В этом доме рожают уродов
Для потёмков сырых коридоров,
Безразличия терпкая мода
Опьяняет весеннюю свору.
Перебежки в холодные кухни -
Было б время, да время съебалось,
Кипятком не согреются духи,
Да и их здесь не то что бы малость...

И на кончиках пальцев крошки,
Хороводами вошки и блошки,
Недомытые вилки да ложки,
Только старость пирует и вешает шторы...
И опять коридоры,
Осязаемый танец замедленных кадров угрюмого мора...

Она всё ещё пишет о тебе,
Она всё ещё смеет верить...
Забери, ведь ей так не по себе
В липкой пасти чужих истерик...

Здесь ножи все тупы, зато в ближних,
Но не слышны глухие удары,
Всех, в нарядах ума не доживших,
Провожают на склад под фанфары,
Завернув в трупный запах тряпок,
В несмешные ошмётки обоев,
Клейма-дыры на шеях наляпав
Краской с выцвевших фото-изгоев.

Спрячут за энтропичную мебель,
Зажигая костры мутных плевел,
Нескончаем изнаночный левел,
Обещает, что гроб будет краше и чище,
Чем прогнившее днище
Непрогретого детских надежд, застрявших в оконных щелях, пепелища...

Она всё ещё пишет о тебе,
Она всё ещё смеет верить...
Забери, ведь ей так не по себе
В липкой пасти чужих истерик...

А она всё строчит о всесветлом,
Отбиваясь от мёртвых шакалов,
Балансируя над табуретом,
В хороводе межстрочных обвалов,
Ей оплакать закрытые двери
В ежедневник записано строго,
Но никто в воскресенье не верит,
Здесь наивность - просить о подмоге.

Засыпая в общественной ванной,
В мутном зеркале видит нирвану,
Отсвет радуги в скатерти рванной -
Ей как воздух нужны на стенах незабудки,
Надоевшие сутки
Может, завтра рассвет через окна пробъётся горячим тараном, пролившись ей в руки...

Она всё ещё пишет о тебе,
Она всё ещё смеет верить...
Забери, ведь ей так не по себе
В липкой пасти чужих истерик...