Поразительно. Увидев фотографию, я задохнулась, пискнула, схватилась за горло, выпучила глаза, закашлялась и разрыдалась.

Сентиментальной становлюсь, наверно. Но это действительно прекрасно.

И дело не в воспоминаниях прошлого, не в ассоциациях, связанных с фотографией.

Всё в том, что фотография живая. И каменный белый слон - живой.

И тень от него.

И крюк в спине, за который его когда-то, наверное, вешали на цепочку.

А может, и не вешали. Может, он был лишен удовольствия греться каменными боками с прожилками на грудной клетке семьи Морозовых.

Кто знает?..

Но мне кажется, что он вот-вот пойдет.

Блеснет трещинкой в боку и сделает шаг, вздыхая и тяжело дыша переливающимися боками.

Подойдет к фарфоровой чашке, и будет пить из нее остывший горький чай. Ну, или, в крайнем случае, кофе.

И в самом конце, когда он устанет, он уйдет спать в лохматый коричневый ботинок.

Такой же живой.

Такой же... сепийный.