В "Пространстве мертвых дорог" Берроуз говорит голосом Кима Карсона о планах инопланетных захватчиков. Среди прочего есть там и такие слова: "Они легче завладевают телами женщин, чем мужчин. Завладев женщиной, они могут оказывать воздействие и на того мужчину, с которым она живет. Женщины должны рассматриваться как основной резервуар инопланетного паразитического вируса. Женщины и чертовы святоши. А в особенности женщины-святоши".
Мне почему-то понравились эти слова. Я не поленился их выписать. Сидя в душном зале ожидания тульского автовокзала, я глазел по сторонам разглядывая женщин, вычисляя инопланетян и святош. На их иконописных личиках всегда тихая идиотическая улыбка, они немногословны, скромно одеты, непримечательны. Они практически незаметны в пестрой толпе вокзала. Но я их вижу. Для меня они как пятна плесени на бессмертных холстах, как красный сигнал светофора, предупреждающий об опасности, проказа на лице старой бездомной шлюхи. Я нагло смотрю им в глаза и они отводят взгляды. Я непонятен им. Они боятся меня. Я почти Бог.
Вот, взгляните, одна из них. Виновато улыбается заплывшей кассирше, вымаливая разрешение обменять билетик. Получив отказ, она отходит от кассы. Ее лицо - лик мученицы, стойко встретившей свой костер.
Вот, посмотрите, другая. В кургузом заношенном польтишке, с бесцветными глазами матери-героини. Она поучает маленькую грязную цыганку, что нехорошо попрашайничать, а гадание, и всякое другое колдовство - происки сатаны. Она учит цыганку смирению и добродетели. Та бесстыдно смеется ей в лицо, сплевывает святоше под ноги и, не дослушав, уходит. Мать-героиня поспешно крестится и отходит, уже выбирая новую жертву для своей вкрадчивой проповеди.
Цивилизация и христианство - два главных зла целовечества, создают их такими. Если принимать во внимание теории Берроуза - в этом еще повинны и инопланетяне. Я не могу отрицать и последнего.
Однажды я некоторое время встречался с одной из таких святош. В некотором роде эта девушка была модернизированным образцом данной модели: минимум христианства, максимум цивилизации. Ее тихий ангельский голосок, так прельстивший меня сначала, позже я возненавидел. Этим голоском - не осуждая открыто, она уже в тембре и интонациях своего голоса передавала в мое сознание импульсы благочестия, альтруизма, смирения, опустошения, омерзения, ненависти. Она говорила, что нехорошо напиваться и блевать на прохожих с четвертого этажа, не хорошо бить людей по лицу ногами и прыгать на их голове, нехорошо смеяться над несчастными идиотами, советовать людям покончить жизнь самоубийством, рассказывать детям о насильственной смерти и предлагать старухам услуги по кремации их немощных тел. Это говорила не она - говорил ее голос, которым она произносила другие слова. Предлагала пойти в пиццерию или спрашивала один ли я собираюсь напиться или притащу с собой каких-ннибудь размалеванных шлюх?
Она не говорила о моих грехах. "Все что я хочу, - говорила она, это чтобы ты нашел себя, встал на ноги. У нас была бы чудесная свадьба. Мои родители найдут тебе хорошее место - ты можешь работать у моего папы. Летом мы могли бы ездить в жаркие страны. Каждый вечер я встечала бы тебя дымящимся столом. Мы могли бы вместе смотреть телевизор, а потом ты мог бы меня любить. Ааахх, как это было бы чудесно!"
Я тогда жил и каждый день напивался за ее счет. Я ненавидел ее. Она покупала мне книги, алкоголь, еду... Я только еще больше ее ненавидел.
Половой акт она воспринимала как нечто необходимое мне, и потому выдавала свое мягкое белое тело, отмеряя жалкие фунтики похоти как мясник отмеряет попорченый товар в пользу бедных. Соитие с ней было похоже на самозакапывание в песок пустыни. Мне вовсе не хотелось с ней спать, но иногда все же приходилось: это был как бы ритуал, означавший равновесие и благополучие наших отношений.
И тогда я выбирал самый грязный подъезд или какие-нибудь заброшенные руины и тащил ее туда. Секс с ней в нормальных бытовых условиях был для меня невозможен. Я ставил ее на четвереньки и уподоблялся бродячему псу, взобравшемуся на откормленную сучку. Поначалу я трахал ее со звериным остервенением, пытаясь и в ней пробудить импульс животного или хотя бы пещерного человека, но она оставалась к этим попыткам глуха, и вскоре я их прекратил. Мне давно уже все стало ясно. Ее собачьи глаза (а у нее действительно были глаза большой лохматой собаки) смотрели на меня преданно и тупо.
Подчиняя самца свои жалким помыслам и желаниям, святоши превращают мужчину в бездеятельную скотину, годную лишь для осеменения и похоты земель. Деформируя его сознание, они заставляют его пасть ниц перед чудовищем цивилизации и дожидаться собственной смерти. Ad majorem Dei gloriam, Ad majorem hominis degradation - вторю я ордену иезуитов и Олдосу Хаксли. Аминь.