Маленькая Камакура, расположенная в часе езды от Токио, так же как Нара или Хэйан, дала свое имя эпохе в истории Японии (1185—1333). Период Камакура связан с рождением военного сословия — самурайства.

Двенадцатый век в Японии был временем войн и политических смут. Привитая на японской почве, китайская культура дала обильные всходы. Континентальные традиции, художественные приемы и эстетические взгляды стали неотъемлемой частью придворной культуры. В то же время в X и XI вв. шел процесс формирования национальной эстетики, в основе которой лежал синтез придворной китайской культуры и народной японской. Занимавшие умы хэйанских аристократов тонкости придворного этикета, философия наслаждения прекрасным, тщательно разработанный церемониал любовных свиданий и другие элементы того, что мы по привычке могли бы назвать «надстройкой», не оставляли места прозаическим мыслям о взимании налогов и управлении землями. Власть двора с каждым годом ослабевала, и соответственно крепли силы крупных феодальных кланов, каждый из которых стремился утвердить свою власть. Созданная по китайским образцам сложная и достаточно неуклюжая система управления государством не работала, а предававшимся утонченным наслаждениям хэйанским аристократам было мало дела до земных материй.

Ключевой фигурой нового общества стал вооруженный феодал, защищающий со своими отрядами земли как от соседей, так и от сборщиков налогов хэйанского правительства. Сохраняя родовые и клановые связи, он по своему усмотрению платил дань своим родственникам при дворе или крупным монастырям, являвшимися номинальными хозяевами его земли. Постепенно шел процесс создания крупных феодальных кланов, устанавливавших между собой связи на основе силы, браков или военной необходимости. Это было особенно характерно для района Канто — плодородной долины на востоке Японии, где объединение диктовалось необходимостью колонизации новых земель в борьбе с коренными жителями — айнами.

Хотя император и его двор в Киото формально оставались верховной властью в Японии, фактически бразды правления уже давно были в руках наиболее сильных феодальных кланов. Стремясь к расширению своих владений, они обзаводились армиями, не платили полностью налоги двору, обкладывали крестьян собственными поборами. Словом, богатели и укреплялись. В конце XII в., несмотря на то что наиболее приближенными к императору оставались члены клана Фудзивара, фактическая власть в Киото принадлежала клану Тайра, против которого еще в середине века выступил не менее могущественный род Минамото, чьи владения находились в долине Канто. В 1159 г. войска Тайра наголову разбили армию Минамото, и победивший клан получил неограниченную власть над страной. Глава дома Тайра Киёмори обосновался в Киото. Объявив себя главным министром, он в соответствии с традициями выдал дочь за императора и спустя год возвел на престол своего малолетнего внука. Двор и интриги отнимали много времени, к тому же, победив Минамото, Тайра совершил благородный, но не слишком осторожный, а тем более не характерный для нравов средневековой Японии, поступок: он сохранил жизнь двенадцатилетнему сыну Ёсимото Минамото — Ёритомо и его младшему брату, сослав их в монастырь на остров Идзу. Возмужав, Ёритомо собрал войско и начал новую войну против дома Тайра. Продолжавшаяся пять лет военная кампания закончилась в 1185 г. поражением Тайра в морской битве при Данноура (Симоносэкский пролив). Согласно хроникам того времени, в сражении участвовало свыше ста тысяч человек, а семистам кораблям Минамото противостояли пятьсот кораблей Тайра.

Одержав победу, Ёритомо в том же году добился от императора права самостоятельно назначать военную и гражданскую администрацию по всей стране. Решив не повторять ошибок своих предшественников, он покинул двор в Киото и обосновался в приморском городке Камакура вблизи своих родовых земель. Выбор его в качестве ставки, или «бакуфу» (полевого лагеря), был продиктован не только близостью к собственным родовым землям, но и тем, что география этого места делала его естественной крепостью. Город с трех сторон окружен невысокими горами, а с юга омывается морем, что давало возможность надежно оборонять его даже небольшими силами.

В типично японском стиле Ёритомо Минамото позволил клану Фудзивара и императорскому двору продолжать игры в управление страной. Своих сторонников он наградил не придворными званиями и государственными должностями, а землями поверженного Тайра. В 1192 г. Ёритомо получил титул «Сэйи Тайсёгун», что в переводе означало «великий полководец на время покорения восточных варваров». Первая часть титула в объяснениях не нуждается, вторая говорила о том, что формально столь высокое воинское звание Минамото присвоил себе лишь для покорения северо-востока Японии, в то время населенного в основном айнами. Система сёгунов-военачальников, несмотря на поначалу временный характер этого института, просуществовала в Японии почти восемь веков, до 1868 г., фактически подменяя власть императоров властью военной аристократии. Впервые в истории Японии были заложены основы эффективного, по тем временам, централизованного военного правления. Вначале сёгунат был предназначен лишь для объединения кланов, поддерживавших Минамото, а верность сюзерену основывалась на личной преданности и дружбе, испытанных в сражениях. Став союзом наиболее могущественных феодалов, сёгунат постепенно смог распространить свою власть и на их подданных, что давало возможность создать инструмент централизованного управления. Однако даже сильная власть не устраняла ожесточенную борьбу за обладание ею.

Сражения между группировками феодалов продолжались на протяжении всего XIII в. Хотя формально в этот период у власти находился клан Минамото, фактически с ним весьма скоро произошло то же, что случилось с императорским правлением. Удержать власть род Минамото не смог, даже несмотря на то что предусмотрительный Ёритомо, устраняя возможных претендентов на власть, не остановился перед убийством своего младшего брата и верного союзника Ёсицунэ, выигравшего для него все сражения в борьбе с кланом Тайра.

После смерти самого сёгуна Ёритомо в 1199 г. его сын был убит, а в 1219 г., после ряда семейных интриг и внутренних переворотов, мужская линия дома Минамото была истреблена. Регентство перешло к семье вдовы Ёритомо из дома Ходзё, имевшей родственные связи с некогда поверженным домом Тайра. Фигура сёгуна, как до этого и императорская власть, стала номинальной. Пожалуй, только в Японии можно было видеть переход власти от одной структуры к другой при формальном сохранении тех институтов, у которых эта власть фактически отбиралась. Император со своим двором продолжал жить в Киото, но фактически власть была в руках регентов из клана Фудзивара. Последние в свою очередь полностью зависели от решений сёгуна, контролировавшегося своим регентом, за чьей спиной стоял дом Ходзё, которому и принадлежала реальная власть. Система централизованного по китайскому образцу императорского правления легко сочеталась с чисто японскими традициями клановой организации.

Эпоха Камакура была временем становления военного сословия самураев, или буси, что означало «воин». В древности слово самурай, происходившее от глагола «служить», определяло лицо, находившееся в услужении знатного феодала или императорского двора, и не было связано с понятием «воин». Во времена сёгуната Минамото самураями стали называть только воинов, состоявших на службе у двора или у крупных феодалов. Число их росло, отряды превращались в настоящие армии. Самураи по большей части рекрутировались из зажиточных крестьян, совмещавших службу в дружине феодала с работой на земле. Первое время после окончания сражений они возвращались в свои деревни, поскольку простое снаряжение и примитивная военная техника не требовали длительного обучения и постоянной муштры. Однако со временем многие становились профессиональными военными, получая чины и землю с приписанными к ней крестьянами.

Междоусобные войны заставляли феодалов содержать огромные по тем временам дружины. В XIII в. к внутренним проблемам прибавилась и угроза монгольского вторжения. Установив свою власть над Китаем и создав империю от берегов Тихого океана до Дуная, монголы дважды пытались захватить Японию. Внук Чингис-хана Хубилай в 1268 г. направил своих послов в Киото с письмом, в котором отказ от признания сюзеренитета монголов прямо связывался с угрозой войны. Императорский двор уже был готов принять условия хана, но гордые камакурские самураи отказались капитулировать и приняли решение не отвечать на ультиматум. Война становилась неизбежной. В 1274 г. монгольская армада отбыла из Кореи и, захватив острова Цусима и Оки, попыталась высадиться на Кюсю. Первая попытка провалилась из-за сопротивления японской армии и сильного ветра, разметавшего монгольские корабли в заливе Хаката. Схватка с армией Хубилая явилась серьезным уроком для японцев, выявив сильные и слабые стороны самураев.

Японские воины сражались храбро, но монголы были лучше вооружены, а за годы дальних походов прекрасно освоили тактику коллективных действий. Самурай был прежде всего индивидуалистом и более всего боялся уронить свою честь или опозорить имя своего сюзерена. Имея собственные представления об этикете боя, самурай начинал схватку с рыцарского вызова противника на бой и рассказом о знатности своего рода и его достоинствах. Очень часто он оказывался убитым задолго до конца повествования, поскольку монголы не знали самурайского кодекса чести и тем более японского языка.

Впервые серьезно столкнувшись с внешней угрозой, японцы учли уроки предыдущего вторжения и начали готовиться к новой битве. В месте предполагаемой высадки на Кюсю были построены защитные сооружения, которые должна была оборонять новая армия. После того как осмелевшие камакурские правители обезглавили монгольских послов, вновь приехавших требовать установления вассальных отношений с Китаем, над Японией нависла угроза новой войны. В августе 1281 г. монгольская армада на корейских кораблях вновь попыталась высадиться на Кюсю. Однако 150-тысячный экспедиционный корпус был разбит как благодаря мужеству и военному искусству самураев, так и с помощью вновь пришедшей на помощь Японии бури, разметавшей монгольский флот. «Священный ветер» («камикадзэ») стал символом безопасности Японских островов.

Победа повысила роль воинов-самураев в жизни страны. Они обрели силу и политическое влияние. Самурайство постепенно выделилось в самостоятельное сословие, занимавшее привилегированное положение в обществе. Воины начинают оспаривать власть и прерогативы придворной аристократии. Их судьба тесно связана с битвами, от которых зависело их благосостояние и место в сословной иерархии. Война была смыслом жизни самурая. Постепенно сословие стало превращаться в замкнутую касту. Самураев связывали не только профессиональные, но и общие социальные интересы. Теперь они уже полностью порывают с крестьянским трудом.

То, что сегодня называют Бусидо (Путь воина) и столь тщательно изучают любители восточных единоборств, было сформулировано и записано в качестве кодекса воинского поведения лишь в конце XVII в., когда страна переживала годы длительного мира, а военное искусство самураев использовалось в основном на турнирах или как материал для теоретических размышлений, навеянных стремлением к самоутверждению. Правила поведения самураев в известной мере имели схоластический, оторванный от реальной жизни характер, поскольку уже несколько их поколений в настоящих войнах не участвовали. Согласно кодексу самурай «каждое утро мылся, брился, душил волосы и стриг ногти» и проводил время в раздумьях о бренности своего пребывания на земле. Отсюда ложный пафос и возвеличивание смерти, постоянный поиск которой, естественно в рамках все того же кодекса, теоретически становился едва ли не основным занятием воина.

Настоящий же рыцарский кодекс, изначально называвшийся «путь всадника и лука» (что дает право говорить о параллели со средневековыми европейскими «шевалье», или «кавалерами»), был сформулирован в XIII в., когда класс воинов возвысился в результате гражданских войн и борьбы с монгольским нашествием и был озабочен не столько бритьем и мытьем, а тем более поиском смерти, сколько необходимостью выжить и победить.

Японский кодекс чести был начисто лишен религиозной окраски, поскольку все жили в пределах одной страны и были единоверцами. Не было там и мотива поклонения «прекрасной даме». Основой предписанного поведения была верность чести, и прежде всего долгу перед сюзереном и собственным родом. Самурая всегда отличали доблесть и отвага, подкрепленные прекрасной военной выучкой. Суть их морали сводилась к вассальной преданности, мужеству, готовности к самопожертвованию, пренебрежению к смерти и любому труду, кроме ратного, и к чувству собственной исключительности. Поговорки «лучшая среди цветов — вишня, первый среди людей — самурай» или «когда стоишь перед господином, забудь об отце и сыне» точно отражают место воинов в обществе.

Суровому самурайскому кодексу чести обязан своим появлением в конце XII в. и обычай совершать харакири в случае, когда воин не мог победить или чувствовал вину перед своим господином. В буквальном переводе харакири означает «разрезание живота», но японцы это слово не любят и чаще называют ритуальное самоубийство «сэппуку», что, впрочем, означает то же самое. Достаточно варварский обычай, по-видимому, явился одним из редких чисто японских изобретений. По представлениям японцев, душа человека находится именно в области живота, а кроме того, это был один из немногих вариантов покончить счеты с жизнью с помощью самурайского меча. Вспарывание живота, вероятно, мыслилось как демонстрация верности сюзерену и собственного мужества. В период Токугава харакири стало эвфемизмом смертного приговора для самурая, получавшего привилегию избежать позора публичной казни. «Классическим» харакири считалось, если самоубийца, вспоров живот, сохранял достаточно сил, чтобы перерезать себе сонную артерию. Это удалось сделать в 1912 г. генералу Ноги, совершившему ритуал после смерти императора Мэйдзи. Когда в ноябре 1970 г. писатель Юкио Мисима публично совершил харакири, это было сделано по «упрощенной» схеме. Убедившись в том, что солдаты Сил самообороны не собираются вместе с ним совершать государственный переворот, Мисима вспорол себе живот, а его сподвижник тут же отрубил ему голову.

Воинственные самураи увлекались собачьими боями и состязаниями по стрельбе из лука, возводили в Камакуре храмы, посвященные богу войны синтоистского пантеона Хатиману. Самым большим из них стал храм Цуругаока Хатимангу (Храм Хатимана на Журавлином холме). От железнодорожной станции Камакура к нему ведет широкая торговая улица Вакамия-Одзи. Храм был основан кланом Минамото, а на то место, где он находится сейчас, был перенесен в 1911 г. Для большинства японцев он тесно связан с драматической историей правления Минамото. Оба сына первого сёгуна и братоубийцы Ёритомо, ставшие его наследниками, тоже были убиты. Слева перед входом в храм растет гигантское дерево гинко, в ветвях которого, по преданию, прятался убийца третьего (и последнего) сёгуна из этого рода.

На территории храма в специальном помещении выставлены древние мечи и подлинные доспехи, дающие представление о том, как выглядели воины той эпохи. Именно тогда искусство изготовления военной амуниции достигло высочайшего уровня. Увидеть воинов эпохи Камакура «живьем» можно ежегодно 16 сентября, когда недалеко от храма демонстрируют древнее искусство ябусамэ всадники — стрелки из лука.

В период Камакура возник просуществовавший до 1 января 1877 г. обычай, согласно которому самураям было предписано носить два меча. Истинный воин ни на минуту не должен был расставаться с оружием, даже находясь наедине с любимой. Меч стал предметом своеобразного культа в Японии: мало того, что законы чести должен был блюсти его носитель, даже ковавший его кузнец обязан был подчиняться строгим правилам морали. До сих пор окончательная заточка меча обставляется торжественным ритуалом: мастер в придворном кимоно совершает обряд очищения и лишь после этого приступает к работе. Считается, что японские мастера создали клинки, чье качество не знает себе равных в мире. Непревзойденным оружейным мастером был живший в XIV в. в Камакуре Масамунэ Горо, основатель школы Сосюдэн, чьи работы можно увидеть в храме.

В городе до сих пор сохраняется традиция производства мечей этой школы. Живущий ныне Такэси Цунахиро представляет двадцать четвертое поколение кузнецов, выковывающих мечи Масамунэ. Сегодня для производства мечей, как и много веков назад, используется особая сталь — ватацу («японская сталь»). Ее выплавляли на древесном угле из железной руды, добывавшейся в провинции Идзумо. Секрет изготовления ее утрачен, и сегодня кузнец использует лишь куски старого металла, которые удается найти при реконструкции средневековых замков. В год изготавливается не более трех клинков, за которые любители старинного оружия платят огромные деньги.

Перед входом в главный зал находится еще один небольшой храм Вакамия (Младший храм), где, согласно хорошо известной каждому японцу легенде, выступала знаменитая танцовщица Сидзука. Она отказалась выдать могущественному Ёритомо место, где скрывался ее любимый — младший брат сёгуна Ёсицунэ. Этот эпизод японской истории вошел в фольклор и множество литературных произведений. Каждую весну на сцене перед храмом проходит театрализованное представление на сюжет этой грустной истории. Во время новогоднего паломничества в святые места улица, ведущая к храму, превращается в человеческое море. О приходе нового года вот уже более тысячи лет возвещают 108 ударов колокола (по числу обременяющих человека забот). С последним ударом колокола все неприятности остаются в прошлом, а в наступившем году каждый надеется на счастье. Здесь же продают маленькие оперенные стрелы хамаюми, по поверью поражающие злых духов. Останавливаясь на секунду перед белым полотнищем, расстеленным перед храмом, паломник хлопает в ладоши, бросает несколько монет и мысленно обращается с просьбой к ками. Молитва-просьба сотворена, новый год начался. Но японцы не были бы японцами, если бы не использовали новогодние традиции для работы. В первый день нового года считается хорошей приметой позаботиться об орудиях производства: плотники затачивают инструмент, гейши настраивают сямисэны, и только метлы и щетки отдыхают в этот день, поскольку считается, что вместе с пылью из дома может быть выметена удача.

Несмотря на очевидное лидерство, буддизм продолжал сосуществовать с синтоизмом, чья понятная простота импонировала воинственной идеологии камакурского воинства. Определенную роль в этом играло и стремление сёгуната уйти от влияния могущественных буддийских монастырей, окружавших двор в Киото. Однако буддизм весьма успешно приспосабливался к реальностям политической жизни Японии.

В эпоху Камакура появляется ряд новых буддийских сект, стремившихся на основе учения школ Тэндай и Сингон уйти от умозрительных философских принципов. Трансформируя классические буддийские догматы, японские монахи пытались создать вероучение, доступное и для тех, кто не получил классического китайского образования. Такие течения, как амидаизм, дзэн-буддизм и учение Нитирэна, получившие быстрое развитие в эпоху Камакура, дошли до наших дней. В основе реформации буддизма лежало стремление дать каждому, вне зависимости от богатства, положения или образования, возможность спасти свою душу.

Наиболее простой способ предлагали сторонники амидаизма: надо верить в Будду Амида и повторять при каждом удобном случае обращенную к нему весьма несложную молитву: «О, Амида Буцу! Наму Амида Буцу» («Благословен Будда Амида»). Основатель амидаизма монах Хонэн повторял заклинание до семидесяти тысяч раз в день.

Огромное влияние на японский буддизм, искусство, культуру, национальный характер оказал ставший популярным в эпоху Камакура дзэн-буддизм, означающий в переводе «буддизм медитации». В отличие от адептов сект, видевших спасение в обращении к другим образам или предметам, приверженцы дзэн направляли свои помыслы в самих себя. Согласно легенде, основатель секты Бодхидарма (по-японски Дарума), добиваясь внутреннего сосредоточения, просидел, поджав ноги, на скале девять лет, глядя в одну точку, в результате чего лишился ног. Его изображением стала популярная в Японии кукла — аналог русского ваньки-встаньки. Красный шар без рук, скрытых складками монашеского одеяния, но с головой, на которой белеют огромные глазницы, Дарума является не только символом стойкости и упорства в достижении цели, но и талисманом, приносящим удачу. Загадывая желание, закрашивают один глаз, а в случае его исполнения — второй. Японские политики обычно закрашивают Даруме глаз после победы на выборах, в случае поражения кукла остается одноглазой. Интересно, что ставшая символом русского народного искусства матрешка — прямая родственница Дарумы. В 90-х годах прошлого века в игрушечную мастерскую «Детское воспитание» А.Мамонтова привезли из Японии Даруму, и в Сергиевом Посаде было начато производство подобных игрушек, но в русском стиле.

Основателем японского дзэн-буддизма считается монах Эйсай, бывший в Китае учеником дзэн-буддийской школы Чань. В 1191 г. он вернулся в Японию и начал проповедовать новое учение в Хэйане. Однако его взгляды не были приняты двором, где господствовали монахи традиционных буддийских школ, и Эйсай был вынужден уехать в Камакуру. Воинственным самураям, привыкшим полагаться на свою силу, была созвучна внешняя простота и внутренняя сосредоточенность дзэн, и весьма скоро учение фактически стало официальной религиозной доктриной сёгуната. Не следует думать, что большинство воинов полностью воспринимали сложную метафизику дзэн-буддизма, но из него были взяты прежде всего методы концентрации на познании собственного «я», самодисциплина, необходимость постоянного духовного и физического совершенствования и контроль над собственными эмоциями. Практически в основу всех боевых искусств Японии — фехтования, стрельбы из лука, дзюдо и каратэ — положены принципы внутренней концентрации дзэн.

В дзэн нет ни служб, ни церемоний, ни каких-либо аксессуаров, а лишь наставления учителя, открывающего путь к просветлению — сатори. Адепты дзэн-буддизма считают, что истина слишком сложна, чтобы быть выраженной словом (как не вспомнить Тютчева — «мысль изреченная есть ложь»), а может быть найдена лишь в собственной душе путем молчаливого сосредоточения. Различия между школами дзэн в основном состоят в формах постижения просветления — неожиданного, как считает школа Риндзай, или достигаемого долгой медитацией, согласно учению школы Сото.

Монаху Эйсаю Япония обязана и широким распространением чая, который он в написанном в 1214 г. трактате «Кисса ёодзё-ки» («Питье чая как средство укрепления здоровья и продления жизни») называл «наилучшим лекарством и носителем секрета долголетия». С помощью чая он пытался вылечить от пристрастия к алкоголю сёгуна Санэтомо, внушая ему, что «чай веселит душу, но не опьяняет». Исторические хроники датируют знакомство японцев с чаем VIII в., когда император Сёму пригласил 100 буддийских монахов на чаепитие во дворец. Однако напиток по-настоящему не привился, поскольку пить ввозимый из Китая чай могли лишь очень состоятельные люди. В 1186 г. Эйсай тайно, спрятав в дорожном посохе, привез из Китая семена чая. Оказалось, что прекрасный китайский чай можно культивировать в южных пригородах Киото, в районе Удзи. Кстати, лучшие сорта по-прежнему выращиваются здесь. Новый напиток стал национальным пристрастием японцев. Непременная чашка зеленого японского чая о-тя до сих пор является частью этикета общения, хотя деликатные японцы, боясь поставить своих иностранных гостей в неловкое положение, часто предлагают им привычный для них кофе.

Японцы заимствовали в Китае и саму церемонию чаепития. В первую очередь она была связана с подношением напитка к алтарю Будды. Этот ритуал неукоснительно соблюдается и по сей день. Монахи секты дзэн, оценив тонизирующие свойства чая, стали «подкрепляться» им во время многочасовых медитаций. Из напитка, утоляющего жажду, чай превратился в символ чистоты и самопознания. Именно благодаря учению дзэн этикет чаепития приобрел те черты духовности, которые в конце концов превратили его в элемент национальной эстетики.

Связям с Китаем Япония обязана и появлением столь популярного искусства выращивания карликовых деревьев — бонсай. Бонсай появились в Камакуре в XIII в. и с тех пор стали любимым украшением домов, а для многих увлечением, если не сказать страстью. И сейчас телевизионные передачи, посвященные этому древнему искусству, собирают самое большое число зрителей, а торговцы карликовыми деревьями не знают кризисов. Мечта о собственном садике очень часто не идет дальше прекрасного пейзажа на керамическом подносе. Наиболее пригодными для бонсая считаются низкорослые деревья с маленькими листьями, растущие в условиях скудного питания. Методы выращивания деревьев различны, но прежде всего — это удаление большей части веток и кропотливая формовка оставшейся кроны. На эту работу уходят многие годы. Вероятно, в благодарность за хороший уход карликовые деревья часто живут сотни лет. В Токио в музее сельского хозяйства в районе Сэтагая выставлены два деревца сосны, принадлежавшие третьему сёгуну Токугава — Иэмицу, жившему в середине XVII в.

Сохранявшиеся контакты различных сект, в частности Дзэн, с Китаем создали в средневековой Японии традицию использовать монахов как советников по внешнеполитическим вопросам. Фактически вся японская дипломатия, ограниченная отношениями с Китаем и Кореей, до XVII в. находилась в руках хорошо знавших страну и язык священнослужителей. Они вели переговоры с послами и стояли во главе посольств, направляемых в Китай. «Гражданская служба» монахов не ограничивалась только дипломатией. Будучи наиболее образованной частью общества (не считая придворной аристократии, мало приспособленной для какой-либо работы), они играли активную роль в жизни государства и оказали огромное влияние на развитие общества и культуры средневековой Японии. Достаточно сказать, что первая по-настоящему массовая система образования в Японии была создана на основе храмовых школ — тэракоя секты Дзэн.

С Камакурой связана и судьба одного из наиболее известных реформаторов буддизма — монаха, известного под именем, состоящим из двух иероглифов — солнце и лотос — Нитирэн. Суть нового учения состояла в безусловной вере в Лотосовую сутру, которая признавалась единственной, дающей спасение души. Секта отличалась (и отличается сегодня) нетерпимостью к любым другим интерпретациям буддизма. Заклеймив амидаизм, Нитирэн предложил вместо «Наму Амида Буцу» произносить «Наму мё хо рэнгэ кё» («Благословенна Лотосовая сутра благого закона»). По его мнению, такая молитва ускоряла путь к нирване без вмешательства каких-либо сверхъестественных сил. Нитирэн утверждал неизбежность превращения любой материи в Будду. Это, с одной стороны, привлекало к его учению самых забитых и обездоленных, а с другой — поначалу не вызывало особых возражений со стороны властей, ибо фактически проповедовалось смирение в ожидании неизбежного счастья.

Нитирэн считал Японию центром вселенной, а собственное учение единственно верным. Фанатизм и нетерпимость проповедника порождали множество конфликтов. Существует легенда, что за нападки на другие секты и даже на сёгунат ему должны были отрубить голову, но в момент казни сломался меч палача, что было расценено как заступничество высших сил. Смертная казнь была заменена пожизненной ссылкой. На том месте, где в 1271 г. должна была состояться казнь Нитирэна, в местечке Фудзисава рядом с Камакурой, возведен храм Рюкодзи (Храм головы дракона). Позже здесь были казнены менее удачливые, чем Нитирэн, послы хана Хубилая. Ежегодно в сентябре там собираются члены секты на праздник, посвященный памяти отца-основателя. Сегодня недалеко от этого окрашенного в трагические тона места на берегу залива Сагами построен знаменитый аквапарк Эносима с дельфинариумом и аквариумом, превосходные современные отели и рестораны. Как часто бывает в Японии, лишь узкая полоска реки Катасэ отделяет стекло и бетон современности от скрытых в зарослях тайн и интриг XIII в.

Нитирэн был тем, кого сегодня называют экстрасенсом и астрологом. В частности, он уже в 1260 г. предсказал монгольское вторжение. Фанатичный и нетерпимый ко всему кроме собственного мнения, Нитирэн объявил себя спасителем нации и даже воплощением бодхисаттвы, но в год вторжения монголов в 1274 г. неожиданно удалился в горы и жил там отшельником до самой смерти в 1282 г.

Фанатизм Нитирэна и его последователей, их нелицеприятная критика существующих порядков никогда не устраивали правителей. Последний раз секта подверглась серьезным гонениям в 1943 г., когда школьный учитель из Токио Цунэсабуро Макигути, создавший на основе учения Нитирэна религиозную организацию Сока гаккай (Общество установления ценностей), был посажен в тюрьму, где и скончался в 1944 г. В 1946 г. организация была возрождена, а на ее основе была создана одна из крупнейших японских центристских политических партий Комэйто (Партия чистой политики). До сих пор миллионы последователей Нитирэна, объединенные в рядах Сока гаккай, скандируют на своих встречах и митингах: «Благословенна Лотосовая сутра благого закона».

Панорама узкой долины Камакура до сих пор радует глаз обилием зелени. Воздух чист, свеж и даже вкусен. Не верится, что за горами тяжело дышит супергигант Токио. На узких улочках теснятся традиционные японские дома, окруженные тщательно ухоженными садиками. Город хорош тем, что даже в воскресные и праздничные дни, когда приезжают тысячи паломников и туристов (в год его посещает более 20 млн. человек при населении около 300 тыс.), стоит лишь подняться по одной из множества дорожек, уходящих в лесистые холмы, и за целый день не встретишь ни одного человека. В густой зелени склонов прячутся 65 буддийских храмов и 19 синтоистских святилищ. За святилищем Хатимана начинается огромный парк Тёнэн, в тенистых аллеях которого — знаменитые пещеры Ягура, где хоронили погибших воинов.

Главная достопримечательность Камакуры, ее «фирменный» знак — безусловно, статуя Большого Будды. Хотя по своей величине она уступает статуе Великого Будды в Тодайдзи, но славится более высокими художественными достоинствами. Бронзовая статуя была отлита в 1252 г. и первоначально установлена в большом павильоне, который в 1369 г. был разрушен штормом, а в конце XV в. смыт в море. С тех пор Будда стоит на открытой площадке. Голову Будды украшают символы мудрости — 830 бронзовых локонов-улиток. Согласно легенде они защитили от палящих лучей солнца бритую голову предававшегося размышлениям Учителя. О размерах гиганта красноречиво говорят две цифры: его высота почти 12 м, а вес серебряного завитка на лбу — более 13 кг. Первоначально вся статуя была покрыта золотом, но сегодня золотыми оставлены лишь глаза. От суровости камакурского воинства Будда унаследовал жесткую складку губ и решимость недоступного сомнениям взгляда.

К северу от Большого Будды расположено синтоистское святилище Дзэниараи Бэнтэн, что означает «храм Бэнтэна, моющего деньги». Считается, что в первый день года змеи, которая олицетворяет японского бога мудрости и благосостояния Бэнтэна, следует опустить деньги в воду и через год или два их станет больше. Раньше процедура была довольно простой — страждущие оставляли приношение перед изображением змеи, а потом мыли монеты в воде. Теперь, когда удвоение или даже утроение самой крупной монеты не сделает человека намного богаче, отмывать приходится бумажные банкноты. Хотя большинство японцев лишь брызгает священной водой на свои кошельки, все еще можно увидеть твердых в вере людей, вначале опускающих деньги в воду, а потом терпеливо сушащих их на солнце.

После монгольского вторжения независимость военных кланов западного побережья Кюсю укрепилась. Они получили значительные средства от сёгуната на строительство оборонительных укреплений и содержание армии. Но постепенно расходы эти становились все более обременительными для Камакуры, и отношения между сёгунатом и армией начали портиться. Лояльность ставки центральному правительству ослабевала попутно с сокращением дотаций от последнего.

Борьба в самом сёгунате с местными феодалами обострялась, и этим попытался воспользоваться император Годайго. Он вынашивал честолюбивые надежды вернуть себе реальную власть, но в 1332 г. его войска потерпели поражение, и мятежный император был сослан на остров Оки, откуда бежал и вместе со своими сторонниками выступил против Камакуры. На его усмирение была отправлена армия под командованием Такаудзи Асикаги, который в конечном итоге повернул оружие против сёгуната. В июле 1333 г., потерпев поражение от войск Асикаги, последний правитель из рода Ходзё — Такатоки и 873 его воина вспороли себе животы в пещере недалеко от Камакуры. Являвшийся сто сорок один год фактически столицей Японии, город был разрушен и снова стал маленькой рыбацкой деревушкой с ее спокойной и неторопливой жизнью.