Уже некоторое время спустя я помогал Шарелу с Наташей разбирать вещи в только что купленной квартире. Жильё было шикарным, с отделкой в стиле «евро» и, по классификации Мимозы, – «о пяти углах», то есть пятикомнатным. Здесь ещё витал запах ремонта. Домашний скарб был свален вперемешку, книги сброшены в кучу, и лишь самое необходимое лежало особняком, отложенное супругой. Отложенное, чтобы всегда быть под рукой, так как в любую минуту могло быть востребовано нештатной ситуацией: так в специально отведённых местах держат огнетушители.

«Необходимое» представляло собой учебники и практические пособия по психиатрии, сборники диагностических таблиц, карт личности, особенно много было книг по НЛП. Мы с «Наташьей» стояли около этой сокровищницы и общались на темы, отражённые в названиях психологических трудов. Из глубины же квартиры доносились звуки псалмов, вовсю распеваемых объектом всего этого психологического инструментария: объект очень любил петь протестантские гимны…

* * *

Вскоре ко мне, всё ещё мучающемуся болезнью глаз, зашла поплакаться Садовская: всё у неё было плохо. От рассказа о скверных обстоятельствах она перешла к более отдалённой действительности, добравшись, наконец, до Президента, гостившего в Одессе: приближались выборы-1999.

Перед прибытием Кучмы на открытие Дворца правосудия в его администрацию поступила команда: «Прячьте девушек!» Оля сопроводила рассказ подробностями. Накануне Президент открывал выставку «Связь-99». С ножницами наперевес гарант приближался к ленточке. Увиденное заставило его просто возликовать. «Молодцы! Правильно, ленточка – тоже символ! Сразу две прицепили, чтоб я их перерезал! Две ленты... Да-а, две… Значит, срок второй, президентский... Начну-ка я с-с-с-с… нижней…»

Вж-ж-жик! Первая попытка провалились… Равно как и вторая: сначала ножницы прошли выше, а затем, скорректированные, – ниже. Розовая гадина не поддавалась ни в какую! Алкогольные пары свели на нет снайперские навыки первого лица державы.

Затем ковровой дорожкой гарант двинулся к экспонатам. Вдоль прохода стояли девушки в футболках с его портретом и надписью «Кучма – наш Президент!» Леонид Данилович вдруг заметил, что на торсе одной из девиц его собственное изображение как-то весело и заговорщицки… подмигивает собственному оригиналу…

Некая остроконечная возвышенность, обусловленная морфологией женского тела, попала «фотокучме» на футболке в глаз, подперев зрачок с изнаночной стороны, и недремлющее око Президента лихо подмигивало подлиннику. «Интересно, что бы это могло быть?» – лукаво спросил себя оригинал: он, конечно же, знал ответ…

Девица даже не успела испугаться. Гарант, которого вдруг заштормило, подплыл к шеренге радостно улыбающихся девушек и, выбрав погрудастее, задрал на ней футболку, задав диве невинный и очень смешной, по его мнению, вопрос:

– А что у тебя там, под Кучмой, ха-ха-ха-ха?!

Начальник охраны «гаранта» подал знак – и фото- и видеокамеры под ударами подручных полетели на пол, звеня и подпрыгивая: поведение пьяного Президента Украины являлось государственной тайной.

Мною долго осмысливалось услышанное: я собирался отдать свой голос Кучме. «Это же – символ. Символ отношения хозяев к народу – как к быдлу». Я мысленно обратился к Морозову: «Ну что, дружище?! А если б твоя сестра или жена стояли там, в оцеплении, и была бы так же, как девица с выставки, обесчещена «гарантом», небось, слёзки к горлу подкатили бы, а? Небось, кулачонки бы сжал в бессильной ярости?! А ведь ничего ты, дружище, поделать бы не смог: это власть, и она у нас – такая…»

* * *

Не так уж много времени спустя грянул первый, пока слабый гром, предвещая грозу, которой предстояло разыграться вскоре в составе «группы Нещеретного» произошли перемены. Команда мошенников состояла из лиц, как правило, не в полной мере посвящённых в суть «бизнеса» бывших музыкантов. Как только ресурс легальности подручного был исчерпан и количество жертв, способных опознать его на улице, приближалось к критическому, следовал приказ «Исчезнуть из города!» — и человек, не до конца понимая мотив команды, уезжал.

«Группа Нещеретного» и в самом деле была группой Игоря Вячеславовича, хотя все акции планировались им совместно с Желтовым: последний слишком часто уходил в мрачный устойчивый запой, и большинство операций Нещеретный доводил до конца самостоятельно. Иногда запой у подельника провоцировал сам Ёка: он просто наслаждался видом животного состояния, в которое впадал друг Ика.

Совершенно неожиданно Нещеретный заявил в начале октября: «Я ухожу из большого спорта и перехожу на тренерскую работу», мотивируя свой уход некими событиями, якобы приключившимися с ним. Из его рассказа следовало, что накануне Игорь Вячеславович спокойно шёл Большой Арнаутской улицей, как вдруг услышал сакраментальную и ставшую почти классической фразу:

— Молодой человек! Минуточку!

Надо сказать, что в «группе Нещеретного» это высказывание обрело статус пословицы, и люди Игоря с удовольствием вставляли его в свою речь. Это был код для посвящённых: только самые приближённые знали, что именно эту фразу услышал Александр Николаевич, когда впервые был опознан на улице своими жертвами. Поэтому, идя на «дело» и подзадоривая друг друга, члены группы обращались один к другому, накликая таким образом удачу: «Молодо-о-ой человек! Минуточку!»

Именно эту недвусмысленную команду якобы и услышал Игорь Вячеславович. Из его рассказа следовало, что не успел он повернуться на оклик, как «чьи-то цепкие крючковатые пальцы с силой сжали его руку повыше локтя». Друг затем ещё несколько раз в цвете живописал, как больно и страшно ему было, когда «костлявая рука Вия» впилась вдруг в предплечье: «Я увидел перед собой стареющего уже мужчину невысокого роста, глаза которого излучали нечеловеческую злобу, а яд гремучей змеи капал с уст преследователя…» Нещеретный поработал над текстом блестяще и теперь в ярчайших красках изображал собственную «поимку», рассказ о которой легализовывал вывод агента СБ из-под грядущего вскоре удара.

Дабы упрочить у своих подручных впечатление правдоподобности форс-мажора, заставившего основоположника выйти из воровского конгломерата, Игорь Вячеславович даже написал два заявления по поводу преследования со стороны неустановленных лиц: одно было адресовано в областное УМВД, второе — в облпрокуратуру. В своих эпистолах Нещеретный описывал, как на него, известного в городе журналиста, было совершено нападение и высказаны «угрозы, несовместимые с жизнью».

«Птенцы гнезда Игорева» с огромным оптимизмом взялись за благородное дело — подсобить «папе» в священном деле самозащиты. Соратники с величайшим энтузиазмом подсказывали учителю верные выражения, которые профессиональный журналист никак «не мог» сформулировать в своих посланиях…

Лишь одного подручные так и не узнали: не узнали они того, что письма эти, эти грозные и убедительные заявления, так никогда и не были отправлены. Не насторожило их также и то, что до сих пор всякий раз, когда случались подобные инциденты узнавания и поимки Игоря Вячеславовича своими жертвами, он всегда выходил сухим из воды и продолжал своё ремесло: кто-то мощный и всесильный его прикрывал. Но теперь всё было по-иному: могущественная организация в последний момент спасала своего агента. Никто ничего не заподозрил, и акция Нещеретного по легализации своего выхода из группировки была воспринята её членами в качестве естественного шага человека, попавшегося в сети. На место Нещеретного встал Титомир.

* * *

Вскоре позвонил Шарел и назначил встречу. Через час мы уже сидели в кафе в центре и обсуждали текущие дела. В обычном режиме незаметно протекло минут десять, как вдруг атмосфера фешенебельного заведения была как-то неявно нарушена. Моё подсознание зафиксировало вторжение в до сих пор однородную среду некоего инородного включения – диссонирующей с общим мажорным фоном фигуры. Странный силуэт притягивал внимание как нечто чужеродное на лоснящемся фоне ярко оформленного помещения.

Я посмотрел направо: лавируя между столиками и останавливаясь ненадолго у некоторых из них, в нашем направлении двигалась старая цыганка. Для меня, как и для многих горожан, эта согбенная, сморщенная от старости женщина с почти чёрным цветом кожи была чем-то наподобие местной достопримечательности: она на протяжении многих лет зарабатывала на жизнь гаданием весьма оригинального вида. Прорицательница носила с собой коробку, наполненную бумажными карточками с нанесёнными на них предсказаниями. Тут же, на бортике картонного сосуда, сидел попугай, который по команде хозяйки извлекал одну из карточек. Команда, естественно, следовала после предоплаты: так цыганка зарабатывала. Но уже несколько лет она работала одна: история умалчивала, что случилось с пернатым Меркурием, вестником богов.

Пифия предстала пред нами в весьма неподходящий момент: Шарел как раз что-то оживлённо говорил. Настолько неподходящий, что Крол отмахнулся от неё, как от назойливой мухи, произведя типичный западный жест, – махнул прочь от себя на уровне груди вывернутой наружу ладонью: вот-вот должна была наступить кульминация в его повествовании. Он посылал цыганку в направлении, известном не только каждому русскому, но теперь и некоторым подданным нидерландской короны.

Крол продолжал увлечённо вещать, я же не менее увлечённо внимал ему. Как-то краем глаза мной всё же была отмечена стоящая немного сбоку и непрерывно что-то говорящая чёрная фигура: получалось нечто наподобие стереосистемы. Несколько подкорректировав свой «центр управления полётами», я вполуха слушал своего шефа, а другую «половину уха» настроил на улавливание размеренной и какой-то уж больно уверенной речи цыганки.

– …у тебя нету… Твой начальник… это ты с ним сидишь… и пьёшь… он иностранец… У тебя новая квартира… Но там ещё живут люди… без тебя и до тебя… Ты живёшь, как солдат… у тебя… ничего нет… Никакой… ни стол… ни стул… Только постель… Ты спишь всегда один… Твою девушку… которую ты любишь… И она тебя… Её забрали у тебя… люди из… казенный дом… Люди из большого серого дома… Они взяли её и держат… Как плен… Чтобы ты сделал, как они скажут… Но скоро всё будет хорошо… Её отпустят… Ты уже не будешь спать, как солдат…

Очевидно, что-то изменилось в моём лице, так как Шарел перестал обсуждать введшую его в азарт тему и сам стал слушать гадалку, но та уже замолчала. Из всего услышанного Крол сумел осознать лишь то, что цыганка верно указала на его иностранное происхождение, остальные же её словеса им не могли быть поняты, так как касались только фактов моей личной истории. Друг удивлённо вперил свой взгляд в вещунью, но та в ожидании денег вопросительно уставилась на меня. Я дал ей купюру, и цыганка, не поблагодарив, стала удаляться, бросив на прощанье:

– Ты только знай, что так и будет, как я сказала… Надо только ждать…

Шарел прекратил обсуждать заявленную вначале тему, напрочь забыв, о чём он с таким жаром говорил ещё минуту назад. Он хотел только одного: чтобы я истолковал этот феномен, пояснил, что же значат слова необразованной женщины. Я и сам не знал, как отнестись к невероятному событию, к тому, что в очередной раз слышу «всю правду» от человека, видящего меня впервые. «Поразительно! Потрясающе!» – я и в самом деле при переезде на квартиру спал как бы в походных условиях, по-солдатски.

Мой рассудок уже давно вошёл в «плотные слои атмосферы» и начал сгорать. Невиданное событие содержало в себе и совершенно новый нюанс: бывшая избранница была представлена как заложница...

* * *

Наступил декабрь 1999-го, и в один из финальных дней года мне довелось побывать на дне рождения. Домой я вернулся поздно, поэтому, когда в семь утра меня разбудил непрекращающийся звонок в дверь, я долго и успешно боролся с чувством долга, условным рефлексом, болезненным любопытством и прочими вещами, заставлявшими меня подняться и впустить нежданных визитёров. Наконец социальная составляющая, кое-как пробившись к светлому пятну сознания, превозмогла.

Отворив дверь, я обнаружил источник раннего беспокойства – двух крепких парней. Визитёры осведомились, Зиньковский ли я Олег Фёдорович, и предъявили удостоверения: это были оперуполномоченные Ленинского РОВД Одессы Геннадий Маройко и Владимир Фрайман. По дороге в райотдел маройко поигрывал пистолетом, и поражаясь собственной смелости, отпускал в мой адрес грубые шутки. Юноша, ещё совсем недавно прозябавший в аграрной глухомани Николаевской области, неведомо каким ветром был занесён в оперативники МВД, и он всё не мог свыкнуться со свалившейся на него властью, подкреплённой наличием у него оружия. Поэтому дабы снова убедить себя в собственном могуществе, он смело экспериментировал с таким феноменом, как безнаказанность.

Вскоре я был доставлен в райотдел. Там уже пребывал мой брат – его, по-видимому, забрали вообще часов в шесть. Начались допросы, взятие объяснений, очные ставки. Затем была беседа со следователем Еленой Александровной Янковой, в первые же минуты нашего общения, носившего по преимуществу односторонний характер, заявившей:

– Вряд ли я это смогу доказать, но думаю, именно вы являетесь организатором афер…

Речь шла о деятельности «группы Нещеретного».

– У вашего брата, равно как и у Титомира, не хватило бы мозгов создать такую виртуозную схему.

Затем следователь решила задействовать припасённый в рукаве козырь:

– Скажите… – она выдержала драматическую паузу. – А вы могли бы убить человека?

– ???!!!

«Ага, – догадался я, – она уже беседовала с Титомиром… Речь – о моём «заказе»…»

Следователь вдруг замолчала, уставившись куда-то в пространство слева и немного позади меня. Я даже подумал, что в этом месте она видит кого-то из плоти и крови, поэтому украдкой оглянулся: в точке, приковавшей взгляд дознавателя, никого не было…

Допрос продолжался минут сорок, опер Маройко был «злым», Фрайман – «добрым». Вскоре нас выпустили. Выяснилась одна деталь. Задержания начались несколько необычно: один из обманутых коммерсантов якобы опознал Титомира, случайно столкнувшись с ним на улице. По странному стечению обстоятельств, фирмач прогуливался в компании сразу с двумя милиционерами… Мой бывший «агент» сразу же сдал следствию… – нет, не Желтова, не Нещеретного, не других членов группы – он сдал только моего брата…

Через несколько дней моего ближайшего родственника и Желтова арестовали – имя последнего не могло не всплыть, – а вскоре обоих освободили под подписку о невыезде.

В процессе следствия опер Маройко не переставал поражаться «феномену Титомира»: «Это ж надо! Первый раз вижу, чтобы мошенник составлял список, а напротив, через тире, писал «кинул»! Он что – сумасшедший?!!»

После освобождения своих подельников Нещеретный повёл себя неожиданно: он начал уговаривать брата… скрыться. Тот резонно возражал: если и есть за что отвечать водителю, то лишь за самую малость из того, что инкриминирует ему следствие. Игорь не сдавался и лишь с невиданным энтузиазмом выискивал всё новые и новые аргументы. Сначала он обещал брату, что тот сможет жить, сколько угодно, у его, Нещеретного, родственников в Брянске. Этот аргумент не возымел должного действия. (Не так давно, сразу после гибели С. И. Каверина Нещеретный принял имя, звучащее весьма по-дворянски и благородно: «Волин-Данилов», Желтов же был превращён в Нечаева, см. фото: http://h.ua/story/74575/)

Тогда новоиспечённый Волин-Данилов предложил… выплачивать брату ежемесячно за весь срок пребывания в бегах по пятьдесят долларов США: такая подпитка должна была стать символом дружеской поддержки, товарищества и неоставленности…

* * *

Норвежка Кристина Йенссен (см. фото: http://h.ua/story/157965/) с подачи Шарела прибыла в ОГУ изучать Russian. Девушка попросила меня помочь с обменом денег, но накануне мы со Свяжиным договорились встретиться именно в этот день, поэтому я решил совместить оба мероприятия. Мы с Кристиной пришли в район запланированной встречи раньше времени, поэтому я попросил девушку зайти в ближайшее кафе и там меня подождать. Но не успела та сделать и нескольких шагов, как передо мной словно из-под земли вырос Свяжин и шагнул навстречу. Даже не поздоровавшись, он показал в сторону удаляющейся иностранки:

– Кто такая?

– Норвежская студентка… Изучает русский в универе…

– И это с ней ты пришёл на встречу?!! – тон подполковника выражал негодование.

Вдруг Свяжин неожиданно, будто решившись на что-то после мгновенного колебания «говорить – не говорить», воровато оглядевшись по сторонам, «нажал кнопку»: немыслимая фантастическая фраза представляла собой совершенно невероятную вещь и состояла из очень небольшого количества слов:

– Вот на ней женишься – никто возражать не будет!

– ???!!! – застыло на моём лице.

Я не был в состоянии выдавить ни слова, мощный психологический наркоз медленно разливался по сознанию. Спустя некоторое время как-то фрагментарно, на самой грани бытия, на рубеже, за которым начинается фантастика, бред и галлюцинации, начала зарождаться мысль: «…подполковник уже знает, к какому выводу я пришёл: «они» приняли самое непосредственное участие в судьбе О. Л.…»

Но Свяжин, ошарашив меня запредельной фразой, спокойно ждал, пока я снова обрету способность говорить: сейчас он с интересом наблюдал за отражавшимися на моём лице бурными процессами. Оценив мою готовность как удовлетворительную, подполковник перешёл к следующему пункту плана. Продолжение было не менее фантастическим:

– Знаешь, Олег, вот как бывает в жизни: доверяешь подчинённым, доверяешь… А они за моей спиной такими вещами занимаются – только держись! В личную жизнь вмешиваются… Пары разбивают… – разведчик выдержал драматическую паузу. – Вот и доверяй им после этого…

Опять выждав немного, Свяжин предложил зайти в кафе – он понял, что стоять я уже не в состоянии. «Вмешательство в личную жизнь… В чью?..» – задавал я себе вопрос, и сам же на него отвечал: «Однозначно – в мою! Слава Богу, Николай Дмитриевич наконец понял это и теперь восстановит справедливость! А негодяев этих – жёстко накажет… Уволит с работы – это для начала… А потом и вообще – посадит! Хотя – нет: достаточно будет и простого внушения…» – решил я «помиловать» провинившихся.

Подполковник продолжил поражать меня:

– Ты не лезь в приднестровские дела… Среди силовиков Приднестровья нет профессионалов… Там люди просто исчезают…

На прощание Свяжин произнёс:

– Ну что ж… Ты выбрал Крола… А он тебя на деньги обманывает…

Мы расстались. Я крепко задумался надо всем услышанным. «Женишься на ней – никто возражать не будет… Подчинённые за моей спиной пары разбивают… В Приднестровье люди просто исчезают…» – роилось в голове…

* * *