкая красным носом и звонко щёлкая зубами, нахмурился Сашка.
- Поезд опоздал, пришлось немного подождать, - повинилась я, хотя на самом деле просто попросила сделать круг по укрытому снегом лесу. Фома деликатно спрятал улыбку в усы и потянулся за сундуками с вещами. Дан тоже сделал вид, что поверил, только Сашка страдальчески вздохнул, принимая первые вещи.
С Лысой горы прислали новое оборудование, книги, вещи для экспертизы. Забавно сказать: мы, волшебники, пользовались людскими поездами, чтобы доставить необходимое в город. Хотя это в Китеже было тихо, а вокруг выли страшные метели. На всех поездах, проходящих мимо нас, имелись дежурные маги – они страховали от аварий. Гонять же птиц или лететь кому-то из людей было бы настоящим сумасшествием.
- Вы сами справитесь? – повернулась я к ребятам.
- Конечно, - улыбнулся Дан. – Иди домой, Калерия всех уже отпустила.
- Удачи! – махнула я им рукой и поспешила прочь от Института, через площадь, лабиринт узких улочек между корпусами и домами.
Вот и мой дом – семиэтажное кремовое здание с лепниной на окнах и красной железной крышей (только сейчас крышу почти не видно – на ней лежит снег). Здесь я и живу. У меня квартира на самом верху этого дома, на восьмом этаже, вернее, в мансарде. Она там одна.
Лифта у нас нет – иду пешком, но это и хорошо – ноги отогреваются. Я открываю дверь, она привычно скрипит, но я не хочу её смазывать, мне так нравиться гораздо больше. Раздеваюсь в сенях-прихожей. Прохожу дальше, открываю ещё одну дверь.
У меня всего одна комната, но очень большая, сложного рельефа. В большой русской печи ярко горит огонь и в комнате очень тепло. В том же углу висят засушенные с лета травы, хотя достать их в нашем ботаническом саду для меня не составит проблем, но я их всё равно сушу. Возле окна – большой выщербленный дубовый стол и четыре стула. В закруглении, которым заканчивается башенка круглый диван и кресла. Возле стен – полки с книгами и вещами, комод, старинный шкаф с одеждой.
Есть ещё большой письменный стол, красивый, тёмный, резной, на нём потемневший от времени глобус. Большое зеркало с расчёской и заколками, единственная у меня дверь – в ванную. Есть просторная кровать под белым пологом и мягкое кресло со смятым пледом и недочитанной с вечера книгой…
С кровати спрыгивает Васька – это мой кот. Величиной он с добрую рысь, чёрно-белый с зелёными умными глазами. Он, потягиваясь, подходит ко мне.
- Привет! – говорю я.
- Ты сегодня рано, - трётся о моё колено котяра.


Вот так я и живу.
Встаю рано, часов в шесть, сейчас, зимой, в это время ещё темно. Быстро завтракаю, одеваюсь и спешу в Институт. С утра, пока нет Калерии, у нас уборка – с вечера часто остаётся беспорядок на столах, немытые чашки в «кают-компании». Часов в восемь Калерия собирает всех в своём кабинете и раздаёт задания, потом мы идём работать. Чаще всего обсуждаем всё вместе.
В обед я сбегаю по мраморным ступеням и спешу в далёкий девятый корпус, где остро пахнет животными и Ванька с единомышленниками занимается спасением редких видов магических животных.
Именно он и стал причиной того, что Ягун, Катя и я перебрались в Китеж. И ещё то, что после смерти Глеба, я не могла уже спокойно думать о путешествиях, они стали для меня неразрывно связаны с ним. Правда, летом мы собирались в экспедицию, но это совсем другое.
Катя работает в местной больнице. Там их двое – она и древняя ведунья Марья Михайловна Финогеева. Марья Михайловна всё удивляется, как много стало у них пациентов, а всё из-за Катьки – к ней идут и с радостью, и с бедами.
Ягун трудится в моей же лаборатории, а занимается сейчас египетскими духами. Кто бы мог подумать, что из него выйдет толковый ученик? На прощание Поклеп даже расщедрился и подарил ему свой любимый кувшин с джином. Подарок оказался по-настоящему поклеповский, с подвохом – духа сначала нужно было приручить. Зато теперь он им по хозяйству помогает.
Они поселились в одном из немногочисленных «частных» домов в нашем городе. Сейчас у них гостит Ягге – помогает обустраивать детскую. В июне Кате рожать. Они уже решили, что если будет мальчик, назовут Ильёй, а если девочка, то в честь бабушки Ясей...
В Институт заглядывают время от времени Тарарах и Соловей – наши энтузиасты пытаются вывести из яйца редкого дракона с труднопроизносимым названием. Правда, пока особых успехов на этом поприще они не имеют.
Мы с Ванькой снова встречаемся – с тех пор, как я здесь работаю. Вечером, после работы он всегда заглядывает ко мне. Вот вроде мы с ним и не ссоримся, даже могли бы быть счастливы, наверное... если бы не его взгляд инквизитора. Он словно говорит: «Ты сейчас здесь, со мной, а думаешь всё равно о нём…»
Думаю, чего уж врать, но думаю, правда, не так часто, как Ванька меня подозревает.
Никуда из сердца не ушла застарелая боль. Я научилась жить снова – радоваться и грустить, работать и мечтать. Я нашла себе новую цель. И даже с Ванькой начала встречаться совсем не для галочки. Но всё равно в сердце осталась пустота.
С тех пор, как его не стало, с тех пор, когда я осознала это, любовь ушла. Во всяком случае, так мне казалось. И на месте, которое занимала эта любовь, образовалась пустота... Я не знаю, чем её заполнить. Ещё тогда я знала, что это большая любовь, но то, что Глеб занимал в моём сердце так много места – нет. Только вот теперь поняла.
После смерти Глеба…
Я уже привыкла говорить эти слова. И никто не знает, как много мне пришлось перебороть в себе, чтобы научиться говорить: после смерти Глеба...
Мне было очень тяжело поверить в это. Все первые месяцы после этого известия я ждала. Я вглядывалась в лица, вслушивалась в звуки, особенно по вечерам. Мне казалось, вот сейчас скрипнет половица и он войдёт с привычной насмешливой и тёплой улыбкой... вот сейчас... сейчас...
Говорят, чтобы забыть человека, которого когда-то любил, начать жить заново, нужна ровно половина от того времени, когда вы были вместе. Прошло уже три года. Три долгих странных года. И вроде бы уже все сроки перевыполнены, ан нет, не проходит. Не исчезает пустота из сердца, и мне по-прежнему его не хватает. Я всё равно могу закрыть глаза и вспомнить каждую чёрточку его лица, тёмные, глубокие глаза, насмешливую, но такую родную улыбку...
На полке возле кровати стоит резной ларец – подарок Соловья на мой день рождения. Там лежит всё, что осталось мне на память от Глеба. Рисунок, несколько писем, засохшая роза, два кольца и одна-единственная фотография со свадьбы Пуппера. У меня больше ничего не осталось. Но я туда не заглядываю – ключ висит на цепочке на шее. Кольца Лаутара висят на той же цепочке.
Ванька не знает, что я храню в ларце, но догадывается…
Часов в пять-шесть лаборатория закрывается и мы идём домой. Васька всегда дожидается меня дома. Иногда он даже развлекает и поит чаем редких у меня гостей - Гробыню или Пуппера.
Склепова теперь у нас теперь ведущая новостей, она год назад сменила хитросглаженную Грызиану. Она кажется счастливой, хотя я и заметила, что глаза у неё грустные. Мне кажется, это из-за Гломова. Нет, он её по-прежнему обожает, да и сама Гробыня его по-своему любит, но видно, что ей хочется чего-то большего.
После окончания Тибидохса, после смерти Глеба, я поняла, что у меня есть друзья – Ванька, Ягун, Катя, Гробыня и Гурий. Если с первыми тремя всё в общем-то понятно, то с Гробыней и Гурием после смерти Глеба всё сильно изменилось. Они и сами изменились.
У нас с Гробыней теперь совсем другие отношения. Она, конечно, как всегда язвит, но тёмная и язвительная Склепова оказалась мне намного ближе, намного дороже чистой как горный лёд Кати. Когда мы одни, я называю её Аней…
Гурик у нас как колобок: и от тётушек ушёл, и от магвокатов, и от тренера, и даже от Джейн. Они развелись ещё раньше, чем мы с Глебом вернулись из путешествия в другой мир, только не афишировали этого.
После смерти Глеба я несколько месяцев жила в его лондонском доме. Потом Гурик вместе со мной прилетел в Тибидохс. Чуть в стороне от замка ему построили небольшой дом в английском стиле, где он теперь и живёт. Вся его жизнь – драконобол. Пуппер теперь лучший игрок нашей сборной, а я едва ли когда-нибудь ещё смогу играть, я и летаю теперь редко.
Мы с ним теперь друзья, хотя он и сказал как-то раз, что любить меня будет в глубине души всегда. И я ему поверила, потому что говорил это не прежний Пуппер, а мой друг Гурий, наконец-то взрослый и серьёзный. И всё же, я так и не могу понять, чем же я всех так привлекаю?
Скоро (теперь летом для меня скоро) у Пуппера вторая свадьба. Даже если он и любит меня, как говорит, то жену он нашёл себе подходящую – Лизу Зализину. Они на удивление подходят друг другу. Хочется верить, что этот брак у него будет удачным. Пока она скиталась в Румынии (или где-то ещё) Лизон изменилась. Она больше не закатывает поминутно истерики, когда слышит моё имя, даже спокойно отпускает Гурия ко мне одного, хотя у нас с ней отношения всё равно, мягко говоря, прохладные.
Я всё время удивляюсь, как сильно жизнь меняет людей… Никогда бы раньше не подумала, что мои бывшие одноклассники могут стать такими. Когда мы учились, казалось, что никто никогда не измениться.
А сейчас…
Я ведь тоже другая. Намного более спокойная, уверенная. Но, мне кажется, из всех нас я изменилась меньше всего. Хотя, может быть, мне просто кажется.
По вечерам я обычно бываю дома. Заходят друзья, коллеги, часто приходят письма от самых неожиданных людей. Похоже, все, с кем меня сталкивала жизнь в тибидохские годы, выбрали меня связной. Больше всего я удивилась, когда однажды получила письмо от Пипы.
Иногда я беру коня на институтском конезаводе и еду в наш заповедник или в лес на соседнем берегу, где сейчас никого не бывает, но можно встретить диких зверей, доверчиво выбегающих навстречу.
Тихо, там очень тихо, только звёзды горят в вышине и снег хрустит под ногами…
Нет, нет, мне не больно. Уже.
Я уже привыкла. Пережила.
Человек ко всему привыкает - и к хорошему, и к плохому, а любой маг остаётся, прежде всего, человеком.
Просто иногда, временами, глядя на яркие кристаллики звёзд, я вспоминаю, сама того не желая, Глеба. Его глаза, которые дарили мне столько тепла, его губы и руки, такие сильные и ласковые, наши разговоры и нашу любовь, которая прошла многое, но всё равно оказалась бессильна победить смерть.
Нет в этом мире ничего, что могло бы победить смерть. Она приходит, когда ей вздумается, и никто не знает, когда это произойдёт, даже предсказания и гадания могут ошибаться…
Да, я пережила. Но то ли любовь никак не хочет уйти совсем, то ли болит от разбитой надежды…
Поэтому, временами, на том месте, где было моё сердце, а теперь живёт сосущая пустота, начинает болеть. И я снова окунаюсь в прошлое. Я вспоминаю Глеба.
Временами…
В такие ночи как сейчас…
Когда светят звёзды и только снег скрипит под ногами…


Настырно звонит зудильник.
Не знаю, по какой причине, но зимой мне очень сложно вставать по утрам. Особенно на рубеже весны. И дело здесь не в авитаминозе, а в природном цикле. Для меня это тоже переломный момент, когда из-за движения планет и солнца я словно начинаю просыпаться после зимней спячки. Словно поднимаюсь из области покоя и дрёмы. Сердце начинает биться быстрее, кровь разогревается и с гораздо большим задором бежит по жилам…
Для меня всегда разные времена года означали не только какие-то определённые погодные условия и природные изменения, но и мои собственные жизненные циклы. Зима в них, это всегда некий период покоя, полусна, время отдохнуть и накопить силы. Это совсем не значит, что зимой я сплю до полудня или веду малоподвижный образ жизни, зимой я отдыхаю, прежде всего, эмоционально, психологически, духовно.
Весна – пора пробуждения, некой бесшабашной радости и счастья, для которого не нужны поводы и причины. Она – свет, сияющий из глаз, улыбка, притаившаяся в уголках губ, умопомрачительная лёгкость бытия и движения.
И на исходе зимы мне просто сложно проснуться окончательно, сбросить дрёму зимней спячки и, наконец, войти в весну. Когда это происходит точно, сказать не могу. Хотя, пожалуй, когда птицы начинают петь и солнце встаёт раньше.
Как самый крепкий сон на рассвете, так и самый глубокий момент зимы в моей жизни – на пороге весны.
Дома у меня довольно тепло, но за ночь, когда не танцует больше огонёк в печи, всё остывает и становится довольно прохладно. Очень не хочется вставать, вылезать из-под тёплого, уютного одеяла. И всё же со вздохом я встаю.
Васька недовольно открывает глаз. Спит он со мной на кровати, устраиваясь в углу возле стены, и сильно напоминает круглую меховую подушку. Он у меня редкий лежебока, а вставать ему приходиться вместе со мной. К тому же, сегодня ему тоже на работу. Так как он у нас кот учёный, его изучают в качестве феномена в Лаборатории Абсолютных Неожиданностей.
Почему-то по утрам, даже сейчас, когда я после подъёма долго не могу нормально проснуться, мысли проносятся в голове с необычайной чёткостью и ясностью. Я всегда просыпаюсь немного раньше, чем звенит зудильник или меня кто-нибудь разбудит, но этого малого времени мне хватает, чтобы обдумать очень многое. Должно быть, это связано с тем, что не нужно двигаться, вот мозг и занимается исключительно мыслями и размышлениями.
Чайник закипает быстро. По утрам я обычно только пью чай, да и то, чтобы проснуться. Через полчаса мы уже готовы.
Ещё рано. Иду неспеша. Васька спрятался у меня под шубой, правда помещается он там с большим трудом, и теперь в образовавшуюся щель задувает довольно холодный ветер. Но ничего – идти-то минут десять. Окна нашего корпуса ещё не горят – обычно все собираются только к восьми, а сейчас ещё и семи нет, но Фома живёт в комнате при Институте, он пропустит и сейчас, к тому же он уже привык к нашей сумасшедшей лаборатории.
Наши умники придумали довольно забавную процедуру – чтобы войти, нужно положить руку с кольцом на большой хрустальный шар. Если свой – шар становиться молочно-белым от тумана внутри. Если чужой – он краснеет.
- Доброе утро, Фома! – поздоровалась я.
- Здравствуй, Татьяна Леопольдовна! – лукаво прищурился сторож.
- Вари ещё нет? – интересуюсь я.
- Она и не уходила вчера…
Я только кивнула и стала подниматься на четвёртый этаж. Здесь в хитросплетении коридоров и прячется почти неприметная дверца с тёмной табличкой, на которой почти нельзя прочитать надпись: «Лаборатория Абсолютных Неожиданностей».
Я постучала и вошла.
За круглым столом в гостиной (идея нашей администрации) дремала, положив голову на руки, Варвара Синицына – младший научный сотрудник ЛАН. Услышав, как хлопнула дверь, она подпрыгнула и сонно заморгала близорукими глазами.
Варя такая миниатюрная, что, кажется, её вот-вот унесёт порывом ветра. Она ходит на просто невероятной высоты каблуках, но даже так ниже меня она оказывается почти на полголовы. У неё длинные чёрные блестящие как у деревянной куклы волосы, такие толстые и тяжёлые, что оттягивают голову назад.
Я знаю, что ей нравиться Ванька, но с её патологической застенчивостью она не решается с ним даже заговорить. Хот мне кажется, она, в отличие от меня, смогла бы сделать Валялкина счастливым. А он заслуживает права быть счастливым, но вместо этого отчего-то мучается со мной.
- Доброе утро, - улыбнулась я, вытаскивая пригревшегося, а оттого сонного Ваську из-под шубы. – Задремала?
- Да, похоже, - вздохнула она, надевая прямоугольные очочки. – А вроде бы сняла очки только на минуту…
- Я вас оставлю, когда закончите, проводи Ваську к нам в лабораторию, - попросила я. – Или я сама вечером забегу.
- Хорошо, я зайду, - кивнула наша дюймовочка. – Может, чайку попьём?
- Нет, мне надо работать, - отказалась я, направляясь к дверям. – Но всё равно, спасибо.
На самом деле, никакой работы в лаборатории у меня сегодня не было, по крайней мере, срочной. Просто что-то в последние дни мне хотелось побыть одной. Может быть потому, что зима уже закончилась, но весна ещё не наступила. А может, потому что скоро будет третья годовщина…
Когда я дошла до нашей лаборатории, там уже вовсю шла уборка. Дан, Сашка, Верочка и Санди дружно мыли чашки и, похоже, уже успели разбить несколько штук, во всяком случае на совке было несколько разноцветных осколков. Юлиан Тувим, тёзка знаменитого поэта, сосредоточенно раскладывал бумаги на своём столе и расставлял в шкафу коробочки с образцами. Гарика и Семёна Михайловича ещё не было.
Заметили меня не сразу.
Юлиан был пожилым почтенным профессором, известным во всём мире археологом, искусствоведом, но его золотистые глаза смотрели по-детски наивно и несколько рассеянно.
Вообще-то он тоже Саша, Саша Корнеев-Выбский. Санди его прозвала Верочка в честь героя Грина, чтобы мы не путались. Худой, энергичный, высокий, смуглый с черными, как смоль, кудлатыми волосами цыгана и блестящими черными жуками глаз, ослепительной белозубой улыбкой; он знает столько сказок, историй, случаев, рассказывает их при каждом удобном случае, но я ещё никогда не слышала, чтобы он повторялся. Сердце нашей лаборатории, а возможно и всего Института. Такой он, наш фольклорист.
Если Санди – сердце лаборатории, то Верочка точно её совесть. Пухленькая, бойкая Верочка пока лаборант, пишет у нас диссертацию. Потомственная ведунья. Гарик - реставратор, а по совместительству племянник Калерии. На удивление хороший парень. Немного вспыльчивый и отчаянно увлекающийся, рыжий как пламя с яркими монетами веснушек на добродушном лице.
Семён – старый, опытный маг, хотя на вид ему около пятидесяти. Коренастый, всклоченный, с прищуром на один глаз. От него всегда остро пахнет табаком, хотя никто в лаборатории ни разу не видел, чтобы он курил или хотя бы доставал сигареты. Загадочная личность по всем статьям.
И есть ещё мы с Ягуном, но про нас и так всё ясно.
- Не спи – замёрзнешь! – неожиданно крикнул Санди, незаметно подкрадываясь ко мне.
- Ой, а я и не заметила, когда ты пришла! – растеряно захлопала серыми глазами Верочка. Ресницы у неё такие же светлые как волосы, их почти незаметно…
- Кто бы сомневался, - хмыкнула я. – Вы же с Даном самозабвенно бьёте чашки. Опять придётся пить из блюдцев?
- Обижаешь! – довольно рассмеялся Даниил. – Я вчера ещё целый сервиз припас.
Теперь уже смеялись все. Не смеялся лишь Юлиан, который по природной рассеянности пропустил последнюю реплику Дана. Причём смеялись так, что не заметили прихода Калерии, хотя за несколько минут до неё, обычно появляется почти неуловимый, но узнаваемый запах духов.
- Хорошо работает не тот, кто рано встаёт, а кто встаёт в хорошем настроении! - удовлетворённо заметила она.
От неожиданности Вера разбила ещё одну чашку.
- Вера, прекратите бить посуду, - улыбнулась Калерия, она слишком себя уважает, чтобы устраивать скандалы из-за мелочей. – В нашей лаборатории и так достаточно черепков. Когда закончите с уборкой, зайдёте ко мне. Все.
Сдержано хихикая и разбив в довесок фарфоровое блюдце, мы прибрались и уже через пятнадцать минут сидели в просторном, но крайне уютном кабинете завлаба. За большим столом не занятым оставалось всегда только одно место – прямо напротив Калерии.
- Надо наметить предварительный план работы на летний сезон, у нас времени как раз, чтобы приготовиться, - заметила Калерия. – Летом мы занимаемся раскопками возле Чёрного моря, как вы все помните, я надеюсь. В том районе и находилось легендарное Лукоморье. Дан, Гарик соберите все возможные данные по этому району. Как продвигается работа над волховством, Санди?
Санди доложил, что не хватает данных и нужно устроить небольшую экспедицию по северным деревням, возможно, там в устной форме сохранились предания, которые смогут восполнить недостатки. Собственно, это была обычная проблема для любого историка, в том числе и магического – столько всего утрачено! Мы располагаем разве что приблизительными данными, догадками…
Верочка клятвенно пообещала закончить новую главу диссертации на этой неделе, но едва ли ей это удастся в связи с предстоящим праздником. Семён и Юлиан приступают к анализу вещей, которые вчера доставили с Лысой горы.
- Татьяна, что там с учебником? – я сейчас работаю над учебником по стихийной магии.
- Я разослала запросы по всем школам и научным институтам Европы и Азии, сейчас вот жду ответов, - вздохнула я.
- Значит, вы пока свободны, - удовлетворённо заметила Калерия. Ко всем своим сотрудникам она непременно обращалась на «вы».
- Да, Калерия Александровна.
- Тогда вы с Сашей спуститесь в правком, Феликс Матвеевич просил помощи в организации праздника.
- Хорошо, - кивнула я.
Через несколько дней юбилей Института – сто пятьдесят лет со дня основания. Когда совещание (планёрка) закончилась, мы с Сашкой поспешили в правком к Образцову.


На обед мне удалось выскользнуть пораньше.
В коридорах было непривычно тихо – все сотрудники с энтузиазмом занимались новыми поступлениями перед праздничными выходными и готовились к празднику. Сначала я хотела зайти за Васькой, но потом решила, что ребята, если что, за ним присмотрят. Жаль, что Ягун так не вовремя умчался в командировку. Это он у нас обычно главный концертмейстер. От меня же пользы в этом деле было немного.
Сегодня четверг, а значит намечается «семейный» ужин. Попробую отпроситься пораньше, а то у меня дома даже печь не топлена – Васька-то в лаборатории, а домом, по большей части у меня занимается именно кот.
Чтобы добраться до Лаборатории мифических животных, нужно идти минут десять, не меньше. Это если быстро. Лаборатория Ваньки занимает самое отдалённое положение в Институте, глубоко вдаваясь в заповедник. Я обычно одеваюсь и иду через улицу, так выходит быстрее, а что поделаешь, если у нас каждый корпус с екатерининский дворец?
На полпути от Лаборатории мне повстречался Джавад, напарник Ваньки, такой же упрямый и увлекающийся всем живым, как и Валялкин. Он подсказал, где именно найти Валялкина. Похоже, Ванька снова бился над проблемой затухания жар-птиц. Лаборатория мифических животных напоминает мне безумную помесь зоопарка и берлоги Тарараха, хотя, по сути, одно от другого мало чем отличаются. На зиму сюда переводят не приспособленных к нашему климату животных из заповедника.
Ваньку я застала за изучением жар-птицы, которая, и правда, была бледновата.
- Привет, - улыбнулась я.
- Привет! – поздоровался Валялкин, стаскивая перчатки из всегда холодной кожи василиска. – Как дела?
- Отлично, помогаем с Сашкой нашему доблестному правкому организовывать праздник, - усмехнулась я. – А именно: сидим, пьём чай, обсуждаем летнюю экспедицию и стараемся не попасть под Образцова как под бронепоезд. Ты вечером придёшь?
- Конечно, - улыбнулся Ваня. – Только боюсь, когда мы тут всё закончим, будет уже поздно.
- Ничего, мы тебя дождёмся. Как продвигаются поиски?
- Да вроде бы что-то нащупал, - уклончиво заметил Ванька. – Но, пока не уверен, говорить не хочу. Кстати, у меня для тебя есть сюрприз…
- Надеюсь, приятный?
- Ну, тебе виднее.
- И где же он? – лукаво прищурилась я.
- Сейчас придёт, - рассмеялся Валялкин. – А я пойду пока, смою мазь с рук.
В ожидании Ваньки и обещанного сюрприза, я огляделась.
На первый взгляд комната была абсолютной свалкой, но, приглядевшись повнимательнее, можно было заметить кристальную чистоту (какая только возможна при работе с животными) и своеобразную упорядоченность. Столы с микроскопами и другим современным оборудованием перемежались со шкафами с магическими книгами, а ряды колб, пробирок, мензурок с сушёными травами. Впрочем, так было повсюду, даже в моей собственной лаборатории, правда, там это не так бросалось в глаза. Впрочем, я и раньше не сильно удивлялась тому, как магия в нашем Институте соседствует с наукой…
- Угадай кто? – спросил человек, закрывая мне глаза.
По акценту, от которого он так и не смог избавиться, я сразу узнала сюрприз.
- Гурик! – рассмеялась я, поворачиваясь, чтобы обнять друга. – Что ты здесь делаешь? – спросила я, имея ввиду, конечно, не Китеж, а ванькину лабораторию.
- Прилетел в гости, а никого не застал…
- Я его встретил возле твоего дома, решил привести в Институт – ты всё равно в обед обычно заходишь, - пояснил вернувшийся Ванька, вытирая руки полотенцем.
- Что же вы меня не нашли? – удивилась я.
- Да мы немного увлеклись, - смущённо пояснил Пуппер.
- Я ему показал нашего дракончика, - улыбнулся Ванька.
- Давайте-ка обедать, - поспешно предложила я, почувствовав, что если не отвлечь сейчас ванькино внимание от этой темы, придётся выслушать очередную лекцию о драконе.
У нас и так в последний месяц больше половины разговоров было о нём. А всё Дан. Он с несколькими ребятами ездил осенью в экспедицию в район Лукоморья, чтобы заранее посмотреть местность, прикинуть затраты; там они и наткнулись на заброшенное гнездо средне-русского чёрного речного дракона. Эти драконы, по прежним данным, вымерли около сотни лет назад. А тут такая удача – яйцо.
Его бережно доставили в Китеж, поместили в инкубатор, и уже несколько месяцев хотят вокруг него только на цыпочках, а разговаривают исключительно шёпотом. Чтобы не потревожить дракона. Ванька с Джавадом отбили у меня уже всякую любовь к этому дракону на корню, по пять раз на дню рассказывая всё, что известно об этих драконах.
Теперь вот я со страхом жду, когда он вылупиться…
Хотя, похоже, кроме Ваньки и Джавада в это мало кто верит. А я уверена, он вылупиться просто из подлости.
После обеда Ванька вернулся к своим жар-птицам, а мы с Гурием, отпросившись у Образцова и оставив ему на съедение Сашку, забрали Ваську и отправились ко мне. Гурик, наконец, привыкший к нашему климату, довольно щеголял новеньким тулупом, валенками и очочками из своей коллекции с художественно разболтанными дужками. Его любимая метла, перекинутая через плечо, выглядела в таком сопровождении довольно забавно.
Весело болтая, мы приготовили ужин на шестерых. Вернее, готовила я, а Пуппер, рвавшийся мне помогать, только спалил яичницу. Васька недовольно пробурчал о трате ценных продуктов.
Я уже накрывала на стол, когда в дверь настойчиво позвонили. Также как и акцент Гурия, этот звонок был мне хорошо знаком. Не успев снять фартук, чуть не сбив поднявшегося Пуппера, обогнав Ваську, я распахнула дверь.
На лестнице подбоченись стояла Склепова.
В этот раз волосы у неё были золотые как у Кати. Она заколола их в два низких хвоста. Из-под белоснежной пушистой шубы выглядывал золотистый брючный костюм. Да, теперь она однозначно была той, которой всегда стремилась быть – звездой, светской львицей.
- Гроттер и Пуппер, Пуппер и Гроттер, - отчеканила она своим «зудильниковым» голосом, а потом добавила уже нормально: - В общем, ничего в этой жизни не меняется.
Я же говорила, что ожидается семейный ужин…
- Анька! – бросилась я обнимать подругу. – А где Гуня? – непривычно было видеть, а точнее не видеть гору имени Гуни Гломова за спиной Склеповой.
- Гуня-Сергуня? – рассмеялась она, троекратно расцеловывая Гурия. – Гриппует в гостинице.
- Как Сашка? – спросила я, всё также улыбаясь.
- Делает успехи, - с гордостью заметила Аня. – Весь в меня. Вот только одного не понимаю: в кого он стал светлым?!
Её младший брат в этом году тоже попал в Тибидохс к нам, на светлое отделение. Сестра его обожала.
- Останешься ужинать?
- А ты приготовила мой любимый лимонный пирог? – прищурилась подруга, а потом не выдержала и рассмеялась. – А зачем ты думаешь, я здесь стою?!
В общем, через полчаса мы все вместе сидели за столом: Аня, Гурик, Ягге, Катя и я. Вскоре к нам присоединился Ванька. Нормальный ужин в кругу старых друзей – со смехом, шутками и долгими разговорами. Вся жизнь у меня теперь такая, нормальная. Все последние три года у меня такая жизнь, иногда мне кажется, что я начинаю замедляться и покрываться плесенью, и думаю, вот бы что-нибудь случилось…
И всё-таки, нет ничего лучше ужина в кругу старых друзей. И время летит незаметно, а потому, когда все расходятся, а Пуппер мирно спит на диване, уже совсем темно, но никто и не думает, что завтра на работу. Все просто наслаждаются. Затем мы с Ванькой выходим на вечерний променад – побродить по тихим улочкам Китежграда.
Тихо скрипит снег под ногами.
- Летом, когда у тебя будет экспедиция, хочу тоже поехать в Лукоморье, может, удастся ещё кого-нибудь найти… - говорит Ванька.
Я только киваю, но мысли мои сегодня далеко и на душе неспокойно…
Да, я уже привыкла жить такой жизнью…
Но иногда мне хочется воскликнуть: «И это всё?!».
На самом деле, я не умею жить спокойно. Не умею и не хочу. Мне нужно движение, постоянное движение, иначе я просто зачахну. Я уже чувствую, как начинает медленно угасать внутри что-то важное… что ещё не погасло после смерти Глеба. И мне страшно, потому что я чувствую, что однажды просто возьму свой ларец, сяду на контрабас и отправлюсь… куда глаза глядят.
Если успею.
Я себя не обманываю – мне плохо без него. Очень плохо.
Я говорю, что научилась жить заново, но это и жизнью назвать трудно. Нет, со стороны всё прекрасно, но внутри – нет. Не хватает важного, самого важного. Я знаю, что, чтобы я там не говорила, я так и не научилась жить без него. И знаю, что никогда не научусь.
Вот только с этим уже ничего не поделаешь. Уже поздно. Я так боялась этого – жить без него, не представляла, как смогу, а когда всё случилось…
Я смогла жить. Жить дальше, как бы то ни было. Вот только жить по-прежнему не получается. И все это знают. И Аня, и Гурий, и Ягун, и Ванька…
Я уже никогда не стану прежней.
Потому что его больше нет.
И меня нет – слишком прочная была связь, и слишком многое ушло вместе с ним. Когда он ушёл, вместе с ним в моей душе умерло что-то важное.
И что тут скажешь?
- Ты меня слушаешь? – спрашивает Ванька.
Я киваю, но даже не пытаюсь понять, о чём он так увлечённо говорит.
Он хороший, очень хороший...
Вот только этого всё же мало.
А в небе светят звёзды и снег... снег скрипит под ногами...