Глава четырнадцатая
Закономерности и совпадения

Во сне и в любви нет ничего не возможного.

Наш Институт и раньше нельзя было назвать тихим. Даже в выходные дни и праздники находилось немало тех, кто желал работать, не мог оторваться от исследований. Я и сама не раз оказывалась в их числе. И я поняла, что те люди, с которыми я работаю, Люди с большой буквы.
Не потому, что они знают какие-то заклинания и умеют превращать воду в вино, а потому, что девиз у них, как у Стругацких – «Понедельник начинается в субботу». И им гораздо интереснее работать, создавать, чтобы помочь кому-то, кого они и сами не знают, а не отдыхать за столами и на дискотеках. И магами их можно назвать именно поэтому – они научились ценить жизнь больше выгоды, работать не за деньги, а за совесть, за интерес.
Возможно, и я когда-нибудь смогу стать такой.
Единственный, кто оказывался недовольным подобным положением – Нестор Сигизмундович Шлецрер, наш заведующий отделом кадров. Он всё время пытается призвать общественность к порядку, строчит кляузы на Лысую гору, изводит сотрудников длинными лекциями по безопасности… а всё потому, что некоторые - кроме него, понятно - сотрудники Института осмеливаются находиться на рабочих местах в неурочное время!
И, на самом деле, вовсе не из злобности характера, а в силу патологической боязливости. Он всё время переживает, как бы чего не вышло…
Сегодня же день рождения Института. Юбилей. И весь Институт жужжит как растревоженный улей, только сегодня я вдруг поняла, как много у нас сотрудников. Правда, ради разнообразия, наверное, никто не работает – все суетятся, кого-то или что-то ищут, кому-то что-то доказывают…
Гурий, смущённо извинившись, убежал в Ванькину лабораторию к драконьему яйцу. Они и понятно – драконы его слабость. Склепова тоже ни в какую не пожелала сидеть до вечера в гостинице. Теперь она, казалось, находилась везде сразу: расспрашивала, рассматривала, записывала… За ней увязался верный Гуня. Он шмыгал красным носом и громогласно чихал на весь Институт.
Впервые на моей памяти Гуню сбили: он попался на пути нашему Образцову.
Феликс Матвеевич спешил как всегда что-то доделать, а Гуня и представить себе в страшном сне не мог, что ему может чем-то угрожать этот по всем статьям хиленький человечек. В общем, Склепова потом целый час ворковала над Гуней, выводя Гломова из ступора, а мы всей лабораторией сочувственно поили его чаем с пряниками…
На торжественной части Шлецрер вдохновенно прочитал очередную напутственную речь, отчего большинство присутствующих почти заснули, а уж замёрзли стопроцентно. Но потом вмешался Феликс Матвеевич и тоненьким голоском пожелал весёлого праздника. Салют, наверняка, был виден даже лопухойдам. И как всегда чёткая организация Образцова выглядела внешне как совершенный хаос.
Все развлекались, кто во что горазд: Санди рассказывал истории, Верочка исполнила цыганочку с выходом, Варя смеялась так заразительно и громко, что порой перекрывала общий гвалт…
Что-то, какое-то неясное ощущение взгляда, заставило меня обернуться. Под сенью деревьев, наполовину скрывшись за раскидистыми лапами ели стоял незнакомец. Он стоял, закутавшись в плащ, лицо его было в тени, но фигура и поза показались мне удивительно знакомыми, я вот только никак не могла вспомнить, где же я их видела.
Сердце вдруг замерло и пропустило удар. Странное чувство…
На него никто не обращал внимания. Словно почувствовав мой взгляд, незнакомец шагнул ещё глубже в тень. В Китеже работает и живёт много людей, из них даже в лицо мне знакома лишь малая часть. И всё же мне сразу стало ясно, что это кто-то чужой. А странное поведение незнакомца стало лишь подтверждением моей догадки.
Увязая в снегу по колену, минуя основные скопления людей, я старалась не потерять из виду ориентир-ель. Мне отчего-то было важно узнать, кто этот человек.
Едва я шагнула за ель, как звуки стремительно стали глохнуть. И хотя я находилась сейчас едва ли в ста шагах от праздника, мне был слышен лишь далёкий неясный шум. Незнакомца видно не было, но впереди вдаль протянулась довольно ясная цепочка следов, да и в отдаленье слышно было, как скрипит снег по ногами человека.
Я побежала вперёд, путаясь в юбке и увязая в глубоком снегу. Два раза даже упала, но заметила, что впереди замаячила фигура в чёрном.
- Постойте! – закричала я. – Подождите!
Человек оглянулся и, увидев меня, лишь ускорил шаги. Собрав силы, я отчаянно бросилась вперёд. Незнакомец внезапно оступился и рухнул в сугроб, подняв целый столб снега. Похоже, его нога зацепилась за что-то под снегом. Я уже была достаточно близко, чтобы оценить рост и примерное телосложение с поправкой на тёплую одежду, когда грудь словно смяло. От боли у меня потемнело в глазах, и я со слабым стоном повалилась в снег.
Уже почти ничего не соображая и нечего не видя, я почувствовала, как чьи-то сильные руки перевернули меня на спину. Горячие пальцы коснулись моего лба и я провалилась в небытиё.
- Таня! – позвал меня знакомый голос. Я открыла глаза и, усилием воли сконцентрировав взгляд, увидела над собой озабоченное лицо Валялкина. Над его головой виднелись вершины деревьев и яркая дорожка звёзд, таинственно переливавшаяся, в синей вышине.
- Красиво… - тихо сказала я.
- Чего? – озадачился Ванька.
- Звёзды говорю, красивые, - терпеливо как маленькому повторила я.
Слева фыркнули. Чуть в стороне от нас стояли обеспокоенный Гурий, мявшийся с ноги на ногу то ли от волнения, то ли от холода, и усмехающийся Дан.
- Ты как? Что случилось? – спросил Ванька.
- Нормально, - поморщилась я и рассказала о незнакомце в лесу.
- Ты уверена? - с сомнением протянул Дан.
- А ты думаешь, что у меня галлюцинации? – резко бросила я, поднимаясь на ноги. – Если не веришь мне, посмотри на следы.
- Никто не думает, что у тебя галлюцинации, - успокаивающе заметил Ванька. - Просто я не понимаю, почему ты пошла сюда одна, никому ничего не сказала…
- Ой, ну только давай не будем! – попросила я. – Пойдём, посмотрим, он не мог уйти далеко…
Ванька уже приготовился спорить, но снова вмешался Дан:
- Ты никуда не пойдёшь, - сказал он. – Гурий, вы проводите Татьяну домой?
- Конечно, - согласился Пуппер, когда он волнуется, акцент у него звучит особенно заметно.
- А мы пойдём и всё проверим, верно? – теперь Дан повернулся к Ваньке. Тот только кивнул. – Вот и договорились!
И Дан уверенно пошёл по следам незнакомца…
Когда мы выходили из леса, я спросила Гурия, бережно поддерживающего меня под руку, как они так быстро меня нашли.
- Понимаешь, - смутился тот. – Я заметил, как ты вошла в лес и не вернулась, мне показалось это странным, и я решил пойти за тобой. Я… подумал, что могу заплутать в незнакомом лесу, и рассказал обо всём Джону. И они с другом поспешили за тобой.


Раньше со мной постоянно что-то происходило. Нет, я не говорю, что все события обязательно мирового масштаба, но все они неожиданны и достаточно удивительны. Правда, и разъясняется не всё, всё же жизнь, не книга, чтобы все вопросы находили свой ответ. И то давнее (прошло уже более полутора месяцев) событие на юбилее Института, когда появился тот странный незнакомец, возможно, стало бы ещё одним подобным случаем без продолжения в моей жизни. Если бы не странное поведение Ваньки.
Они с Даном вернулись через час, после того, как Гурий отвёл меня домой. Дан тогда как-то скомкано попрощался, а Ванька сказал, что они никого не нашли.
По Ваньке почти невозможно понять, говорит он правду или врёт, но время от времени мой внутренний голос всё же подсказывает мне правильный ответ. Вот и сейчас был именно такой случай.
Ванька отчего-то не хотел говорить правду.
Он стал странно рассеянным и отчуждённым, хотя и продолжал каждый день заглядывать ко мне на чай. В обед Джавад часто ссылался на то, что Ванька занят, у них карантин, а при этом старательно отводил глаза. Валялкин всё время ходил как в тумане – он о чём-то думал, размышлял, но, похоже, так и не смог ничего для себя решить…
Естественно, я заинтересовывалась всё больше и больше.
Через неделю после этого случая вернулся из Египта Ягун. В этот день Ванька зашёл к нам в лабораторию, что на моей памяти было всего один раз – он никак не мог оторваться от своих зверей. Они с Ягуном ушли, а потом Ягунчик вернулся с таким мрачным лицом…
В общем, Валялкин словно раздвоился, и по Институту ходило теперь двое моих друзей как в тумане.
Ваньку расспрашивать было совершенно бесполезно, если он не хотел, то ничего никогда не рассказывал. Да и словоохотливый Ягун мог быть поразительно молчаливым, тайну из него было клещами не вытянуть. Это бывало редко, очень редко, но сейчас был именно тот случай. Здесь надо было бить наверняка.
Ситуация…
А ситуация разрешилась абсолютно неожиданно.
В тот день я забежала утром в магазин моего хорошего знакомого – Ивана Ивановича Морозова. В лаборатории меня ждали только после обеда, поэтому я не спешила.
Иван Иваныч – высокий крепкий старик с длинной белой бородкой и густым могучим басом оперного певца. В Китеже он придумывал и делал изумительные игрушки. Не такие как у людей, но и не совсем магические. В основном всё делалось своими руками, а магии вкладывалась лишь чуть-чуть. Да и магия это была не обычная, сродни магии баб-ёжек. Иван Иваныч воссоздал по старинным преданиям гусли-самогуды и многие другие удивительные вещи. Эти самые первые гусли сейчас лежат у меня дома. А создать такую вещь совсем непросто, чтобы не было впечатления своеобразной музыкальной шкатулки, требуется тонкая магия и немалое искусство.
Иногда по вечерам гусли, лежащие на полки, вдруг сами собой «включаются» и проигрывают новосочинённую мелодию. А иногда с ними играется Васька.
После знакомства с Лаутаром, я не могла не зайти в мастерскую волшебных игрушек, как только узнала, что такая есть в нашем городе.
Это было ещё в сентябре, когда я только-только начала работать в Институте. Вечером, после работы, когда магазин был уже закрыт, но из-под двери пробивалась полоска света, я неуверенно постучала.
Что я там собиралась увидеть? Может быть, Лаутара, неизвестно как появившегося здесь?
Но за дверью оказался Иван Иванович. Он занимался этими игрушками уже давно, именно про него люди стали рассказывать как про Деда Мороза. Не знаю почему, но он меня сразу принял. Ничего не спрашивая и не предлагая, он стал рассказывать мне об своих изделиях, а я... я стала при каждой свободной минутке забегать к нему, чтобы помочь, а ещё, чтобы послушать его размышления о магии...
- Татьяна! Проходи, проходи! – обрадовано поднялся Иван Иваныч, снимая очки-половинки.
- Доброе утро, Иван Иванович! – улыбнулась я.
- Что-то ты совсем в последнее время забыла старика, - подмигнул он.
Сначала мы пили чай, потом я помогала Иван Иванычу собирать какую-то хитрую шкатулку. Ещё он мне показывал новые работы и рассказывал свои любимые уральские сказки. Хотя Санди – прекрасный фольклорист, мне всё же больше нравятся сказки Морозова.
Пред уходом я решила перенести часть игрушек на склад (в соседнюю комнату), разложить их, чтобы они случайно не пострадали – Иван Иваныч был на редкость рассеянным. Только я начала раскладывать вещи по полкам, как услышала голоса. Сначала я приняла посетительницу за обычного покупателя, поэтому не спешила выходить.
- Здравствуй, Ваня, - сказала она, а я узнала... Ягге.
- Яся! – басом прогромыхал Морозов. – Давненько мы с тобой не виделись.
- Давно, уже лет сто прошло, - согласилась бабушка Ягуна. – Но я же неделю назад заходила.
- Разве это заходила? Так, забегала, - рассмеялся Иван Иванович. – но мы же не об этом... Что-то случилось? Интуиция меня никогда не подводила – тебя что-то беспокоит?
Я уже собиралась выйти, всё же подслушивать чужие разговоры не очень хорошо, но следующая реплика Ягге заставила меня замереть на месте.
- Мне нужен совет, а другого человека, с которым можно посоветоваться, у меня здесь нет, - вздохнула старая богиня. – Я не знаю, что мне делать со своим оболтусом. Они так ничего и не хотят говорить ей!
- Кому ей? – переспросил Морозов.
- Не думаю, что ты знаешь эту девушку, но наверняка слышал о ней, - я вышла из подсобки. Ягге стояла ко мне спиной и ещё не успела увидеть, а Иван Иванович не успел помешать ей закончить фразу. – Её зовут Таня Гроттер.
- Ягге, что они скрывают? – тихо спросила я.
- Таня?! – поразилась старушка, резко поворачиваясь в мою сторону. – Что ты здесь делаешь?
- Она часто заглядывает ко мне, помогает с игрушками, - пожал плечами Морозов.
- Ягге, скажи, - попросила я. – Что они скрывают? Это о том человеке в лесу, да?
- Таня, я... – начала бабушка непоседливого внука.
- Пожалуйста, я знаю, что это важно, скажи мне.
- Хорошо, - смирилась Ягге. – Они не хотят, чтобы ты знала, что это был...
Она ещё не успела договорить, как я уже поняла, что она скажет.
Может быть, я знала это ещё давно, когда всё только случилось. я только не могла это признать. Это было невероятно, нет, не просто невероятно – невозможно! Это было глупо, невероятно, но... это всё объясняло.
Как была в не застёгнутой шубе, без шапки и перчаток, так и понеслась в Институт, не дослушав старую богиню.
- Где Ягун?! – крикнула я, врываясь в лабораторию.
- Он к Ваньке собирался, - оторопело сказал Дан. Остальные так и замерли в тех позах, в которых были, но мне было уже не до этого. Я спешила к девятому корпусу.
Влетая в ванькину лабораторию, я сбила Джавада, похоже он даже что-то разбил. Ванька и Ягун пили чай и о чём-то сумрачно разговаривали, возможно, даже спорили, но заметив меня, они замолчали.
- Это был Глеб? – неожиданно спокойно спросила я, поймав в небольшом зеркале на стене своё отражение – растрёпанная, красная от мороза, с горящими глазами...
Вздохнув, я подошла и села на свободный стул, переводя прищуренный взгляд с одного на другого.
- Кто тебе рассказал? – нахмурился Ванька.
- Значит это правда... – пробормотала я.
Меня словно обухом по голове удалили.
Значит, Глеб жив...


Я никак не могла поверить и понять. Ходила точно сомнамбула. Как такое могла произойти?! Раньше мне казалось, что я всё, ну, если не забыла, то, по крайней мере, пережила… а теперь всё вернулось и вернулось с новой силой!
Даже не буду говорить, как я себя чувствовала, это и так понятно. Мне никогда не было так плохо. Я чувствовала себя не просто несчастной – растоптанной. Я никак не могла понять, как такое вообще возможно, если всё это правда (а сомнений в этом не было никаких), я никак не могла понять, зачем Глеб так поступил.
Я ведь его похоронила.
Я думала, что… нет, неважно, теперь уже это неважно.
Просто вернулись все прежние чувства. Теперь по ночам мне не спалось, я всё думала, думала, думала… Я вспоминала, как лежала на кровати в магпункте и не могла даже плакать. Иногда мне казалось, что я не могу дышать. У меня тогда не осталось чувств – ни любви, ни гнева, только сосущая пустота и усталость. Как это жестоко!
Едва ли он думал, что я настолько сильная, что выдержу всё это. Он хорошо меня знал. И Глеб, которого я знала, никогда бы так не поступил… а, может быть, мне только казалось, что я знаю его? Что если все остальные были правы, а я ошибалась – возможно, он меня никогда не любил.
Мне казалось, что я схожу с ума.
Меня переполняла невероятная радость, но эта радость была хуже всего, именно от неё мне было тяжелее всего. Приходя домой, я металась из угла в угол, но никак не могла понять...
Ванька, Ягун и Катя пытались поговорить со мной, но я никого к себе не подпускала. Разговаривала только с Васькой. Мне было непонятно, почему так поступил Глеб, а Ванька с Ягуном – они же знали, почему ничего не сказали мне?
Могу ли я им теперь верить?!
Прилетали и Гурий с Аней, но они тоже ничего не добились.
Однажды утром в воскресение мне в голову наконец пришла чёткая мысль: если Глеб так поступил, значит, он меня не любит. И неважно, что всё говорило об обратном, человек, который любит, никогда не станет поступать так жестоко.
Весь день я не могла успокоиться – ревела в ванной. Мне даже показалось, что я выплакала все те слёзы, которые накопились за три долгих года. Когда я вышла из ванной вечером, то всё уже изменилось – мне стало как-то безразлично. Но если три года назад я знала, что мне нужно продолжать жить, то сейчас просто не могла понять, зачем.
Я была предельно вежлива и холодна.
Больше всего от этих вариаций страдал Васька, я это понимала, но ничего с собой поделать не могла, мне было слишком больно. Так больно, что не хотелось даже говорить.
Не знаю, к чему бы всё это привело, но, как-то подкупив моего кота, ко мне пришёл Ванька.
- Привет! – рассеянно сказал он, заходя в комнату.
- Здравствуй, - кивнула я, ни чем не выдавая своего удивления. – Ты чего-то хотел?
- Я думаю, что нам надо поговорить, - вздохнул Валялкин, устраиваясь в кресле напротив меня.
- А, по-моему, нам больше не о чем разговаривать, - сказала я, но всё же не стала его выгонять.
- Тань, я понимаю, что ты чувствуешь… - начал он.
- Ни черта ты не понимаешь! – неожиданно даже для себя разозлилась я. – Это просто, вот так прийти и сказать: я, мол, всё понимаю, так и так… А что ты знаешь о том, что чувствую я?
- Таня, пожалуйста, - попросил Валялкин.
- К чёрту ваши «пожалуйста»! – рявкнула я и бессильно опустилась на диван, чувствуя, как на глазах закипают слёзы. – Всё – к чёрту!
На меня навалилось напряжение последних двух месяцев – сначала странное молчание моих друзей, потом страшная разгадка и моё теперешнее состояние…
- Почему со мной всегда так? – пожаловалась я, скорее себе, чем кому-то из присутствующих. – Я думала, что всё прошло…
- Ты по-прежнему его любишь? – спросил Ванька, отводя глаза в сторону.
- Да, - ответила я и, наконец, посмотрела на него.
Ванька был растрёпанный и бледный, в глазах у него застыла боль, но лицо было решительное, даже очень, словно он принял какое-то тяжёлое решение и теперь готов был следовать ему до конца.
- Зачем ты пришёл? – тихо спросила я.
- Поговорить - я не могу больше смотреть, как ты изводишь себя.
Мы помолчали.
- Я был тогда не прав, - заметил он, наконец.
- Когда?
- Три года назад, когда попрекал тебя, что ты предпочла мне Бейбарсова. Мне было больше обидно, я ведь тоже понимал… ну, что у нас далеко не всё так гладко, как кажется. Наверное, наши отношения были ошибкой…
- Нет, не ошибкой, - возразила я. – Просто им пришло время закончиться.
- Да, пожалуй… - Ванька снова вздохнул. – А мы начали их снова.
- Иногда люди ошибаются не раз и не два.
- Да, но я любил тебя тогда, мне казалось, что это несправедливо, что ты вдруг ушла, а потом понял – мы слишком разные.
- Мы не то чтобы слишком разные, - я покачала головой. – Мы с Глебом тоже были разные, но у нас с тобой были разные дороги, разные жизни…
Мы помолчали.
- И всё же, в одном ты был тогда прав, - горько усмехнулась я. – Мои отношения с Глебом – тоже ошибка. Он не любил меня.
- Почему ты так решила? Раньше ты считала по-другому.
- Он очень хорошо знал меня… И всё же сделал мне так больно. Он сделал мне ещё больнее, чем ты тогда, когда притворялся, что тебе на меня наплевать, чтобы помочь Лизон. Нет, тогда бы я это пережила – ведь я уже почти всё пережила, начала жить заново…
- Пыталась, мы все знали, что ты не можешь вернуться.
- Ну, может быть, и пыталась. Но всё же. Всё же, я пыталась, у меня даже стало получаться... наверное... Но то, что оказалось на самом деле… Когда любят, не поступают так жестоко.
Васька притащил чай в чашках. Какой-то странный. Только выпив последний глоток, я поняла, что это был не чай, а вино. Тоже мне, дожили!
- Это слишком жестоко, - покачала головой я.
- И ты не задумывалась. Почему он так поступил? – заинтересовался Ванька.
- Задумывалась. Но не нашла… А знаешь, - хмыкнула я. – Это ведь даже забавно, что именно ты уговариваешь меня его простить, я ведь правильно поняла? По глазам вижу, что правильно. На тебя бы я подумала в последнюю очередь…
- Да, ты права, - вздохнул Ванька. - И я бы не стал этого делать, если бы не видел, как вы мучаете друг друга, а главное самих себя. Поэтому я и говорю – найди его. Ему очень плохо без тебя.
- Это он тебе сказал? – напряглась я.
- Нет, но это заметно. Даже Дан всё понял, хотя и не слышал нашего разговора. Ему очень плохо без тебя, иначе бы он не прилетел…
- Может быть, ты ещё знаешь, почему?
- Знаю, но рассказать тебе всё должен он сам, - после этого мы долго молчали, а потом я сказала:
- Вот как, значит…
- Да, именно так.
Мы ещё помолчали.
- А Ягун тоже знает?
- Да. И Сарданапал. Ягге узнала недавно, после того, как всё произошло, она уговаривала нас всё тебе объяснить, а мы никак не могли решиться. Нужно было её послушать, - я только пожала плечами. Какая теперь разница? - Для остальных Глеб до сих пор мёртв.
Я не смотрела на Ваньку – только на свои руки, сцепленные в замок.
- Тебе нужно всё хорошенько обдумать, - заметил Ванька, вставая. – Если всё же решишься, я расскажу тебе, где его найти.
- Спасибо, - сказала я, когда он уже почти ушёл. – Спасибо тебе…


Я всегда с возмущением слушала людей, которые не умеют прощать. Мене было жаль их. Я всегда удивлялась их чёрствости. Мне всегда казалось, что если есть хоть один шанс на счастье, если любишь – поверь. Рискни, но поверь. Возможно, что ты ошибёшься, но, возможно, окажешься прав, а значит, игра стоит свеч.
А я люблю Глеба. Очень люблю, даже больше, чем раньше.
Правда, чтобы во всём разобраться, мне понадобиться время, возможно много времени. Я так и не смогла догадаться, почему всё так получилось, но решила попробовать.
На улице стояла середина мая. На деревьях пробивалась первая, неуверенная листва, гремели грозы, лили дожди. Моя книга по стихийной магии была сдана, наконец, в печать, а я…
Я решилась лететь.
Я решила всё узнать. Найти Глеба, понять причину, почему всё так у нас получилось. А там будь, что будет. Злиться проще, но я нашла в себе силы простить и попытаться снова. Было бы, конечно, намного проще отказаться от всего. Это было бы не так больно. Но я бы себе никогда не простила, если бы не попыталась понять, что же случилось на самом деле. И попытаться всё исправить.
Может, кто-то скажет, что я не права, что я поступаю глупо, даже опрометчиво… но, если не верить своим чувствам, разве есть что-то, чему стоит верить?
В общем, казино приняло ставки, и барабан моей судьбы снова закрутился…
В обед я уверено постучалась в кабинет Калерии.
- Таня? – удивилась она. - Что-то случилось?
- Можно сказать – да, Калерия Александровна, - вздохнула я. – Тут такое дело…
И я рассказала ей всё. С самого начала. Когда шла сюда, хотела лишь обрисовать сложившуюся ситуацию, но постепенно всё больше увлекалась, и рассказала всё подробно. Так подробно, как не рассказывала до этого никому. Калерия не перебивала меня – она внимательно слушала, а её живое лицо отражало то сочувствие, то радость…
Нет, на самом деле, ей знать этого было не нужно, это было нужно мне. Я слишком долго всё держала в себе. Я рассказывала, прежде всего, для себя, и с каждой минутой всё больше и больше уверялась в правильности принятого решения.
- Бедная девочка! – сказала Калерия, когда я в изнеможении замолчала. И этими простыми словами она окунула меня в такой водопад нежности…
У меня никогда не было матери, но если бы я знала её, то она, безусловно, была бы похожа на Калерию – добрая и понимающая.
- Ты хочешь найти его? – деловито спросила начальница. Я кивнула. – Хорошо… Значит, тебе нужно будет подписать у директора заявление на отпуск. Думаю, два месяца тебе хватит?
- Что вы, так много времени… - даже растерялась я.
- Не так и много, - улыбнулась Калерия. – Для того чтобы понять.
Через полчаса заявление было написано и рекомендовано Калерией, и я стояла перед кабинетом директора. Прежде мне не доводилось здесь бывать. Растеряв всю свою недавнюю решимость, я никак не могла набраться смелости и постучать.
- Войдите! – повелительно сказал голос и дверь передо мной распахнулась.
О нашем директоре ходили легенды. На вид ему было не больше тридцати, но волосы он имел даже не седые, а выбеленные временем. Поговаривали, что ему уже почти тысяча лет, во всяком случае, уже сто с лишним из них он был директором нашего Института. Возможно, всё дело было в крови Tuathe de Dannan, якобы тёкшей в его жилах.
Пока Альберт Сигизмундович изучал моё заявление, я рассматривала помещение. Мне ожидалось, что кабинет у него будет больше. Мебель здесь была даже не старинная, а какая-то странная, словно дерево вдруг стало глиной и из него вылепили всё это великолепие. Ещё она была вся изукрашена занятными узорами. На одно рассматривание этих узоров могло бы уйти времени больше, чем было выделено мне на отпуск. Так как мне никто не предложил сесть, я, минуя замысловатые стопки и горки книг, удерживаемые разве что магией, я подошла к стене с фотографиями. Как я поняла, это были сотрудники нашего Института.
Глаза, пробегая по изображениям, привычно выхватывая знакомые лица: Калерия, Семён, Юлиан, Образцов, Шлецрер, Фома, даже Поклеп Поклепыч, ещё знакомые лица… Взгляд зацепился за фотографию в изящной тёмной рамке. Красивый сильный мужчина обнимал серьёзную девушку с мелкими кудрявыми светлыми волосами.
Я не сразу поняла, что заставило меня остановиться на ней, а потом…
Это был мой отец. Совсем ещё молодой. И мама. Мы, и правда, были с ней очень похожи, но сходство это не бросалось в глаза, а заметно было в каких-то неуловимых чертах, даже позе…
- Да, это Леопольд и София – твои родители, - сказал директор, неслышно останавливаясь сзади. Я вздрогнула от неожиданности, а потом спросила:
- А разве они работали здесь?
- Как? Тебе никто ничего не рассказывал? – теперь удивлялся уже директор. – Софья начинала работать вместе с твоей начальницей Калерией, и, насколько мне известно, они были подругами. Лео же был лучшим сотрудником отдела Артефактологии, такой талантливый… Мне жаль, что всё так получилось.


По крыше небольшого дома мерно стучали капли воды, а ветер силой бросал их в окна и на крышу, где капли отдавались звонкой дробью, очень напоминая град. Но в самом доме было тепло и довольно тихо. Только тикали часы да потрескивали дрова в печи. На мебели, бревенчатых стенах и лице молодого человека, сидевшего в кресле, играли отблески пламени.
У него было волевое лицо, черты которого за последние три года только стали резче, твёрже. Взъерошенные чёрные волосы падали ему на лоб, а тонкие сильные пальцы переворачивали страницы книги, в которую он даже не смотрел. Во всяком случае, его взгляд был направлен куда-то вне текста. А глаза у него были презанятные – чаще в них ничего не отражалось. Но изредка, совсем как сейчас, в глубине их мелькало что-то, некая бесконечная печаль.
Прошло уже три года, как он поселился здесь. Долгих три года одиночества. Конечно, ему было к этому не привыкать – сколько лет было проведено в затерянной землянке алтайской ведьмы, но потом-то всё изменилось.
И он, наконец, был не один. Он был счастлив, хотя не мог до конца поверить в это счастье – слишком незаслуженно-большим оно ему казалось. И вот всё рухнуло. Но так было правильно, так следовало поступить. Хотя, правильно-то правильно, но всё равно тяжело.
Всю свою жизнь он отдал, только бы защитить ту, которую любил. Может, он поступил и не совсем верно, но другого выхода он всё равно не видел. Он отказался от возможности быть с ней, отказался практически ото всей магии, поселился в глухом лесу, в стороне от людей. Он словно ждал чего-то. Вот только чего ему было теперь ждать?
Парень, хотя какой уже парень – молодой мужчина – вздохнул и подошёл к печи, разглядывая огонь.
Всё, чем он здесь занимается – читает и исследует свои силы, которыми никогда уже по-настоящему не сможет воспользоваться, иначе она его почувствует – у них похожая магия, слишком похожая. Он знал, что поступил жестоко – она теперь думает, что он мёртв. Но, по крайней мере, она сможет начать жить заново…
И всё же, тяжело любить, зная, что ты был бы любим, но не иметь шанса на счастье. А, впрочем, даже если можно было бы решить проблему, послужившую причиной их «расставания», то от этого мало что бы изменилось. Он продолжал искать разгадку проклятья, но не выходило...
Едва ли она сможет простить его после всего, что он сделал, как он поступил... И уж совсем он не мог понять, что побудило его показаться на празднике, когда она увидела его. Возможно, ему хотелось увидеть, что она счастлива, а возможно, его жизнь, как бы плавно и нормально она теперь не текла, была без неё не полной, лишённой какого-то глубокого смысла.
Сквозь шум дождя он не сразу разобрал, что в дверь стучат. Ещё некоторое время от удивления не мог сообразить, кого могло принести к нему в такую погоду. Сказывался отказ от магии – раньше он смог бы узнать о визите и человеке, его наносящим, ещё на расстоянии километра. Нерешительно, что вообще было для него не свойственно, он подошёл к двери и распахнул её.
С той стороны на крыльце стояла рыжеволосая девушка, обнимая контрабас. Впрочем, догадаться, что она рыжеволоса было довольно трудно – от воды её волосы казались совсем тёмными. Вода ручьями стекала с её волос и насквозь промокшей одежды, но она, казалось, совсем этого не замечала.
Сказать, что он был удивлён – ничего не сказать. Он был ошеломлён.
- Таня… - пробормотал он.
- Хм… Как… дела? – тихо и нерешительно спросила она, не отводя всё же глаз от его лица.
- Нормально, - также тихо ответил он. Она только кивнула, вглядываясь в его глаза.
Как это часто бывает, важно было не то, о чём они говорили, а то, что они могли бы сказать, но то ли не нашли опять нужных слов, то ли просто не решались произнести их вслух. Они просто стояли, впившись друг в друга глазами и молчали, словно ждали чего-то.
Наконец, он заметил, что девушка дрожит от холода.
Он нерешительно сделал шаг к ней навстречу, и девушка тут же отказалась в его крепких объятьях.
- Глеб, - прошептала она. – Какой же ты дурак…
А он гладил её мокрые волосы, прижимал как можно крепче к себе, отчего рубашка в момент промокла. Он целовал её губы и мокрые щёки, которые отчего-то были солёными.
Он знал, что этого не стоит делать, потому что потом уже невозможно будет остановиться, расстаться, но сдерживаться не смог. Все проблемы, разговоры, испытания, весь окружающий мир – всё будет завтра.
А завтра будет завтра.
____