Несколько дней назад меня разбудило требовательное мяуканье. Моя белая кошечка просилась на улицу. Я, подпрыгивая на холодном полу, выпустила её. С тех пор её никто не видел.
К вечеру я начала беспокоиться. Она стала чуть самостоятельнее, чем была в первые дни, и днём гуляла сама, но вечером приходила ко мне в домик. Днём ещё хозяин принёс откуда-то рыбу, звал "кыс-кыс-кыс", но кошка не откликнулась и хозяин выкинул рыбу за забор собакам. Куда кошка могла запропаститься - непонятно. На следующий день я походила по двору, но никаких следов маленького белого мяукающего тельца не нашла. Она просто исчезла, как исчезла в своё время Тигрёна. И я снова, как год назад, мучаюсь от ощущения того, что я не всё сделала, что могла, что бы спасти свою кошку.
С другой стороны год назад, когда на даче пропала Тигрёна, я знала, что мама уже оббегала всё, что возможно, и что обыскивать то, что уже обыскано, бесполезно. А сейчас - разве эта кошка была моей? Я ничего не могла ей предложить, что бы она была моей. Нам бы всё равно пришлось бы расстаться, так или иначе. Я не в том положении в Москве, что бы отвечать ещё за чью-то жизнь. Я никогда не смогу наверное ответить на вопросы о том, было ли отсутствие более активных поисков предательством, куда делась маленькая белая кошечка и каково ей сейчас. Но я точно не испытываю облегчения от исчезновения непрошеной ответственности и, чёрт подери, безумно скучаю.

Мы были знакомы дней пять, и чуть меньше я постоянно ловлю себя на том, что прислушиваюсь к ночным шорохам и фиксирую внимание на любом белом предмете, попадающемся мне на глаза.
За те несколько дней, что она была рядом, я пережила столько, что мало с кем из людей удалось бы пережить так много.

Впервые я увидела её почти краем глаза - в окне промелькнула дочь хозяина - Раиса, - держа что-то на груди и поглаживая это пальцем. Факт появления кошака во дворе меня не особо взволновал - мало ли. Тем более, что местные кошачьи, как и кошачьи вообще мало со мной общаются.

Я даже не помню - в тот ли день или на следующий я её впервые увидела. Я курила, а хозяйка выходила из дома, и под ногами у неё болталось что-то грязно-белое и крошечное. Я подошла рассмотреть котёнка, активно исследовавшего двор, и первое, что бросилось мне в глаза - непропорционально длинные задние лапки, покрытые не слишком густым белым пушком.
Я так же не помню - как впервые её погладила и когда начала фотографировать. Просто забавный котёнок исследует мир - всё в порядке вещей. Кто-то из родственников хозяина нашёл её, загнанную собаками на поленницу, и принёс Валерию. Она оказалась на удивление ручная, дала себя погладить и пошла дальше, потом ещё и ещё. Она не протестовала, когда я брала её на руки, просто громко урчала и мяукала, просто что-то сообщая.
Потом, вечером, когда я присела на лавочку покурить, она забралась ко мне на колени, урча, и я почувствовала ответственность за эту крошку. Из темноты на нас смотрели другие коты, она переставала урчать, я шептала ей, что всё будет хорошо, и она снова начинала урчать. У неё были большие розовые грязные уши, затёкшие почти бесцветные глазки, розовый носик, обрамлённый тёмными сопельками и еле заметное рыжее пятно между ушами среди грязно-белой шёрстки. Она постоянно чихала и мяукала хрипло.
Когда я собралась спать, уже переоделась, я услышала за стеной звуки борьбы, вылетела на улицу, и увидела котёнка с взпушённым тощим хвостом. Я взяла её на руки - вдоль спинки у неё было два грязных пятна. Хозяин увидел меня, в рубашке и колготках, растрёпанную, в окно, вышел на улицу, и я вручила ему котёнка со словами мол боевая растёт кошка.

Первое, что я увидела с утра, когда вышла на улицу - была мяукающая кошачья мордочка, торчащая из-под крыши старого дома. Как она забралась на чердак - хрен знает. Животное вылезало наполовину из-под крыши и залезало обратно. Я забралась на завалинку и извлекла её из-под крыши. С этого момента кошка стала бегать за мной. Она тёрлась о мои ноги, урчала и мяукала. Очень быстро у неё обнаружились способности по вскарабкиванию на высоту. Например - на мои колени. В один прекрасный момент она напросилась ко мне в домик. Я её не сразу пустила, но она так отчаянно мяукала, что у меня сердце сжалось. Она шустро забралась ко мне на кровать, потом на колени, свернулась клубочком и стала засыпать. Засыпала она забавно - громко урчала, заснув, переставала урчать, но, стоило только чему-нибудь потревожить её сон, как тут же раздавалось громкое урчание на те секунды, пока она не засыпала снова.
Я снимала её с колен, а она тут же забиралась обратно. Потом научилась вскарабкиваться на плечо. Ей там очень нравилось. Она урчала всё время рядом со мной. Когда я сидела за ноутом, она забиралась ко мне на шею или на грудь, кароче хозяйничала на мне по полной.
В итоге она заснула у меня на кровати. Мило так свернулась в клубочек. Я не стала её выгонять - только сказала хозяевам, что она у меня. По ходу дня хозяин сказал, что она будет расти уличной кошкой и ночевать на улице. Я не стала спорить и навязывать ему свои методы воспитания кошачьих - это ведь не моя кошка. На закате хозяин закинул её обратно на чердак, что бы она там жила.

Блин, вот сейчас я сижу, рыдаю, и понимаю, что променяла бы все свои мечты на то, что бы это трогательное создание вернулось ко мне. Я умоляю в пустоту:"Вернись! Вернись! Ну пожалуйста!" - а пустота отвечает шагами чужих котов по крыше и шорохами за дверью, которые не имеют объяснимого источника.

Вечером пошёл дождь. Я вышла на улицу, а она сидела перед моей дверью и мяукала. Я попыталась закинуть её обратно на чердак, но пока я спускалась по лестнице, она уже одолела пару ступенек вниз, и рисковала шмякнуться с высоты. Я спустила её на землю - раз она уже однажды самостоятельно спустилась с чердака, то и снова это сделает. Пока я шла в туалет, она бежала за мной, но на пол пути забежала под расставленный на дворе шифер, и оттуда плакала. Когда я возвращалась, дождь шёл уже довольно сильный, и я слышала кошачий плач. Брать к себе чужого больного котёнка не хотелось, тем более что одну блоху у неё я уже раздавила, и я курила под козырьком, пытаясь придумать предлог отдать животное хозяевам в дом, но окна у них уже не горели. Под шифером её точно оставлять не надо было, я вышла под дождь и позвала её. Она выбежала не сразу, и прибежала ко мне через дождь так отчаянно плача, что сердце моё облилось кровью. Она же и так простужена была, а на улице холодно, мокро, негде спрятаться, да и она так урчала у моих ног, что я сдалась и пустила её в домик. Ей не на кого было надеяться, кроме меня, не откуда было ждать помощи. Она сразу же пробежала на кровать, и улеглась на меня. Это была первая ночь, когда я не сразу заснула на Ольхоне. Я несколько часов лежала, замерев, и ощущение ответственности за крошечную жизнь, мирно спящую рядом, не покидало меня. Она как-то мешала, но я не могла обвинить её. Я наполовину боялась её случайно раздавить, а наполовину ещё что-то, неосознанное до сих пор.

С утра пораньше я отправила её на улицу, но в первый же перекур она вернулась ко мне. Я плюнула на всё и позволила ей распоряжаться собой. Она всё меньше чихала, ушки я ей чуток почистила, носик и глазки очищались. Она урчала не переставая, и я уже начала привыкать к её запаху. Она забиралась ко мне на плечо и наблюдала за тем, что я делаю или спала у меня на коленях. Когда я ходила в туалет, она хвостом бежала за мной через двор. Она была абсолютно беззлобна и отказывалась понимать, что мы - два разных существа. Она просто выбрала меня и оказывалась со мной расставаться. Следующую ночь она спала под одеялом в районе моего живота. Я снова боялась шелохнуться. Вечером перед этим я разговаривала с Тенем, и он сказал: "Не смей привозить домой котёнка!" И я думала - что же делать, ведь она так ко мне привыкнет, а я в один прекрасный момент уеду, и её с собой не возьму. Пришли уже мысли о том, что она так может и пол России пересечь в поисках меня. И если так будет - я не смогу её в Москве оставить. Я поймала себя на попытке придумать ей имя, но остановила себя - это ведь не моя кошка, и моей она стать не могла.

На следующий день я обнаружила у неё торчащего из попы глиста. Это было уже слишком. Хозяин сказал, что через неделю должен приехать ветеринар. Я перестала брать её на руки и объясняла ей, что это временно, что она просто на карантине, и моё отношение к ней не изменилось, что через неделю я снова буду брать её на руки и всё будет по-прежнему. Она всё поняла. Она перестала на меня карабкаться, просто сидела на крыльце хозяйского дома и смотрела, ожидая, что я её позову. Но я не звала, и она не шла ко мне, хотя раньше бежала ко мне, только завидев меня. Мне было безумно тяжело её видеть одной. Когда я ходила мыться, она сидела так же на крыльце бани и так же не побежала за мной. Я шла, не оглядываясь. Эту ночь мы провели порознь. Я мучилась от того, что ничем не могу помочь этому крошечному существу.

На следующий день я услышала, как старшая дочь хозяйки сказала самой хозяйке: "Ну избавьтесь от неё!" - потому что кошка вроде как что-то закапывала на грядке. То, куда она на самом деле ходила в туалет, было загадкой. Я разозлилась. Мне стало так горько оттого, что это безвинное беззащитное существо в самом начале жизни уже никому не нужно, от него уже хотят избавиться. И ему не на кого надеяться. Слёзы навернулись на глаза. В тот день у неё из попы уже ничего не торчало, и я позволила ей забраться на себя. Я решила, что за те полтора месяца, что я останусь на Ольхоне, хозяева вряд ли решаться её выгнать, а за это время они друг к другу привыкнут, и она станет самостоятельнее. Я просто помогу ей подрасти, а потом уеду восвояси. Тем более не факт, что она сохранит свою привязанность ко мне. Я подумала, что всё, что я могла от неё подхватить, я уже подхватила, так что дальнейший контакт хуже не сделает. С этого момента мы почти не разлучались. Я выгоняла её на несколько часов на улицу набираться самостоятельности, а потом запускала обратно.
Она ходила по клавиатуре, грызла провода, лазила в мусорку, очень забавно воевала со шторами и одеялом - она цеплялась за них передними лапками, подтягивала задние, впивала в них зубы и так болталась - на зубках и четырёх лапках. Она вскарабкивалась на стены домов и когда охотилась за жучками, передние лапки поджимала под себя, выпрямив из вдоль тельца. Получалась не кошка, а торпеда. с ушами. Спала со мной под одеялом или на одеяле, когда я сидела за ноутом. Мешалась у меня под ногами, когда я делала махи, лежала между дверью и порогом на полоске света - видимо там было очень хорошо лежать, но это приносило риск быть раздавленной дверью. Я оставляла ей упавшие кусочки паштета. Внимательно за всем наблюдала, и стоило мне посмотреть на неё, как бежала ко мне. Я наложила на неё руки и попробовала её полечить. Может мне показалось, но с этого момента она стала активнее - покусывала мою руку и драла её задними лапками, которые были на удивление сильны.
Она была не очень игрива - видимо из-за болезни, быстро теряла интерес к предмету охоты. Была неуклюжа, всё время рисковала откуда-то шлёпнуться, цепляясь за всё крошечными коготками. Не очень грациозна, не очень много вылизывалась. В ней всё было в меру. А самое главное - она всё понимала, как любой много переживший ребёнок, она несла в себе крошечную светлую мудрость. Она точно знала когда я смотрю на неё. Она была беззлобна и абсолютно бесстрашна. Она даже не реагировала, когда я тихонько шлёпала её по мордочке, что бы отвадить от мусорки. Она была так легка, что с трудом удерживала равновесие, когда я её гладила. Я чувствовала, что она знает больше меня и точно понимает что и зачем делает. С ней я почему-то всё время вспоминала бабушку и Тигрёну - две мои самые большие потери, два самых близких и безвозвратно ушедших существа.
"фяФФФФПРТФЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬЬ И" - это единственная фраза, которая от неё осталась. Она прошлась лапками по клавиатуре, когда я переписывалась с Тенем.
А ещё - я всё-таки была её человеком. Мне хочется верить, что она выбрала меня не просто так, и одновременно хочется верить, что она привязалась ко мне только потому что я - единственная, кто отнёсся к ней непредвзято. Я так и не решилась придумать ей имя. Я радовалась, что она крепнет и всё больше гуляет сама. Она же кошка.
Но это было первое в моей жизни существо, которое столь безоговорочно мне доверяло. Она не ожидала подвоха, она точно знала, что я буду с ней. Она была удивительная, самая удивительная кошка из всех, что я встречала. Абсолютно чистая, абсолютно добрая, и я рада, что согрела несколько дней её маленькой жизни своим теплом. Я никому и никогда так сильно не была нужна. Сейчас я понимаю, что я вообще никому не нужна, только капельку себе. А ей я была нужна. Только я, и больше никто. Со временем бы это изменилось, наверное, но кто знает, может быть моё сердце бы взбунтовалось, и я бы привезла её домой. Мы были абсолютны друг для друга. Она ждала меня, она знала меня лучше меня самой. У неё не было ничего, кроме собственного человека, кроме отчаянной защитницы, которая сама себя обеспечить не может, но котёнка собой прикрыть могла бы. Ещё чуть-чуть, и я бы была готова рад неё на всё. Я не могла её обидеть. Я так старалась к ней не привязываться, но теперь её отсутствие вызывает во мне то, что не могло долго вызвать ничто - слёзы. Она была живее многих мне знакомых людей, и умнее, и добрее.

Господи, верни мне эту крошечную беленькую жизнь! Если ты послал мне ангела - скажи, зачем?
Одно из самых прекрасных существ в моей жизни пришло из неоткуда и ушло в никуда. И вот я снова одна, совсем одна. И я умоляю пустоту вернуть мне громко мяукающий белый островок жизни... Ни одна исполненная мечта ничего не значит, если нет существа, которое тебе безоговорочно доверяет и если тебе некого защищать.

Я верю, что кошки не умирают - они уходят прямо в небеса.