В полутора метрах под уровнем улиц,
В подвалах пропахших печною золой,
Когда мы к полуночным строчкам нагнулись,
Нас нет на земле – мы уже под землей.

Вмурованный в дымный, закрученный кокон,
Вращается быт – он убог и бесправен,
Пронзенный лучами из вкопанных окон,
Сквозь щели навеки затворенных ставен.

Друзья постучатся носочком ботинка –
Так пробуют – жив ли? – устав избивать.
\"А ну, откупоривайся, сардинка,
Слыхал, потеплело, туды ж твою мать!\"

И правда теплее, а мы и не ждали,
А мы и не верили, мы и не знали,
Пока пировали в кромешном подвале,
Пока к нам о стены гроба ударяли.

Как мы преуспели в печальном искусстве –
Под время попасть, под статью и под дуло,
Но мы оптимисты – из мрачных предчуствий
Пока ни одно еще не обмануло.

Вы видели это, вы помните это:
И холод зимы, и поземку измены,
А мы выходили, прищурясь от света,
Из жизнеубежищ на светлые сцены.

И я не забуду, как нас принимали,
Как вдруг оживали застывшие лица,
И делалось жарко в нетопленом зале,
И нужно идти, а куда расходиться?

Ведь всюду огромные серые залы,
Где говор приглушен, а воздух сгущен,
Где в самом углу за прилизанным малым
Есть двери с табличкою: \"Вход воспрещен\".

Я знал эти дверцы в подземные царства,
Где, матовой мглою касаясь лица,
Вращаясь, шипят жернова государства,
В мельчайшую пыль превращая сердца.