Я бываю и в центре, и на окраине.
Я звоню с телефонов дырявых людей.
Моя ненависть дика, прибита, запаяна,
Я рискую, смеюсь и играю на ней.
Из колонок и радио мне поют экспрессивные
Или просто способные мыслить трезво.
А приходится часто водиться с плешивыми.
Которым от части всегда все равно.
Каждым утром, метро до чертей проклиная,
Я иду в ненавистный-любимый притон.
Каждой ночью пишу, из себя выжимая,
Подходящий цинично-расчетливый тон.
Я от грубости стала такою практичною.
При этом, в словах не боюсь простоты.
И так много во мне появляется лишнего,
Избегая простор немой пустоты.
Я во многом не сдержана, слова не блестящие,
И лицом не богиня земной красоты,
И глаза не небесные, зато настоящие,
И немало заложников их черноты.
Только эти "заложники" нищи и холодны.
С ними скучно, угрюмо и как-то серо.
Они просто по-зверски безвременно голодны.
Я не трачу ни время на них, ни перо.
Я однажды поверила в наваждение -
Опьянеть от лазуревых глазок смогла.
А потом отплатила за то упущение,
До краев разливаясь, без права, сполна.
Не купаю в грязи клоунесс и безбожников,
Не пугаю детей, не пою деферамб.
Я ищу среди сильных от мира художников,
Никогда не размениваясь по мелочам.
И мое счастье там, где в ладонях красуется
На опилочной ручке стальной мастихин.
И пока мне поется, пока мне рисуется,
Мне плевать на врагов и кучу причин.
Обо мне не напишут в газетах, учебниках,
Журналисткам писклявым не дам интервью.
Я просто хочу, чтоб мои собеседники
Как пятак не меняли меня по рублю.