Давно, еще в детстве, я прочитала в одной детской книжке следующее забавное определение искусства, данное этому феномену двумя маленькими девочками: «Искусство – это когда из кустов выскакивают». Тогда я и не могла подозревать, что и в данном случае «устами младенца глаголет истина». Весь ХХ век искусство только тем и занималось, что искало способы, как бы поэффектнее выскочить из каких-нибудь «кустов». Иногда и в прямом смысле. Тогда такое искусство называется «перформанс» или «хэппнинг»… Но об этом позже.
Начнем же мы с явлений нам близких, а кому-то, может быть, и дорогих. С творческих поисков художников города Николаева. Предупреждаю сразу, что не всех художников мы будем здесь представлять, не всех хвалить и не всегда оправдывать ожидания тех, кто ищет в искусстве лишь разумное, доброе, вечное плюс всенепременно прекрасное. Искусство, как ни банально это звучит, есть зеркало жизни. Но признайтесь, всегда ли жизнь соответствует вышеперечисленным требованиям, обычно выдвигаемым обыденным сознанием искусству? Искусство, как и жизнь, феномен сложный и многогранный и если оно становится таким, каким оно вряд ли кому понравится, значит есть у него на то свои веские причины. Эти причины мы и попытаемся здесь объяснять в меру своих сил и способностей.
Первый же выпуск рубрики начнем все же (чтобы не очень пугать милых нашему сердцу читателей) с рассказа о таком искусстве, которое вполне может соответствовать ожиданиям человека тонко чувствующего прекрасное и знакомого с историей мировой культуры.


Она любит синий цвет, португальские фаду, фламенко, испанский язык, стихи Гарсия Лорки, книги Милорада Павича и «Записки у изголовья» Сэй Сёнагон, одноименный фильм Питера Гринуэя и фильмы Карлосы Саура, японские танка и гравюры, веера, китайские платья, море, ветер, греческие острова и Андалусию, где она никогда не бывала, но откуда, похоже, родом ее душа. Она – дитя своего времени, у которого в голове настоящая каша из реальностей реальных и реальностей вымышленных. Живет в Николаеве. Точнее физически обитает ее тело. Где живет ее душа, не знает порой и она сама. Но определенно где-то далеко в пространстве или времени и там где красиво – на блаженных греческих островах, под цветущими сакурами японских садов, в хазарской дикой степи, в знойной Андалусии, на ольвийских пляжах, в узких улочках Лиссабона… Когда душа оттуда возвращается, то вынуждает тело приниматься за работу по переложению своих впечатлений на доступный постороннему восприятию язык. Так возникают выставки Татьяны Кручининой. Почему я говорю выставки, а не просто работы? Потому, что каждое открытие и экспозицию художница пытается обыграть, сделать событием, помогающим глубже войти в атмосферу создаваемого ею художественного мира. Она даже свой собственный образ стилизует в угоду концепции выставки. Жизнь как искусство. Концепт не новый, но все равно привлекательный и мало кем воплощаемый в жизнь последовательно и убедительно.

Свое художественное крещение она получила от мэтра. До этого она занималась керамикой, помогала мужу – известному в городе ювелиру и дизайнеру Сергею Кручинину, что-то тихонько рисовала – для себя. А летом 2004 года она поехала в гости к художникам Бахтовым в их удивительный Дом в Парутино/Ольвии. Лето было дождливое и печальное. Но все равно, в пасмурно-жемчужные дни Бахтовы, а с ними и Татьяна отправлялись в традиционные долгие прогулки по Ольвии, по длинным пустынным пляжам Нижнего города, которые в такие дни выглядят особенно печально. На пляжах Татьяна собирала ракушки и всякие приятные на ощупь или глазу мелочи – черепки античных сосудов, красивые веточки и палочки, «куриных богов», камешки – все то, что выносит на берег Река. Она приносила все это в Дом Бахтовых и складывала в укромном уголке. Зачем – сама не знала. Периодически она возвращалась к своим этим «коллекциям», перебирала, рассматривала находки и, со временем, подсознательно, начала выкладывать их в композиции, подбирая, словно буквы забытого алфавита, подходящие предметы, чтобы сложить их в те «слова», которые сразу приходят на ум, когда думаешь о пляже. Море. Ветер. Волна. Песок. Камень. Раковина. Соль. Синий. Сеть.
«Бахтов, дай молоток!» Бахтов молоток дал, словно передал по эстафете от старшего к младшему некий волшебный жезл искусства, получив который, да еще и из рук настоящего мастера, молодая художница уверено и успешно начала свою самостоятельную художественную карьеру.
Ее первая персональная выставка «Длинные печальные пляжи», состоявшая из девяти объектов/декоративных панно, до сих пор кажется мне одним из самых ярких явлений художественной жизни нашего города. Так никто здесь не делал и не сделает. Она сама уже не делает таких вещей, потому как такие переживания и ощущение «метафизического общения» с предметами случаются с человеком лишь однажды и, скорее всего, в детстве. Это были удивительные вещи, исполненные какого-то «греческого» чувства меры и гармонии. Простые по форме и емкие по содержанию, словно некие иероглифы. Здесь как будто бы объединились две древние эстетические системы, к которым художница питает давнюю любовь, – средиземноморская и дальневосточная. В них было что-то абстрактно дзеновское, они бы вполне сгодились для созерцательных практик, но и много греческого, южного, чувственного, потому как использовались простые и приятные «на ощупь» материалы. Поэтому и имена работам были даны на древнегреческом языке – ведь они были родом с «древнегреческих» пляжей Ольвии! Эти «объекты для любования» были просты и непонятны одновременно и вызывали совершенно разноречивые эмоции – от восхищения их утонченной эстетикой до резкого неприятия и насмешек над «кучками мусора», притащенного с пляжа.
Однако, как ни удивительно, мои опасения, что такое искусство здесь никому не нужно, оказались напрасными. Почти вся коллекция была быстро раскуплена. В недрах индустриального Николаева дремлет жажда утонченности. А может просто были найдены правильные «слова», пробудившие самые архаичные воспоминания…

Тот, кто хоть немного знаком с художественной культурой, знает, что самое утонченное и, можно даже сказать, стильное искусство всех времен и народов создали, пожалуй, японцы. Часто оно трудно для восприятия европейца, привыкшего к яркости красок и пышности форм, но человек с развитым художественным вкусом не может остаться равнодушным к японской графике или керамике раку. Татьяна Кручинина любила все японское чуть ли не с младенчества. Именно японской была картинка, которую она первой робко мне показала и, посмотрев на которую, я удивленно спросила: «А почему ты больше ничего не рисуешь?». Так открылась графическая страничка творческой биографии этой разносторонней художницы.
Вначале она стеснялась и даже как-то мучалась, словно ощущая неуместность всех этих японских изысканий и изысков здесь, в Николаеве, который далек от Японии не столько географически, сколько метафизически. Но потом давняя любовь одолела все страхи. Так появились эротические «Картинки для спальни» - вымышленные иллюстрации к вымышленным стихам вымышленного японского поэта Рубоко Шо. В команду были приглашены и настоящие классики японской литературы – придворная дама эпохи Хэйян Сэй Сёнагон и легендарная поэтесса 9-го века Оно-но Комати. «Картинки для спальни» во всю игрались с японским классическим искусством, как по форме, так и по содержанию. Хотя поэт, чьи стихи якобы иллюстрировали эти картинки, был все-таки вымышленный.
Это была очень долгая история, длившаяся чуть ли не год – период тщательных культурологических исследований, ставший в конечном итоге творческим методом художницы. Теперь ни одна выставка не будет делаться без длительного чтения книг. От интуитивного, почти детского самовыражения «Длинных печальных пляжей», художница перешла к изысканно-утонченным «играм в бисер», когда за каждой работой будет стоять целая культура, литература и кропотливый труд по вживанию в «текст». Она знает, что делает стилизацию. Но хочет, чтобы она максимально была близка оригиналу. Труд воистину утопически-титанический! И если гейши из ее «Спальни» больше похожи на японские стилизации эпохи модерна, то последний, очень трудный для женщины своей сосредоточенностью на идее долга и смерти, проект «Буси-до или путь воина» был приближен к японским оригиналам настолько, насколько это вообще может сделать европейская женщина! За два с половиной года она пережила японскую любовь и японскую смерть во всей полноте их визуальных и литературных репрезентаций.

В начале этой истории тоже была книга. И пляж.
Все началось еще летом 2005, когда мы с ней отправились в Очаков полежать на пляже. Она забыла пляжное чтиво дома. В доме моих родителей на полке стояло много моих книг, и она решила найти среди них что-то для чтения на пляже. Наткнулась на странное название «Хазарский словарь».
- Это что такое? Художественная литература?
- Художественная, - ответила я, не подозревая на тот момент, насколько она может оказаться художественной!
Так она стала ловить сны в Великой Степи, обучаясь этому искусству у самой принцессы Атех, с которой у них установились особые отношения. А главный медиум Хазарии Милорад Павич стал ее любимым писателем.
Тот, кто читал эту книгу, знает насколько это образно насыщенный текст, словно бы вопиющий о своей визуализации. Но в то же время - это текст, который очень сложно перевести на визуальный язык, ибо он самодостаточен как текст, вызывая настолько мощные ассоциации, что уже только этого опыта достаточно всяком читающему «Хазарский словарь». И ассоциации эти столь индивидуальны, что всякое притязание на обобщение, на попытку воплотить в материале почти мистические личные переживания, связанные с чтением этого текста, кажутся не то, чтобы обреченными на провал, но просто святотатственными. Тем не менее, она дерзнула. И избрала для этого совершенно баснословный способ – «проиллюстрировать» книгу скульптурами!
Но «иллюстрации» - это, конечно же, условно. Восемь керамических скульптур, представленных на выставке «Ловцы снов», которая стала, пожалуй, самым ярким и впечатляющим событием в истории выставочной деятельности галереи «На Спасской 45», изображали хазарскую принцессу Атех – эту великую темную жрицу, владеющую пугающим искусством ловли снов. Сами скульптуры и мистическая атмосфера, созданная в помещении галереи – темнота, отдельная подсветка каждой скульптуры, отбрасывающей замысловато пугающие тени на стены, видеоролик, специально снятый под этот проект, музыкальный микс, написанный под видео, запах полыни – все это приводило людей в состояние какого-то эстетического потрясения и оцепенения, так что они выходили из галереи молча и долго не могли прийти в себя. Их души попали в сети Татьяны Курчининой в сговоре с Атех. Сама же она попала в сети литературы и долго, до сих пор, пожалуй, не может из них выпутаться. Периодически она создает все новые образы прекрасно-ужасной Атех в дополнение к тем восьми, которые, кстати, были сразу все куплены.
Художница Кручинина – смелая путешественница по огромной планете человеческой культуры. Ее занимает многое. И сложно сказать, куда в следующий раз увлекут ее каравеллы или караваны, куда позовет печальный глубокий голос ее любимой португальской певицы Маризы, бередящий душу тягучими фаду – в Португалию? в Марокко? в Испанию? в Турцию? На край света и за него? Мне это все ужасно интересно и я внимательно отслеживаю, что она сейчас читает. Ведь обязательно произойдет увлекательное интеллектуально-визуальное приключение! Надеюсь интересно и вам.