Вчера к слову вспомнила четверостишие:

Друзья постучатся носочком ботинка -
так пробуют, жив ли, устав избивать.
"А ну, откупоривайся, сардинка!
Слыхал, потеплело, туды ж его мать..."

Поискали в сети и нашли это стихотворение полностью. Оказалось, что оттуда же и другие часто цитируемые мной строки:
Мы все оптимисты: из мрачных предчувствий пока ни одно еще не обмануло...
Когда-то очень давно сестра привезла из Ростова-на-Дону кассету с концертной записью местного барда Геннадия Жукова. В перерывах между песнями он талантливо читал стихи - оказалось, это стихи Виталия Калашникова.
А потом я вспомнила еще одно стихотворение с той же кассеты, очень красивое и очень длинное, и нашла его.

Простите, что загромождаю френд-ленту этакой поэмой, но не хочу его прятать под кат... нравится очень...

1. Мы шли по степи первозданной и дикой,
Хранящей следы промелькнувших династий,
И каждый бессмертник был нежной уликой,
Тебя каждый миг уличающей в счастье.

Мы были во власти того состоянья,
Столь полного светлой и радостной мукой,
Когда даже взгляд отвести - расставанье,
И руки разнять нам казалось разлукой.

Повсюду блестели склоненные спины
Студентов, пытавшихся в скудном наследстве
Веков отыскать среди пепла и глины
Причины минувших печалей и бедствий.

Так было тепло и так пахло повсюду
Полынью, шалфеем, ночною фиалкой,
Что прошлых веков занесенную груду
Нам было не жалко.

Как много разбросано нами по тропам
Улыбок и милых твоих междометий.
Я руку тебе подавал из раскопа,
И ты к ней тянулась сквозь двадцать столетий

Но день пролетел скакуном ошалелым,
И смолк наш палаточный лагерь охрипший,
И я занавешивал спальником белым
Вход в хижину под камышовою крышей.

И стало темно в этом доме без окон,
Лишь в своде чуть теплилась дырка сквозная.
В таких жили скифы?" "В них жили меоты".
"А кто они были такие?" "Не знаю"

2. Костер приподнял свои пестрые пики,
А дым потянулся к отверстию в крыше.
По глине забегали алые блики,
И хижина стала просторней и выше.

В ней было высоко и пусто, как в храме,
Потрескивал хворост, и стало так тихо,
Что слышалось слабое эхо дыханий,
И сердцебиений неразбериха.

Для хижины этой двоих было мало
Она постоянно жила искушеньем
Вместить целый род. Ей сейчас не хватало
Старух и детей, суеты, копошенья...

И каждый из нас вдруг почувствовал кожей
Старинного быта незримые путы,
И все это было уже не похоже
На то, как мы жили до этой минуты.

Недолго вечернее длилось затишье –
Все небо, бескрайнюю дельту и хутор
Высокая круглая мощная крыша
Вбирала воронкой, вещала, как рупор.

На глиняном ложе снимая одежды,
Мы даже забыли на миг друг о друге,
И чувства, еще не знакомые прежде,
Читал я в растерянном взгляде подруги.

И ночью, когда мы привыкли к звучанью
Цикадных хоров и хоров соловьиных,
Мы счастливы были такою печалью,
Какую узнаешь лишь здесь, на руинах.

3. "Родная, ведь скоро мы станем с тобою –
Легчайшего праха мельчайшие крохи –
Простою прослойкой культурного слоя
Такого-то века, такой-то эпохи".

"Любимый, не надо, все мысли об этом
Всегда лишь болезненны и бесполезны.
И так я сейчас, этим взбалмошным летом,
Все время, как будто на краешке бездны."

"Родная..." В распахнутом взоре незрячем
Удвоенный отсвет небесной пучины,
"Родная..." Ее поцелуи и плачи
Уже от отчаянья неотличимы.

Мы были уже возле самого края,
И жить оставалось ничтожную малость.
Стучали сердца, все вокруг заглушая,
И время свистело, а ночь не кончалась.

Казалось, что небо над нами смеется
И смотрит в дыру, предвкушая возмездье.
И в этом зрачке, в этом черном колодце
Мерцали и медленно плыли созвездья.

И мы понимали, сплетаясь в объятьях,
Сливаясь в признаньях нелепых и нежных,
Всю временность глиняных этих кроватей
И всю безнадежность объятий железных.

5. Нам счастье казалось уже невозможным,
Но что-то случилось - тревога угасла,
И мы с тобой были уже не похожи
На тех, кем мы были до этого часа.

Пока ты разгадку в созвездьях искала
Слепыми от чувств и раздумий глазами,
Разгадка вослед за слезой ускользала
К губам и щекам, и жила осязаньем.

И я, просыпаясь и вновь засыпая,
Границу терял меж собой и тобою,
И слезы губами со щек собирая,
Я думал: откуда вдруг столько покоя?

Что это? Всего только новая прихоть
Глядящей в упор обезумевшей ночи
Иль это душа, отыскавшая выход,
Разгадку сознанью поведать не хочет?

Но даже душою с тобой обменявшись,
Мы все ж не сумели на это ответить –
Два юных смятенья уснули, обнявшись,
Спокойны, как боги, бессмертны, как дети.

(с) Виталий Калашников

Сегодня так часто срываются звезды,
Что даже о космос нельзя опереться,
Там будто бы чиркают спичкой нервозно,
А спичка не может никак разгореться.

И полночи этой ничто не осветит,
Ничто не рассеет во мне раздраженья,
Никто на вопросы мои не ответит,
И нет утешенья.

Во мне все противится жить по указке
Провидцев, сколь добрых, настолько лукавых,
Душа не поверит в наивные сказки,
Что в детях она повторится и в травах.

И в мире прекраснейшем, но жутковатом,
Где может последним стать каждый твой выдох,
Она не живет – ожидает расплаты,
И нужно ей не утешенье, а выход.

Но кто мне подскажет, куда мне бежать
От жизни, от жил, разрываемых кровью,
От жженья, которого мне не унять
Ни счастьем, ни славой, ни женской любовью.

Ведь я уже связан, уже погружен
В сумятицу судеб. Меня научили,
Как рушить и строить, как лезть на рожон,
И я зарываюсь и радуюсь силе.

Лишь ночью, один на один со вселенной,
Я вижу, сколь призрачна наша свобода,
И горестно плачу над жизнью мгновенной,
Несущейся, словно звезда с небосвода.

Сейчас промелькнет! Я сейчас загадаю,
Ведь должен хотя бы однажды успеть я...
Сверкнула! И снова я не успеваю
Сказать это длинное слово: бессмертье!

1985

Бобби Джон (юмористическое)
Импровизация па пишущей машинке

Бобби-Джон — лихой ковбой
И разбойник удалой.
Бобби-Джон сбежал из прерий
В Гваделупу — на разбой.
В Гваделупе жизнь плоха.
Там корова, что блоха.
Там повсюду запах мерзкий.
Даже замок королевский -
Все равно что наш сортир.
Бобби-Джон там строит тир.
Тир, но тир наоборот -
Боб стреляет, Джон - орет,
И из тира выбегает
Перестрелянный народ.
Гваделупскпй высший суд
Порешил: готовить суп
И сварить в нем Бобби-Джона.
Забияку и пижона,
С добавленьем разных круп,
Суп во славу Гваделуп!
Гваделупскпе войска
Достают из-под песка
Все различные гранаты
И от пушки два куска.
Бобби-Джон преображен.
Вдалеке от белых жен
Он поглажен и подстрижен
И слегка вооружен:
На коленях Бобби-Джона
Спит винчестер заряженный.
По лицу его гуляет
Беспросветная тоска.
Идиотская улыбка
И сосиски два куска.
Гваделупский генерал
«К бою!» - дико заорал
И с копьем на босу ногу
По саванне поскакал.
Тут поднялся страшный вой:
Миллионною гурьбой
Армия подходит к тиру.
Где спокойно спит ковбой.
Прислонившийся к перилам
Залихватской головой.
Спит с улыбкой половой.
Бобби-Джона страшный шум
Разбудил от сладких дум.
Наш ковбой свалился на пол
И стреляет наобум.
Он стреляет наугад.
Убивая всех подряд:
Попугаев и колибри,
Офицеров и солдат.
Всюду стоны, крики, мат.
Гваделупцы заряжают
Самый страшный аппарат:
Строят длинный коридор -
Тут - забор, и здесь - забор.
Направляя узкий выход
Прямо Джону в лоб, в упор,
И, прицелившись немного,
В эти длинные ворота
Заряжают носорога
Или даже бегемота.
Мажут носорогов зад
и горчицей и аджикой.
Перцем, хреном, всем подряд.
Носорог орет, как бык,
Испускает смертный рык
И летит с истошным криком
Коридором, напрямик.
Бобби шепчет: «Милый бог!»,
Джон как будто бы продрог.
Он от ужаса трясется
От макушки и до ног.
А к нему вовсю несется
С острым рогом носорог.
Диким ужасом объятый.
Джон достал 709-й
Кольт
И, плюнув на судьбу,
Направляет в носорога
Дуло толщиной в трубу.
Носорог ужасно близко,
на носу его -записка:
•ЩАС ТЫ СДОХНИШ БОББИДЖОН
ТАТАТАТA И ПИЖОН!»
Носорог ужасно близко.
Бобби целится в записку.
С диким ужасом в глазах
Бобби делает: бабах!
Носорог и не зафыркал -
В нем насквозь большая дырка.
И сквозь дырку видит Джон:
У начала коридора
Веселится злая свора
И предчувствует бульон.
В дырке, словно для обзора,
Не скрывается от взора,
Как летит большая пуля,
Разметая эту свору
У начала коридора!
Бобби-Джон лежит, трясется.
С дыркой носорог несется.
И ни влево, и ни вправо:
Тут - забор, а там - орава.
И когда наш бегемот
Подбежал уже вплотную.
Бобби прыгнул вслед за пулей
Прямо в дырку, прямо в рот.
Дырка велика, но сквозь
Пролететь не удалось.
Бобби в носороге мчится,
Чуя на щеках горчицу.
Он торчит из бегемота
Там, где раньше было что-то.
На щеках у Джона плач.
Носорог несется вскачь.
Уплывают по пампасам
Масса крови, куча мяса.
И мелькают города,
Поселенья, горы, реки.
Океаны, человеки.
Отрастает борода...

Фу, какая ерунда!
Через месяц носорог
Вроде как бы и прилег.
Носорога Джон покинул
И увидел василек!
Бобби-Джон кричит, хохочет -
Василек знакомый очень,
В наших прериях родных
До фига и больше их!
Вон знакомые бизоны.
Вон знакомые пижоны.
Здравствуй, здравствуй,
Скво родная!
Джон целует, обнимая,
Домик свой, притон свой злачный.
Джон разбойник неудачный.
Но удачливый ковбой -
Бобби-Джон пришел домой!

* * *
Поэзия - стезя такого рода,
что редко на неё глядят с почтеньем:
Когда певец выходит из народа,
Народ вздыхает с облегченьем.

* * *
Мне видится чудесная картина:
Идет страна несметною толпой,
И на знаменах - профиль Буратино,
А в уголочке - ключик золотой.

* * *
Во мне живут три человека:
Один - алкаш, другой - калека,
А тот - поэт, любовник, псих
Сбежал. А пью я за троих.