За что-нибудь. Ну хотябы за что-нибудь. Неужели нет во мне ничего, что есть в этих пластмассовых девицах. Неужели мой натуральный цвет волос, цитрусовый парфюм и мужские ботинки ну совсем - совсем не придают мне особой изысканности. Неужели ты не видел, не слышал и не чувствовал те моменты, когда одна из твоих вешалок сгибалась по полам от тупости и бессилия, непонимая как расшифровать инстинктивное желание помочь. А когда они закрывают глаза, знаешь, что они видят? Красивые бутылочки у бара на берегу моря, красный закат и туфли. Туфли, туфли, туфли.. А я. Я тоже вижу бутылочки. Бутылки. Заставленный стол шатающегося вагона, который мчится далеко-далеко. А вроде-бы и не так далеко. В Крым. Такой чужой и близкий кусок непонятно чей страны, разбавленный соленым и серо-зеленым, густым от масла Айвазовского, морем. Где самое красивое кровью пролитое закатное небо, от которого зубы розовеют и лица. Лица сами по себе как-то странно улыбаются. Толи от пива, толи от этого безмятежного, студенческого существа. Потом я открываю глаза. Передо мной серая московская флюрисцентная луна, наводящая еще большую тоску, чем есть на самом деле, и от этого становится как-то даже тошно. Что саме удивительное она для всех одна. И для тебя и для меня. Только, к сожалению, а, может быть, к счастью, слишком серая и неприметная для тебя и слишком тяжелая и ослепляющая для меня. Нет, конечно, наверное, это все плод моего ребячески-профессионального воображения, или, что хуже, я еще тебя помню, но с каждым днем это все больше и больше превращается в черно-белое кино среднего качества, не предвещающее и не последуещее за собой что-либо. И мне, наверняка, настолько скучно что я думаю о том, о чем хотябы есть смутное представление. Надеяться на случай или, того хуже, искать, как то не в моем вкусе, да и вообще, все преждеперечисленное ко вкусу не имеет никакого отношения. Если бы это так не скребло и не сдирало последние приклеянные фотографии на стенах, я бы может-быть  не грызла ногти. не разговаривала с колонками и быстро б засыпала. И еще эта старая страшная боязнь перемен, словно котенка под проливной дождь засовывали или заключенного пожизненно выпустили через 30 лет.. Самое страшное то, как же сейчас хочется чего-то нового. А страшно даже подстричься коротко. А вдруг волосы жалко будет, а вдруг не пойдет.. художники загрызут. Мелочно и стыдно. За себя стыдно.