Череда дней рождения коллег вылилась в корпоративный пейнтбол. Я рассчитывала включиться в игру ненадолго, а потом упасть в кусты с вышиваньем. В итоге пяльцы так и провалялись в сумке.
Это был совершенно новый и мощный опыт. Мы приехали в одну из подмосковных деревень на заброшенную базу отдыха, к остовам трехэтажных зданий, заросшим кустами и лесом, окруженным земляными валами и такими деревянными штуками, за которые прячешься, когда стреляешь.
Сначала устроили игру-разогрев. Две команды с разных сторон участка бежали друг другу навстречу. Женщинам было предложено залечь в кусты и стрелять оттуда, стараясь попадать в противника, а не в однополчан. Но наши девчонки рвались в атаку. Я же влипла в яму. Улеглась прямо на мокрую землю. Замерла, пожираемая комарами и ужасом.
Кто-то из наших прятался за сортиром впереди. Когда противник добрался до сортира, я стала стрелять в его сторону, не видя ничерта в запотевших очках под запотевшей маской. Противник меня не видел, но развернулся и стал стрелять. Я в него так и не попала, он же прибил мне пальцы на руке, а потом искренне просил за это прощения, как будто на самом деле виноват. Было очень больно, но весело.
Вторым этапом наша команда держала оборону здания. Бой длится 20 минут. Я предложила использовать меня в какой-нибудь операции как приманку, ибо толку от меня как от козла молока. Но благородный Яр завел меня в самую темную комнату и сказал: сиди тут и не высовывайся. Как кто будет мимо проходить, убивай.
Уселась я на пол в угол напротив входа. Через пару минут за стенами начали оглушительно взрываться бутафорские гранаты, послышались вопли и выстрелы. Это на самом деле страшно, особенно когда ты одна. Время еле ползло. Мне казалось, прошло уже минут сорок. Кто-то кричал что-то вроде «игра окончена, выходите». Но я не велась и терпеливо ждала свою жертву. Если на самом деле конец, дождусь, когда за мной придет инструктор, красивый юноша с огромными ресницами. Главное не расстрелять его.
Все время в темной комнате я размышляла о войне, ощущая себя эдаким Пьером Безуховым. Не помню уже всего, что надумала, но это были вполне предсказуемые мысли о бессмысленности происходящего, о том, что ничего не видно и все непонятно, что страх самый настоящий, боль тоже, что неизвестность выматывает настолько, что хочется выскочить наружу, чтоб убили, но только не ждать. И что я обречена, что воин из меня жалкий и нелепый, что Бог упустил возможность шикарной шутки, не сотворив меня мужиком. Главное же, что пожирало мою душу: теперь я абсолютно уверена в том, что труслива.
И тут животом почуяла, что идут… Как впоследствии призналась Наташа, она в тот момент, выслеживая меня, так же животом ощущала мое присутствие в засаде. И вот показалась тень, затем фигура. Я со всей дури начала дергать курок. Убила Наташу, наставив ей синяков на самой верхушке бедра. Из-за Наташи выглянули еще двое и стали поливать меня огнем (Наташа добровольно собой пожертвовала, прикрыв мужиков). Я ору, что убита, они не слышат и продолжают расстреливать в упор. Какие слова я тогда в исступлении вопила в их адрес, не помню совершенно. Но это хорошо. Потому что так я не сквернословила никогда в жизни.
Когда огонь прекратился, они, как ни в чем не бывало, позвали: Лена, выходи. А я не могу идти. Обнимаю свою побитую ногу (попали ниже колена) и окончательно отбитые пальцы и продолжаю истерировать матом. Оказалось, что меня убили за 10 секунд до конца боя, если б чуть позже, мы бы победили.
Во втором бою мы поменялись ролями. Теперь мне пришлось идти на штурм дома. Мужики опять велели стрелять из укрытия и не лезть в пекло, стараться не попадать в своих. Смотрю, как они подбираются к зданию. Перебегают от дерева к дереву, пригибаются. Думаю, надо ж повторять за ними. Ну, пошла то к одному дереву, то к другому. Постояла за деревьями. Постреляла в сторону дома. Пошла дальше, к сколоченной из дерева стенке. Стреляла, ничего не видя. А время-то идет. Сижу с ружьем и думаю: вот что я тут сижу, как ссыкло какое. Игра кончится, а я пропряталась. Как потом в глаза соратникам смотреть? Встала и пошла к дому, продолжая стрелять. Естественно, меня сразу укокошили. Правда, издалека это было уже не так больно. Потом мужики еще спорили, кто из них меня расстрелял контрольным в задницу.
А у атакующих в этом туре две жизни. Я сходила на респаун, воскресла, вернулась и вновь убилась по предыдущему сценарию. Зато перестала чувствовать себя трусом.
И, наконец, третий тур, битва за флаг. Там я отметилась тем, что расстреливая противника из окна, наслаждалась своей крутизной и полезностью, пока не поняла, что патроны кончились давным-давно, а я всего лишь гремлю сжатым воздухом. Пошла на второй этаж, на респаун. Наблюдала за игрой с балкона. Потом по пути домой рассказываю эту хохму Наташе и Ане и завершаю: мол, ко мне на второй этаж поднялся Коля, и мы вместе наблюдали за игрой. В этот момент раздается голос Гоши: «Лена, это был не Коля, а я».
Вот такой из меня воин. Когда в печали признала, что на войне не смогу помочь родине, мужики сказали, что мое дело сидеть в тылу и вышивать картины.
Теперь наше любимое занятие в офисе – вспоминать детали, хвастаться синяками и ржать, когда в памяти всплывет какая-нибудь подробность. Это стоит того, чтобы получить несколько резиновых пуль.
После пейнтбола мы до утра зависали в ресторане, но про это писать неинтересно. Душу, правда, разбередили страшно. Когда трое красивых мужчин поют в караоке то Меладзе, то Серова, то Элвиса, а бухгалтерия выпила по бокалу-другому красного, у бухгалтерии исчезает критическое мышление.
Грустно? Нет, не очень.