Немота. Страшная и чарующая немота. То, чего я так боялась всю жизнь, мой самый страшный враг. Немота распростёрлась вокруг.
Три последних дня я писала. Создала структуру Сказки о кошке, прописала несколько кусков. Вчера ближе к вечеру пришло ещё одно страшное – перегруз. Тот момент, когда из тебя выходит яркий, отвечающий каждой струнке души текст, не могущий родится в другой момент. Отчего все говорят о вдохновении с такой любовью? Ведь вдохновение – это боль всей души, это крик её, отчаянная попытка обозначить своё присутствие. Я вдруг написала неожиданный для меня самой спорный абзац о Гордоне, и на меня набросились спорящие тени, перебивающие моё неустойчивое мнение громкими криками. Тени говорили голосом Качуры, что Гордон – не единственный крестник Непомнящего и ещё что-то такое негативное из её слов, что я не запомнила. Тени говорили даже голосом Ромыча, прямого мнения которого я не слышала, но от которого Гордон отказался в связи с переменой его политического курса в полную сумятицу. Тени говорили обижено, что Гордон – не тот человек, на которого стоит опираться, но я могу ответить им теми словами, которыми, скорее всего, закончится Сказка о Кошке – невозможно помочь человеку, который не хочет быть спасённым. Я боролась с тенями и с тяжёлым ощущением перегрузки процессора в голове. Там что-то вскипело, замкнуло и умоляло дать возможность остыть. Это что-то призвало немоту. Потом мне удалось справиться, и я написала ещё один абзац размышлений о пении. Ещё много времени пройдёт, наверное, когда каждое написанное слово перестанет вызывать на себя тонны сопротивления и нашёптывающих сомнения теней.
Два дня назад я взял ноут и ушла вдоль пляжа на север на пару километров, там села на песке и, наблюдая любопытных мух, написала вдруг о том, что Человек, взявший Кошку к себе, был принцем, добровольно покинувшим своё королевство. Мне всегда казалось, что если я допишу эту историю, то освобожусь от Хвостика навсегда. Но чувствую сейчас, что это вряд ли верно. Он снился мне несколько раз, и вела я себя в этих снах как истеричка, и никого для меня желаннее не было. Сегодня же меня особенно остро с самого утра мучают эротические фантазии, начавшиеся метафорически ещё во сне. Я стала вспоминать сны с утра, и от этого поначалу было тяжело, но последняя пара снов не такая уж и страшная была. Сегодня ночью я блуждала от школы к высоким лабиринтам недостроенного небоскрёба, где были даже кровати, и спала на них с каким-то мальчиком, который является одной из масок Тени. И с утра я провела с час в постели, мечтая о своём мужчине довольно смело и подробно. Мне бы хотелось набраться смелости и слаженности рассказать ему об этих своих фантазиях и даже воплотить их в жизнь, ибо они не страшны особо и не требуют задействования сторонних лиц.
Самоудовлетворятся мне кажется не очень правильным, точнее, это будет длинный путь к цели, а цель – продолжить писать сказку и дописать её в скорейшем времени.
Мне кажется, что я совершила ошибку, уехав так далеко – надо писать всегда и везде. Мне тяжело без Тени, без его тела и поддержки. Тяжело без его успокаивающего запаха, без ключиц, прижавшись к которым носом, можно спрятаться от всего на свете. Но теперь путь один – написать роман как можно скорее и вернуться в Москву как только он будет закончен. Тогда я смогу заявить всем, что отныне всё моё время принадлежит в первую очередь литературе, во вторую – Тени, а всему остальному – в третью. Тогда я перестану прятаться раз и навсегда.
Вот бы ещё сказка моя писалась так же шустро, как и эти размышления. Страница за пятнадцать минут против двух с половиной страниц за день.
Ещё в отсутствие интернета мне пришлось признать, что мыслить можно и не опираясь на источники, что во мне достаточно ума, что бы переваривать мысли так глубоко, как это нужно, просто я никак не могу научиться определять – насколько глубоко то или иное размышление. Мне пришлось признать, что во мне достаточно всего, что бы прекратить всё время впитывать и начать отдавать.
Я виду остров Влагри словно сквозь туман, словно я забыла о нём, будто это рассказ о жизни человека, переданный ему после наступления амнезии.
У меня на очереди аж четыре книги: два любимых романа, удивительным образом сплетённые друг с другом и с образом Хвостика – «Блистающий мир» Грина, который мы слушали вместе, и который я с каждым разом открываю всё шире, и «Приглашение на казнь» Набокова, который слушаю во второй раз, а первый был когда я подыхала в будуаре, пытаясь убедить себя в том, что Хвостика нет и никогда не было, далее идёт «Бла-бла-бла» Дэна Роэма, которая стоит первой в папке с интересной литературой и «Золото» Мамина-Сибиряка, которое слишком далеко от моей сказки, что бы выдержать конкуренцию, хотя и очень интересно. «Бла-бла-бла», хоть и полна пустопорожнего трёпа о среде пустопорожнего трёпа, и я регулярно ржу над тем, как много воды можно налить вокруг десятка тезисов и пары схем, но отвечает немного на те вопросы о восприятии, которые я давно себе задаю. Вспоминаю историю о Фёдоре, жизнь которого была однажды сплошной бегущей строкой. Надо бы его изучить поподробнее – жалко, что нет на это времени, и я не отвечаю его требованиям.
Ещё вчера я вдруг до жути испугалась критики в адрес мной написанного. Как только оно будет заявлено как требующее право на существование, в нём будет обнаружено множество ошибок, и такие обнаружения всегда приводили меня в отчаянье. Как отличить конструктивную критику от дури? Ведь я не способна смотреть со стороны ни на одно своё произведение – как на литературное, так и на живописное.
Звонила Аннхен, вчера заходила Катя на пять минут. Так непривычно когда кто-то заходит к тебе на пять минут. У нас сначала долго договариваются, потом долго сидят. А тут – зашла, рассказала кратко новости, получила кратко новости и ушла. И всё хорошо. Непривычно, но хорошо.
Мечтаю позвонить Тени, но думаю, что стоит отложить. Хочется позвонить ему по хорошему поводу. Такие желания всегда приносили мне непонимание, но ничего пока с ними поделать не могу. Тем более что Тень как и я не любит говорить по телефону.
Скучаю по Юле, но её телефон я не переписала. Тем более, что в её телефонах я уже совсем запуталась. Мечтаю, что бы кто0нибудь приехал, но точно знаю, что это желание – проявление малодушия. Одной, без эмоциональной подпитки со стороны, писать сложнее, и если я это одолею, то в Москве писать буду так же спокойно.
Засим ухожу курить.