обязательно про поросенка и мыша?
а то мое воображение мне их почему то не рисует,а героями моего детства были немного другие персонажи.

нет нет чтоты то что тебе приятно, самое главное с хорошим концом

жил был поросенок и умер

justalwaysfine, )))))))))))))))))))))))


а можно написать вот так -- <33333 ам? можно? ваш муж меня не покалечит?

спасибо) это лучшая история и правдивая, как быль.

Kento_Pam-Pam, у меня нет мужа, поэтому пиши все что заблагорассудится!) мне будет приятно

я знала, что тебе понравится =D добавься в аську, Александр

Герберт Уэллс. Красный гриб





Мистер Кумс чувствовал отвращение к жизни. Он спешил прочь от своего
неблагополучного дома, чувствуя отвращение не только к своему
собственному, но и ко всякому бытию, свернул в переулок за газовым
заводом, чтобы уйти подальше от города, спустился по деревянному мосту
через канал к Скворцовым коттеджам и очутился в сыром сосновом бору, один,
вдали от шума и суматохи человеческого жилья. Больше нельзя терпеть. Он
даже ругался, что было совсем не в его привычках, и громко повторял, что
больше этого не потерпит.
Мистер Кумс был бледнолицый человечек с черными глазами и холеными,
очень темными усиками. Стоявший торчком тугой, слегка поношенный
воротничок создавал видимость двойного подбородка, а пальто, хотя и
потертое, было отделано каракулем. Перчатки, светло-коричневые с черными
полосками, были разорваны на кончиках пальцев. В его внешности, как
сказала однажды его жена в те милые, безвозвратные, незапамятные дни,
короче говоря, еще до их женитьбы, было что-то воинственное. А теперь она
называла его - хоть и дурно разглашать то, что говорится наедине между
мужем и женой, - она называла его: "Настоящее чучело".
Впрочем, она не скупилась и на другие нелестные прозвища.
Заваруха опять началась из-за этой нахалки Дженни. Дженни была
приятельницей жены и без всякого приглашения со стороны мистера Кумса
упорно являлась каждое воскресенье пообедать и портила весь день. Это была
крупная, разбитная девушка, любившая крикливо одеваться и пронзительно
хохотать, но ее сегодняшнее вторжение превзошло все, что было раньше: она
притащила своего приятеля, франтоватого и одетого так же безвкусно, как и
она сама. И вот мистер Кумс, в накрахмаленном чистом воротничке и
воскресном сюртуке, сидел за обеденным столом, безмолвный и негодующий, в
то время как жена его и гости болтали без умолку о таких пустяках, что уши
вяли, и громко смеялись. Скрепя сердце он вытерпел все это, но вот после
обеда (который "по обыкновению" запоздал) мисс Дженни не придумала ничего
лучше, как сесть за пианино и наигрывать негритянские песенки, словно был
будничный день, а не воскресенье. Нет! Человеческая природа не в силах
вынести такого надругательства! Услышат соседи, услышит вся улица - это
позор! Он не мог больше молчать!
Он хотел было заговорить, но почувствовал, что бледнеет, и от робости у
него перехватило дыхание. Он сидел у окна на стуле - креслом завладел
новый гость. "Воскресенье!" - с трудом выдавил он из себя, повернувшись к
ним, и в тоне его слышалась угроза. "Воск-ресе-енье!" Да, голос был, что
называется, "зловещий".
Дженни продолжала играть, но жена, просматривавшая стопку нот на крышке
рояля, вперила в него сердитый взгляд.
- Опять что-то не так? - сказала она. - Людям и поразвлечься нельзя?
- Я не возражаю против разумных развлечений, - сказал маленький мистер
Кумс, - но не намерен слушать увеселительные песенки в воскресенье в своем
доме.
- А чем плохи мои песенки? - Дженни оборвала игру и, зашуршав всеми
оборками, повернулась на вертящемся стуле.
Кумс почувствовал, что назревает ссора, и, как все нервные, застенчивые
люди в таких случаях, взял слишком вызывающий тон.
- Вы там поаккуратнее со стулом, - сказал он, - а то он не приспособлен
к тяжестям.
- Оставьте в покое тяжести, - раздраженно сказала Дженни. - Что вы там
прохаживались насчет моей игры?
- Я полагаю, вы не хотели сказать, мистер Кумс, будто вам неприятно
поразвлечься музыкой в воскресенье? - спросил новый гость; он откинулся в
кресле, выпустил облако папиросного дыма и улыбнулся с оттенком
превосходства. А миссис Кумс говорила приятельнице:
- Играй, Дженни, не обращай внимания.
- Вот именно! - ответил гостю мистер Кумс.
- Могу я осведомиться, почему? - спросил гость. Он явно наслаждался
своей папиросой, а также предвкушением ссоры. Это был долговязый малый в
светлом щегольском костюме; в его белом галстуке красовалась серебряная
булавка с жемчужиной. "Он проявил бы больше вкуса, надев черный костюм", -
подумал мистер Кумс. Он ответил гостю:
- А потому, что мне это не подходит. Я деловой человек. Я должен
считаться со своей клиентурой. Разумные развлечения...
- Его клиентура! - фыркнула миссис Кумс. - Только это от него и
слышишь... Нам надобно делать это, нам нельзя делать то...
- А если тебе не нравится считаться с моей клиентурой, - ответил мистер
Кумс, - зачем ты выходила за меня замуж?
- Непонятно! - вставила Дженни и повернулась к пианино.
- В жизни не видывала таких, как ты, - сказала миссис Кумс. - Начисто
переменился с тех пор, как мы поженились. Прежде...
Дженни снова уже барабанила: тут-тум-тум!
- Послушайте, - проговорил мистер Кумс, выведенный наконец из себя. Он
встал и возвысил голос: - Говорят вам, я этого не допущу. - И даже сюртук
его топорщился от негодования.
- Ну-ну, без насилия, - произнес долговязый, приподнявшись.
- Да вы-то кто такой, черт возьми! - свирепо спросил мистер Кумс.
Тут заговорили все разом. Гость заявил, что он "нареченный" Дженни и
намерен защищать ее, а мистер Кумс ответил, что пусть себе защищает где
угодно, но только не в его (мистера Кумса) доме; а миссис Кумс сказала,
что хоть бы он постыдился так оскорблять гостей и что он превращается (как
я уже упоминал) в настоящее чучело; а кончилось все тем, что мистер Кумс
приказал своим гостям убираться вон, а те не ушли, и он сказал, что тогда
придется уйти ему самому. С пылающим лицом, со слезами на глазах выбежал
он в переднюю, и пока он там сражался с пальто - рукава сюртука упорно
вздергивались кверху - и смахивал пыль с цилиндра, Дженни снова заиграла,
и ее наглое "тум-тум-тум" провожало его до порога. Он хлопнул дверью так,
что, казалось, весь дом задрожал. Вот что было непосредственной причиной
его скверного настроения. Теперь вам понятно, почему он испытывал такое
отвращение к жизни?
И вот, расхаживая по скользким лесным тропинкам - был конец октября, и
всюду из-под ворохов хвои и по канавам пестрели грибные гнезда, - он
припоминал всю горестную историю своей женитьбы. Она была несложна и
достаточно обычна. Теперь он начал понимать, что жена вышла за него из
простого любопытства и из желания избавиться от тяжелой, изнурительной,
плохо оплачиваемой работы в мастерской. Но, как большинство женщин ее
круга, она была недалекой и не понимала, что обязана помогать мужу в его
работе. Она была падка до развлечений, многословна, общительна и
гостеприимна и явно разочаровалась, поняв, что замужество не избавило ее
от гнета бедности... Его заботы раздражали ее, а на малейшее замечание она
заявляла, что он вечно брюзжит. Почему он не мог быть таким милым, как
раньше? А Кумс был безответный человечек, вскормленный на книге "Помогай
самому себе" и лелеявший скромную мечту о "достатке", нажитом путем
самоограничения и борьбы с конкурентами. Потом появилась Дженни, этот
Мефистофель в женском облике, с ее вечной болтовней о вздыхателях, и
начала таскать жену по театрам и "все в таком роде". Вдобавок у жены были
тетки, двоюродные братья и сестры, и все они пожирали его состояние,
оскорбляли его, мешали ему в делах, докучали лучшим клиентам и вообще
портили ему жизнь как только умели. Уже не впервые гнев и негодование, к
которым примешивался какой-то смутный страх, гнали мистера Кумса из дому;
он убегал прочь, яростно и громко клялся, что больше этого не потерпит, и
так понемногу впустую растрачивал свой пыл. Но никогда еще он не испытывал
такого глубокого отвращения к жизни, как сегодня; в этом повинны были,
вероятно, и воскресный обед и пасмурное небо. А может быть, он начал
наконец понимать, что неуспех его дел - это последствие его женитьбы.
Сейчас ему угрожало банкротство, а там... Что ж, возможно, она и
раскается, когда уже будет слишком поздно. А судьба, как я уже указывал,
обсадила тропинку в лесу пахучими грибами, обсадила ее по обе стороны и
густо и пестро.
Трудно приходится мелкому лавочнику, когда у него плохая подруга жизни.
Весь его капитал вложен в дело, и покинуть жену означает для него
примкнуть к армии безработных где-нибудь на чужбине. Развод для него -
недосягаемая роскошь. Добрые, старые традиции законного, нерасторжимого
брака безжалостно связывают его, и нередко дело кончается трагедией.
Каменщики жестоко бьют своих жен, а герцоги им изменяют; но именно в среде
маленьких клерков и лавочников все чаще в наши дни случаи убийства.
Поэтому вполне понятно - и прошу отнестись к этому как можно
снисходительней, - что воображение мистера Кумса обратилось к такому
блистательному способу завершить его разбитые надежды, и некоторое время
мысли его занимали бритвы, револьверы, столовые ножи и трогательные письма
к следователю с именами врагов и христианской мольбой о прощении. Но
вскоре злоба сменилась глубокой грустью. Он венчался в этом самом пальто и
в этом самом сюртуке, первом и единственном, какой у него был в жизни. Еще
вспомнилось, как он ухаживал за ней в этом самом лесу, и годы лишений ради
того, чтобы накопить состояние, и светлые, полные надежд дни медового
месяца. И вот как все это обернулось! Неужели провидение так немилосердно
к людям! Им опять завладела мысль о смерти.
Он вспомнил о канале, над которым недавно проходил, и усомнился:
покроет ли его с головой даже посредине, в самом глубоком месте. И среди
этих грустных раздумий на глаза ему попался красный гриб. С минуту он тупо
глядел на него, затем подошел и нагнулся, приняв его за оброненный кем-то
кожаный кошелек. Тут он увидел, что это шляпка гриба, необычайно красного,
как бы ядовитого оттенка, скользкая, глянцевитая, с кислым запахом. Он
стоял, нерешительно протянув к нему руку, и вдруг мысль о яде пронзила его
мозг. Тогда он сорвал гриб и выпрямился, держа его в руке.
Запах у гриба был острый, резкий, но не противный. Он отломил кусочек;
свежая мякоть была светло-кремовой, но не прошло и десяти секунд, как она
превратилась в изжелта-зеленую. Глядеть на это было забавно, и он отломил
еще и еще кусочек. "Удивительные растения эти грибы", - подумал мистер
Кумс. Все они содержат смертельный яд, как часто говорил ему отец, -
смертельный яд.
"Самый подходящий момент для отчаянного шага. Здесь вот и сейчас,
почему бы нет?" - раздумывал мистер Кумс. Он откусил кусочек, крохотный
кусочек, самую малость. Во рту стало так горько, что он чуть не сплюнул, а
потом начало печь, как будто он хватил горчицы с добавкой хрена и с
грибным привкусом...
В своем возбуждении он и не заметил, как проглотил первый кусочек. Что
же, съедобно или нет? Он чувствовал удивительную беспечность. Надо бы еще
попробовать... В самом деле съедобно, даже вкусно! Отдавшись новым
впечатлениям, он забыл о своих горестях. Ведь это была игра со смертью. Он
снова откусил кусочек, на этот раз побольше. У него как-то странно
закололо в пальцах на руках и на ногах. Сильнее забился пульс; кровь
зашумела в ушах, как жернова. "Еще кусок... попроб..." - пробормотал он.
Он повернулся - ноги плохо слушались его - и поглядел по сторонам.
Неподалеку он увидел красное пятно и попытался подойти к нему. "Недурной
закусон, - бормотал он. - Э, да тут их еще..." Он рванулся вперед и,
протянув к грибам руки, повалился ничком. Но трогать их не стал. Он вдруг
забыл обо всем на свете.
Он перевернулся, присел и удивленно огляделся. Его старательно
вычищенный цилиндр откатился к канаве. Он приложил руку ко лбу. Что-то
произошло, но что именно, он не мог ясно вспомнить. Как бы там ни было,
тоска его рассеялась, на душе стало весело и легко! Но горло по-прежнему
горело. Внезапно он громко засмеялся. Его что-то огорчало? Он ничего не
помнил. Во всяком случае, он не будет больше грустить. Он поднялся и с
минуту стоял, пошатываясь, со светлой улыбкой глядя на окружающий мир.
Кое-что он начал припоминать, впрочем, довольно смутно, - в голове
вертелась какая-то карусель. Ну да, там, дома, он наскандалил из-за того,
что люди хотели повеселиться. Они были совершенно правы; жизнь должна быть
как можно радостней. Он пойдет сейчас домой и все уладит и успокоит их. А
почему бы ему не набрать этих великолепных поганок и не угостить их?
Набрать целую шляпу верхом. Вот этих красных с белыми крапинками и еще
желтеньких. Да, он показал себя бирюком, ненавистником радости, но он все
поправит. Как забавно надеть, скажем, пальто наизнанку и натыкать в
карманы жилета веточки дикого терновника. И - с песней домой - весело
провести вечер.


Как только мистер Кумс ушел, Дженни перестала играть и, повернувшись к
присутствующим, спросила:
- Ну, из-за чего было поднимать такой шум?
- Вот видите, мистер Кларенс, что мне приходится терпеть от него... -
сказала миссис Кумс.
- Уж очень горяч, - степенно произнес мистер Кларенс.
- И меня особенно удручает, - продолжала миссис Кумс, - что нет в нем
ни малейшего понимания нашего положения; он только и думает, что о своей
несчастной лавчонке. Соберу ли я иной раз небольшое общество, или куплю
себе безделицу, чтобы приодеться немного, или потрачу на себя какой-нибудь
пустяк из денег, отложенных на хозяйство, - сейчас же недовольство.
"Бережливость", видите ли, "борьба за существование" и все такое. Он не
спит ночами, все думает и думает и мучает себя, как бы ему сэкономить на
моих расходах лишний шиллинг. Он как-то потребовал даже, чтобы мы ели
маргарин. Стоит мне уступить хоть раз - кончено!
- Безусловно, - подтвердила Дженни.
- Если мужчина ценит женщину, - произнес мистер Кларенс, откидываясь в
кресле, - он должен быть готов приносить для нее жертвы. Что касается
меня, - тут взгляд мистера Кларенса остановился на Дженни, - я не позволю
себе и думать о браке, пока у меня не будет возможности жить с супругой на
широкую ногу. А иначе это не что иное, как эгоизм. Сквозь невзгоды жизни
мужчина должен пройти один, а не тащить с собой...
- Ну, с этим я не вполне согласна, - перебила его Дженни, - я не вижу,
почему бы мужчине отказываться от помощи женщины... Лишь бы он не
обращался с ней грубо... Грубость - это...
- Вы не поверите, - сказала миссис Кумс, - но я, видно, лишилась
рассудка, когда выходила за него. Я должна была понять. Не будь тут моего
отца, он отказался бы даже от свадебной кареты...
- Боже! До этого дойти! - сказал совершенно потрясенный мистер Кларенс.
- Все говорил, что деньги, мол, нужны ему для дела, и тому подобные
глупости. Он не позволил бы мне нанять женщину, чтобы помогала мне раз в
неделю, да тут я крепко взялась. А ведь какой крик он поднимает из-за
денег, наступает на меня с книгами да со счетами, чуть не кричит: "Нам бы
только продержаться в этом году, а там уже дело пойдет". А я говорю: "Если
продержимся в этом году, то опять будет: "Нам бы только продержаться в
следующем году". Я тебя знаю, - говорю я ему. - Не добьешься ты, чтобы я
себя заморила, превратила в какое-то пугало. Что же ты не женился на
кухарке, - говорю, - раз тебе нужна кухарка, а не благопристойная
девица... Я говорю..."
И все в том же роде. Но незачем дальше слушать этот малопоучительный
разговор. Достаточно сказать, что с мистером Кумсом вскоре было покончено,
и они приятно провели время у пылающего камина. Затем миссис Кумс вышла
приготовить чай, а Дженни присела на ручку кресла возле мистера Кларенса и
кокетничала с ним, пока не раздался звон посуды.
- Что это мне будто послышалось... - лукаво спросила миссис Кумс,
входя, - и посыпались шутки о поцелуях... Они уютно сидели вокруг
небольшого круглого столика, когда первые признаки возвращения мистера
Кумса дали себя знать. Послышалось звяканье щеколды у наружных дверей...
- Вот и он, мой господин и повелитель, - сказала миссис Кумс, - уходит,
как лев, а возвращается, как ягненок. Держу пари...
В лавке раздался грохот: по-видимому, упал стул. Кто-то прошел
коридором, выделывая ногами замысловатые па. Затем дверь распахнулась, и
появился Кумс, но Кумс преображенный. Безупречный воротничок был сорван.
Старательно вычищенный цилиндр, до половины наполненный грибным крошевом,
был зажат под мышкой, пальто вывернуто наизнанку, а жилет украшен
цветущими пучками желтого дрока. Но что значили все эти незначительные
изменения праздничного костюма в сравнении с тем, как изменилось его лицо!
Оно было мертвенно-бледным, неестественно расширенные глаза горели, и
горькая усмешка кривила посиневшие губы.
- Вес-селитесь! - сказал он, стоя в дверях. - Разумное развлечение.
П-пляшите. - Танцуя, он сделал три шага вперед, остановился и отвесил
поклон.
- Джим! - взвизгнула миссис Кумс.
А у мистера Кларенса от испуга отвисла челюсть.
- Чаю, - забормотал мистер Кумс. - Чай - хорошая штука. Поганки тоже...
- Напился, - проговорила Дженни слабым голосом. Никогда еще не видела
она у пьяных такой мертвенной бледности лица, таких расширенных, горящих
глаз.
Мистер Кумс протянул мистеру Кларенсу пригоршню ярко-красных грибов.
- Хор-роший закус-сон, - бормотал он. - Попробуй.
Тон у него был очень приветливый. Но при виде их оторопелых лиц его
настроение мгновенно переменилось, как это бывает у ненормальных, и он
поддался безудержной ярости. Казалось, недавний скандал пришел ему на
память. Зычным голосом - миссис Кумс такого не знала - он крикнул:
- Мой дом, я здесь хозяин, ешьте, что вам дают! - Но не двинулся с
места, не сделал ни одного резкого движения, прокричал безо всякого
усилия, словно прошептал, и все еще протягивал им пригоршню красных
грибов.
Кларенс не на шутку струсил. Не в силах выдержать полный ярости и
безумия взгляд мистера Кумса, он вскочил на ноги, оттолкнул кресло и
попятился. Кумс пошел на него. Дженни, не теряя времени, с легким вскриком
юркнула за дверь. Миссис Кумс поспешила за ней вслед. Кларенс хотел
увернуться; Кумс опрокинул столик с посудой, ухватил гостя за шиворот и
пытался напихать ему в рот грибов. Кларенс без возражений оставил в его
руках воротничок и выскочил в коридор; лицо его было облеплено красными
крошками.
- Заприте его! - крикнула миссис Кумс, и это удалось бы сделать, если
бы ее не покинули союзники; Дженни увидела, что дверь в лавку приоткрыта,
устремилась туда и захлопнула ее за собой, а Кларенс поспешил укрыться в
кухне. Мистер Кумс всем телом навалился на дверь, и жена его, заметив, что
ключ остался по ту сторону двери, взбежала по лестнице и заперлась в
спальне.
Новообращенный прожигатель жизни появился в коридоре; он уже растерял
свои украшения, но чинный цилиндр с грибами все еще торчал у него под
мышкой. Он поколебался, какой из трех путей ему избрать, и направился к
кухне. Кларенс, тщетно возившийся с ключом, был вынужден отказаться от
намерения отрезать мистеру Кумсу путь и подался в кладовку, где и был
настигнут раньше, чем успел отворить дверь во двор. Мистер Кларенс крайне
сдержан в описании того, что последовало. Вспышка мистера Кумса как будто
уже улеглась, и он опять превратился в добродушного затейника. А так как
вокруг лежали ножи - столовые и кухонные, - то Кларенс принял великодушное
решение ублажать мистера Кумса, не доводить дело до трагедии. Не подлежит
сомнению, что мистер Кумс в свое удовольствие позабавился над мистером
Кларенсом; они не могли бы резвиться дружнее, если бы знали друг друга с
детства. Хозяин любезно уговаривал мистера Кларенса отведать грибы и,
задав ему небольшую трепку, почувствовал глубокое раскаяние при виде
изукрашенного лица гостя. Потом мистера Кларенса как будто бы сунули под
кран и начистили ему лицо сапожной щеткой - он, по-видимому, твердо решил
подчиняться любым прихотям сумасшедшего, - и, наконец, взъерошенного,
полинявшего, обтрепанного сунули в пальто и выпроводили черным ходом, так
как Дженни все еще преграждала выход через лавку. Тут блуждающие мысли
мистера Кумса обратились к Дженни. Ей не удалось отворить выходную дверь,
но засов спас ее в ту минуту, когда ключ мистера Кумса начал отпирать
американский замок, и весь остаток вечера она просидела в лавке.
Затем мистер Кумс, очевидно, вернулся в кухню все еще в поисках
развлечений и, несмотря на то, что был заядлым трезвенником, выпил (или
вылил на лацканы своего первого и единственного сюртука) с полдюжины
бутылок портера, которые миссис Кумс берегла на случай болезни. Он поднял
веселый звон, отбивая горлышки бутылок тарелками - свадебным подарком жены
- и распевая шутливые песенки; так началась грандиозная попойка. Он сильно
порезался осколком бутылки, и это кровопролитие - единственное во всем
нашем рассказе, - а также частые спазмы - ибо на неискушенного человека
портер действует сильнее, - видно, кое-как угомонили демона грибного яда.
Но мы предпочитаем набросить покров на заключительные события этого
воскресного вечера. Все кончилось глубоким, все исцеляющим сном на углях в
подвале.


Прошло пять лет. Опять стоял октябрьский полдень; и снова мистер Кумс
прогуливался по сосновому лесу за каналом. Это был все тот же черноглазый
человечек с темными усиками, что и в начале повествования, но его двойной
подбородок был уже не только кажущимся. На нем было новое пальто с
бархатными отворотами; изящный воротничок, с отвернутыми уголками, отнюдь
не жесткий и не топорный, заменил воротничок ходячего образца. На нем был
блестящий новый цилиндр и почти новые перчатки с аккуратно заштопанной
дырочкой на кончике пальца. Даже случайный наблюдатель заметил бы в его
осанке отпечаток высокой добропорядочности, а закинутая назад голова
указывала, что человек знает себе цену. Теперь он был хозяином с тремя
помощниками. За ним следом, словно карикатура на него, шагал рослый
загорелый парень - его брат Том, только что вернувшийся из Австралии. Они
вспоминали о былых трудностях, и мистер Кумс только что обрисовал свое
финансовое положение.
- Да, Джим, у тебя славное дельце, - сказал брат Том, - твое счастье,
что ты сумел так его поставить при нынешней конкуренции. И твое счастье,
что у тебя такая жена - во всем тебе помощница.
- Между нами говоря, - сказал мистер Кумс, - не всегда оно так было.
Да, не всегда... В начале дамочка была с капризами. Женщины - забавные
создания.
- Да что ты!
- Ну да. Ты и не поверишь, до чего она была взбалмошна и все старалась
как-нибудь меня поддеть! Я был слишком покладистым, любящим, ну таким
вот... знаешь... Она и вообразила, что и сам я и дело мое только для нее и
существуем. Дом мой превратила в какой-то караван-сарай. Вечно тут торчали
всякие знакомые, всякие приятельницы по работе со своими кавалерами. По
воскресеньям распевались шутливые песенки, а лавка была в полном забросе.
Она еще и глазки начала строить всяким юнцам. Говорю тебе, я не был
хозяином в своем доме.
- Даже не верится!
- Право же. Конечно, я пытался ее вразумить и говорил ей: "Я не
какой-нибудь граф, чтобы содержать жену, как балованного зверька. Я
женился на тебе, чтобы иметь помощницу и подругу". Я говорил ей: "Ты
должна мне помогать, вместе мы вытянем". Но она и слушать не хотела.
"Хорошо же, - сказал я, - мягок-то я мягок, пока не выйду из себя, а дело;
- говорю, - к тому идет". Да куда там, она и не слушала!
- Ну и как же?
- С женщинами оно всегда так. Она не верила, что я способен на это -
ну, что я могу выйти из себя. Женщины ее породы, Том, между нами говоря,
уважают мужчину, если они его побаиваются. И вот, чтобы припугнуть ее, я и
учинил скандал. Подружилась с женой на работе одна девица, Дженни, стала у
нас бывать и привела как-то своего дружка. Мы с ним повздорили, и я ушел
из дому сюда, в лес, - такой же вот был денек, как сегодня, - и все
обдумал порядком. Потом вернулся да как наброшусь на них.
- Ты?
- Я. В меня словно бес вселился. Ее я не отколотил, удержался, но уж
парню задал трепку, - в общем, чтобы показать ей, на что я способен... А
он был здоровый парень! Оглушил я его и стал бить посуду и нагнал на нее
такого страху, что она убежала и заперлась от меня.
- Ну, а потом что?
- Вот и все! На следующий день я сказал ей: "Теперь ты знаешь, каков я,
когда выйду из себя". И больше мне не пришлось ничего добавлять.
- И с тех пор ты счастлив? Да?
- Да, можно сказать, что и счастлив. Самое важное - это поставить на
своем! Не будь того дня, я бы сейчас бродяжничал по дорогам, а она и вся
ее семейка ворчали бы на меня, что вот я довел ее до нищеты. Знаю я все их
штучки. Но ничего, теперь все в порядке. И ты это правильно сказал, что у
меня славное дельце.


Они прошли несколько шагов, размышляя каждый о своем.
- Забавные существа - женщины! - сказал Том.
- Им нужна твердая рука, - сказал мистер Кумс.
- А грибов-то здесь сколько, - заметил Том, - и какой только от них
прок!
Мистер Кумс поглядел вокруг.
- Я полагаю, что в них есть очень большой смысл, - сказал он.
Вот и вся благодарность, какую получил красный гриб за то, что,
помрачив рассудок жалкого человечка, сделал его способным к решительным
действиям и таким образом перевернул весь ход его жизни.

1897

Jannika-feja, Браво!
Я грибофил со стажем и этот рассказ считаю очень ценным экземпляром для своей коллекции! Браво!