В один прекрасный октябрьский вечер раздался стук в дверь. Я открыл – на пороге стояла О. Л. Караган. «Я за учебниками... В ответ на ваше приглашение», – не преминула подчеркнуть гостья. Я отметил, что моё внутреннее возбуждение растёт с каждой её новой репликой: именно такой я Её и представлял! Но в глубине души рядом с этой мыслью гнездилась другая: «Этого просто не может быть! Слишком просто всё получается… Слишком обыденно и ординарно…»
Однажды Морозов вызвал меня с работы и сообщил, что «начальство» желает со мной побеседовать: беседа предстоит долгая, поэтому будет проходить в гостинице «Чёрное море». Мы прошли мимо вахтёров отеля, которые ринулись было преградить нам дорогу, но, повинуясь неуловимому жесту моего спутника, отступили. Вскоре мы входили в один из номеров посередине коридора, Свяжин уже поджидал нас.

Мы пили кофе, и «начальство» минут сорок задавало вопросы по выигранному Шарелом предпроекту. Кое в чём шефу ассистировал Морозов, помогая формулировать мысль, кое-где уточняя, задавая наводящие вопросы: Вова, к удивлению, владел темой в полном объёме. Постепенно разговор перекинулся на персону Шарела и длился ещё минут сорок. Там же, в гостинице, Николай Дмитриевич заявил, что понимает всю важность проекта для Украины, поэтому желает нам с Кролом помочь.

– Только не говори голландцу, что помощь эта исходит от нас: иностранцы всё ещё негативно реагируют на нашу службу, связывая её с советским прошлым…

Помощь подполковника госбезопасности должна была заключаться в следующем: у него был то ли друг, то ли однокурсник, который работал в отделе внешнеэкономических связей мэрии, под началом «самого Ржебышевского». По словам Свяжина, в этом отделе трудились экономисты новой формации: «Они добились для Одессы индекса надёжности финансирования выше, чем даже у Москвы и Санкт-Петербурга!»

– Ты, Олег, позвони через неделю, я познакомлю тебя с моим товарищем. Мало ли какие вопросы могут возникнуть у вас с голландцем…

Я покидал отель в необычайном воодушевлении. Я летел! Голова моя, в полном соответствии с классиком, кружилась от успеха: «Рейтинг – выше, чем у Москвы! Помощь в реализации проекта! Важно для Украины! Отдел самого Ржебышевского!» Хотя я весьма смутно представлял кто это...

* * *
Время почти остановилось – оно ползло со скоростью улитки, накурившейся марихуаны, мне же не терпелось поскорее включиться в работу, перспективы которой столь грандиозно обрисовал Свяжин. Наконец кое-как прошли эти семь дней, я позвонил подполковнику, мы встретились. Минут десять проговорили ни о чём. Тут рядом остановился новенький, с иголочки «Ниссан» с номерами на «900», – признак принадлежности к горисполкомовской «конюшне».

– Вот и он, – произнёс Свяжин ничего не выражающим голосом.

Из машины вышел квадратный мужчина лет сорока. В манере держаться, в его осанке просматривалась какая-то специфическая выправка, он был коротко стрижен, а в ёжике чёрных волос и в пышных усах пробивалась благородная седина. «Медведь» подошёл, поздоровался. Николай Дмитриевич представил нас друг другу.

– Виктор Николаевич Муравский, – назвался собеседник, протягивая визитку.

– Это Олег, – обратился Свяжин к Муравскому, – он – помнишь, я тебе рассказывал? – в европейском проекте работает… Разные проблемы возникают: то одно, то другое… Помоги, чем можешь, – а я, глядишь, ещё одну звёздочку получу…

– Нет вопросов, Николай. Сделаю что смогу! Вот кофе пить с вами не получится – машина, видишь, под знаком стоит. Гаишники номера снимут – потом бегай... Пусть человек обращается… Да, вот ручка – запишите мой мобильный! – протянул мне перьевую ручку представительского класса «медведь».

Мной безраздельно завладела эйфория, выражавшаяся в краткой фразе: «Наконец-то свершилось!» Увы! Я был настроен слишком некритично, и проглядел фальшь в высказывании нового знакомого. Действительность была такова, что к авто «от градоначальника» любой гаишник не то что приблизиться – косо взглянуть не посмеет, не говоря уже о штрафе.

Чиновник уехал. Я глядел ему вослед так, как древние греки смотрели на гору Олимп, населённую богами: со священным трепетом. Замначальника отдела внешнеэкономических связей представлялся мне небожителем. «Меркурий?.. Аполлон?..» – подыскивал я адекватное имя для благородного «олимпийца». Кем из этих двух парней был Муравский, я так и не решил...

* * *

С Нещеретным мы познакомились в самом конце 1983 года, когда я был изгнан из родной общины и перешёл в другую. Примерно в то же время туда начал ходить и Игорь. Он подошёл ко мне и заговорил.
В церкви я ни с кем не вступал в контакт, так как каждое мгновение ожидал услышать резкую отповедь и обвинение в предательстве, поэтому держался подчёркнуто обособлено, не ища ничьего общения, и лишь с благодарностью принимал любые попытки заговорить со мной, которых фактически и не было: моя «заразная» история настигла меня и там. Когда я приближался к каким-либо беседующим братьям и сёстрам, те мгновенно смолкали: им очень не хотелось, чтобы их досужие разговоры по поводу предметов туалета, личной гигиены и кулинарных рецептов становились известны КГБ. Отношение общинников ко мне символизировало высказывание в мой адрес одного ретивого «брата»: «Ты только общину сменил, а вот Иуда пошёл – и удавился…»

Поэтому я искренне обрадовался, когда со мной начал поддерживать дружеские отношения интеллигентный молодой человек представительного вида: внешность Игорь и в самом деле имел более чем солидную – царственную и вельможную. Своим строгим и несколько мальчишечьим лицом новый друг неизменно вызывал у собеседника величайшее доверие, а толстые стёкла очков поблёскивали строго и рафинированно, вызывая к бытию представления об учёности, благородстве и доброте.

Игорь оказал мне поддержку в самые мрачные дни, поэтому на протяжении всего периода нашего знакомства я испытывал к нему чувство глубокой благодарности.

* * *

Осенью 1997-го Крол начал работать в Украинско-европейской комиссии по правовым вопросам, базировавшейся в Киеве. Шарел продолжал содержать апартаменты в Одессе, а в столице также снимал квартиру, так как работа в комиссии предстояла длительная. В этом месте одновременно было сконцентрировано много западноевропейцев, лиц с юридическими, экономическими, политологическими и прочими учёными степенями, и мой голландский друг обзавёлся обширными и разнообразными связями. Этот факт, столь привлекательный для обитателей украинского зазеркалья, позднее стал определяющим в судьбе нидерландского доктора права.

Шарел регулярно в конце недели приезжал в Одессу и в выходные преподавал голландский: работая как двужильный, он собирался сделать карьеру в новой стране. Этот ритм он выдерживал из недели в неделю: пять дней – работа в Киеве, два дня – в Одессе. Такого графика он мог придерживаться только при одном условии: если найдёт транспорт, который в течение одной ночи доставит его из одной точки в другую.

И такой транспорт был найден: из пункта «А» он отправлялся в девять вечера, а в пункт «Б» прибывал в восемь утра. Это было идеальное решение, и голландец регулярно, тщательно соблюдая график, курсировал по одному и тому же маршруту, на одном и том же поезде «Черноморец» – скором фирменном поезде «Одесса – Киев».

Это обстоятельство и стало в судьбе Шарела Бастиана Крола роковым. Группа лиц, организованная по жёсткому иерархическому принципу, денно и нощно следившая за голландским профессором, знала: поезд располагает к общению, к завязыванию знакомств...

* * *

Вскоре я пригласил Оксану посетить курсы английского языка. В этот вечер девушка оделась исключительно. Мы шли коридорами общаги, и моё подсознание уловило какой-то неведомый запах, даже не запах, а намёк на него. В этом облаке было что-то тёрпкое и горькое. «Миндаль, полынь и мускус…» – как-то автоматически констатировал я. Аромат этот волновал и каким-то особенным образом кружил голову.

Мы пришли на остановку. Было уже темно. Ярко светили уличные фонари, падал редкий крупный снег, и перспектива проспекта терялась в неповоротливо клубящемся мареве из огромных снежинок и осколков окутавшего землю мрака. Девушка была тихой и задумчивой, и я понял, что это свойство у снегопада такое: приводить в состояние тихой грусти и романтической задумчивости девичьи сердца…

Я поведал спутнице, как вчера, возвращаясь из библиотеки и проходя под фонарями, наслаждался видом медленно паривших в зимнем воздухе снежинок, которые своим безмолвным плавным падением лишь подчёркивали потрясающую воображение тишину. Было тихо и безветренно, а падающий снег будил в душе чувство прекрасного, грустного и несбыточного.

Снег шёл и теперь, становясь фоном для моего повествования, которое звучало романтично и ностальгически. Это тронуло спутницу. Ей, по-видимому, совершенно не хотелось говорить, но, чтобы поддержать разговор, она негромко спросила:

– А в какую библиотеку вы ходите?

Мы направлялись на курсы вместе, и снежинки кружили, словно пух, обронённый с крыльев бесстрастных ангелов Провидения, по воле Всевышнего решающих уравнения, значениями которых являются человеческие судьбы. Я слышал шелест крыл целого сонма, ронявшего свадебную белизну к нашим ногам, покрывавшую весь город со всеми его кавернами и притаившимися в расщелинах земли хтоническими существами.

Ангелы слетелись, чтобы посмотреть на нас, сопроводить и сохранить, уберечь от злого глаза и слова, от злых людей, духов злобы поднебесной, от бесов и демонов. Они вместе со мной возносили в эти мгновения молитвы Всевышнему, прося уберечь нас с избранницей в безжалостном мире, сохранить нарождающиеся отношения.

Падал снег – и опускалась пелена, плотная завеса. Занавес опускался на всё прошлое, на всё, что было до Неё. Вокруг – в мире и в жизни, снаружи и внутри – стелилась новь, стлалась, как белый ковёр, как чистый лист, с которого предстояло начать мне, вернее, – нам, и мы сейчас вписывали первые строчки в наше совместное произведение.

Хрупкие кристаллы снежинок задевали друг друга, сталкивались и ударялись, и весь мир наполнялся волшебным звоном самой чистоты, доброго волшебства и святости – магической музыкой небесных сфер, которую слышать дано только нам. Музыкой бездн бытия, неба и земли, которые в лице всех обитателей своих слетелись посмотреть на нас: браки заключаются на небесах. Заключаются они там, в небесном храме, у горнего алтаря, пред свидетелями духовного мира.

Каждый снежный кристалл, фантастически красивый в свете ярких уличных фонарей, был похож на свадебное поздравление. Поздравление оттуда, где всё серьёзно и навсегда. Крупный и такой нечастый в наших южных краях снег падал для нас двоих. Это был наш снегопад. Тот, который бывает лишь раз…

И лишь зловещие глаза обмана, соблазна и предательства выглядывали из расселин земных, а подручные-психоаналитики уже готовили ядовитые инъекции, стреляющие на расстоянии, при помощи которых отлавливают доверчивых животных, подпускающих к себе слишком близко. Отлавливают для операций устрашения…

* * *