Авторы: Нион, nion @ mail.ru, и Диэр, divushka @ mail.ru

Черный
"Кому - вперед, в седые дали,
Кому - финал земных дорог,
Пусть голосом свинца и стали,
Пусть голосом свинца и стали
Рассудит Бог,
Рассудит Бог...
Он милосерден, в самом деле,
И он, должно быть, не хотел,
Чтоб друг на друга мы глядели,
Чтоб друг на друга мы глядели
Через прицел,
Через прицел
Но не помилует эпоха,
Что ставку сделала свою...
А мы смотрелись бы неплохо,
Да, мы смотрелись бы неплохо
В одном строю,
В одном строю..."
(Август Нейхардт Гиннегау)

Белый
"Тишину зову твоим именем.
За стеною волн подожди меня.
Расстояние только кажется -
Горизонт никогда не был линией:
Горизонт от идущего пятится,
А дорога должна где-то прятаться.
Мы привязаны к расстоянию -
Но ведь это всего лишь проклятие...
Мы привыкли жить с этим знанием,
Ведь у Бога нет опоздания.
Тишина Его стала именем.
Тишина моим стала пламенем..."
(Эвелин)

Часть первая

Ночь, затянутая тучами, опустилась на Тол-ин-Гаурхот неслышно, незаметно. В непроглядной тьме умерло все, и казалось, что ни одной души не осталось в замке. Молчание окутало мир, пропитанный чернотой и тяжестью. И только неяркий огонек еле-еле мерцал в одном из окон в верхнем ярусе жилой башни.
В большой комнате, принадлежавшей когда-то Ородрету, сыну Финарфина, правителю крепости Минас Тирит, а теперь ставшей личными покоями Темного Майя Саурона, названного также Гортхауром Жестоким, горит всего одна свеча. Слабому пламени не хватает сил выгнать черноту из углов, но двоих, сидящих друг против друга у стола, оно все-таки освещает. И, разгораясь, выхватывает из мрака то стол и изящный кувшин с вином, то золотые волосы одного из двоих, то задумчиво-ироническое выражение лица другого... Остальное утонуло во тьме - стены комнаты, предметы меблировки... порою даже лицо собеседника, если он отстранится. Впрочем, положению золотоволосого здесь не позавидуешь: свеча поставлена так, что ее свет будет так или иначе освещать его лицо, если он не уйдет в глубину комнаты; только кто ж ему это позволит...
Настал и черед Короля Нарготронда предстать пред очи Прислужника Врага - после того, как двое его братьев по оружию и несчастью не вернулись с подобной аудиенции. Но что это - отчаяние не берет над ним полную власть?
Саурон сидит напротив Финрода, подперев узкой рукой подбородок. Темен его взгляд и неясны намерения.
Осанвэ ли это, слова ли рождаются, сплетаются в огне?

Что ж, Финдарато... наверное, тебе есть о чем жалеть. Есть, чего желать. В конце концов, почему бы и нет - проси у меня, может, я и не откажу. Можешь спросить у меня, что стало с теми двумя, что ушли умирать за тебя. Можешь не спрашивать - я понял, что вы пытаетесь быть дверью в мир, где правит любовь. Только мир таким никогда не будет. И вовсе не потому, что я не хотел бы этого.
Наверное, есть какое-то величие в том, чтобы погибнуть за мираж. Только я этого не желаю - себе.
У вас сердца бабочек, странные Нолдор, не знающие ненависти. Бабочек, желающих умереть в полете, вернувшись в пламя, откуда они родом. Ответь мне, что происходит с бабочкой, когда она пытается поднять тяжесть стали?
И выбирай, как ты хочешь разговаривать со мною - как с Врагом, как с врагом, или ты позволишь себе - забыть о том, что уже стоит между нами, и видеть - просто чье-то лицо во тьме?...

Финрод молчит, сплетя пальцы. Цепь оков длинна и позволяет сидеть свободно - но что толку с того? Свеча горит причудливо, неровно, тени мечутся по потолку... Вот так, король Нарготронда. Двоих провожал ты в неизвестность. Теперь - сам перед лицом ее...
Молчит Финрод. Впрочем, это и хорошо, что не спрашивают его ни о чем. Голос отказывается повиноваться - видимо, не по силам оказалась ему та песнь, что сплетал он нитями души в широком дворе... когда-то своей крепости. Горло саднит невыносимо, и говорить он теперь может лишь шепотом.
Отчаянию нельзя поддаваться. Если позволить ему затянуть темным крылом
душу - ничто не спасет. И потому отчаяния нет. Есть только беспечность. Ну, и досада слегка... Глупо. Как глупо попались... Ведь нелепая случайность - ничего более...
Доносятся до него мысли-образы Саурона. Я слышу тебя, враг мой. Но спроси:
стану ли отвечать тебе?
Тихо потрескивает свеча. Тишина разлита в воздухе...

Молчишь, Нолдо? Молчи, молчи... Я не тороплю тебя. Тебе не стоит знать, что и я способен - просто смотреть и любоваться. Любоваться неверным жестом, которым ты откидываешь непослушные мягкие пряди золотых волос - с лица, любоваться бликами пламени в золотых волосах... я тоже пламя, Финдарато, я с тем же успехом мог бы касаться рукой твоих волос. Я ценю красоту. И ценю стойкость.
Просто твоя Песня оказалась тебе не по силам. Просто ты не понял сразу, что такое - встать против Айну в поединке Стихий. А когда понял - не счел себя вправе отступить. И я ценю это.
Вина только ли непонимания в том, что тот, кого я мог бы назвать другом - назовет меня Врагом, как только сможет заговорить? Вина ли только извечного противостояния Света и Тьмы в том, что каждый верен своему лагерю и не видит живых лиц за цветом знамен? Я не такой... только нужно ли тебе знать об этом, Нолдо?
Хотел бы я знать, как тебя нарекла твоя мать - в прозрении.
Молчишь... я не тороплю, я жду. И пламя между нами - тоже ждет. И время застывает между моих пальцев, в моей власти еще и не такие шуточки. Я не могу разве что повернуть его вспять, изменить случившееся. А жаль... действительно ли жаль? Был бы возможен этот момент - молчания во тьме, когда взгляды встречаются в пламени на доли мгновений, если бы все было иначе? Финдарато, Финдарато... я не отказываюсь от твоего молчания.
Я жду. Я способен ждать. Я встретил Идеального Врага. Врага, который не станет Слугой. Не станет ненавидеть. Не сможет. Не сумеет. Против меня поднят клинок, не знавший черной крови ненависти. Против меня возвышен голос, который не умел проклинать - просто потому что "так надо". Мог ли я желать большего? Мог бы - чтобы этот Враг стал Другом. Но этому не быть, я не тороплюсь. И я уверен, что это недо-осанвэ ты поймешь совсем не так, как я хотел бы...
Пламя дрожит под взглядом Саурона. То взметается, то чуть бьется еле заметной искоркой. Иногда оно даже не освещает лицо Финрода, но эти моменты редки и кратки. Саурон постукивает пальцами по столу, не замечая всего символизма этого жеста. Ждет. И чего он ждет?

Свеча вспыхивает - и тогда углы комнаты выступают из темноты... Финрод молча обводит ее глазами...
А ведь это был мой дом. И комната эта помнит тех, кто строил замок на зеленом Тол-Сирионе.. И эти окна - если в полный голос назвать их истинное имя, то отзовутся ли цветные витражи? Или они забыли все под властью Тьмы?
Свеча в кованом подсвечнике... я помню того, чьими руками сделан он. Мой брат, оставшийся взрывом ярого пламени в оправдание имени, ему нареченного. Мой брат, искрою сгоревший ради моей жизни...
Фирод протянул руку - звякнула цепь, разрушая видение, - коснулся вычурных завитков подсвечника у самого основания свечи. Улыбнулся, словно свиданию с другом радуясь...
Металл потянулся к руке нолдо, знающего, как разговаривать с силами земли.Железо кандалов обиженно дзинькнуло, плотнее охватило запястье, болью платя за несправедливость - почему его не сделали хотя бы честным клинком, не говоря уж о чем-то ином, почему заставили служить орудием пытки?
Закусив губы, молчит Финрод, молчит под пристальным взглядом Жестокого...

Нолдо-Нолдо...
Оживаешь? Узнаешь?
Молчишь... а, уже почти нет. Уже готов заговорить - протянув руку к подсвечнику, коснувшись, улыбнувшись, вздрогнув от боли. Боль - как цена за улыбку... я подумаю над этим. Это то, что я смутно знал и раньше, теперь это нашло свою формулу.
Но стоило бы воспользоваться моментом. Пока не поздно.
Протянутая рука Саурона причудливо вплетается в полумираж, владеющий Финродом. Пальцы Темного Майя касаются пламени. Длинные тонкие пальцы, которые пламя не обожжет, почти эльфийские руки. Просто что-то необъяснимое не дает сравнивать. Разбивает картину мира, могущую быть цельной...
И голос - тонкий, чуть глуховатый, протянутый незримой нитью сквозь тьму, в котором скользит странная издевка: откуда может возникнуть уверенность в том, что он просто не знает, с чего начать разговор? Ниоткуда, вот именно.
- Ты помнишь эту вещицу, Нолдо? Она создана не мной; хочешь - подарю?

С легкой-легкой, едва уловимой насмешкой Финрод перевел взгляд на Саурона.
Что, Гортхаур, тебе первому надоело - молчать?
Уже давно не приходилось ему - вот так. Просто смотреть во тьме и тишине на живое пламя. В последний раз - тысячи лет назад, десять дней назад, у костра на последней стоянке перед Тол-ин-Гаурхот. Им с Береном выпала первая стража, а сменившись, оба легли спать не сразу, а какое-то время сидели рядом у костра...
Странное, право же, у нас положение - сидим, молчим, друг на друга смотрим. Как сказали бы Эдайн: молчишь и всякую ерунду про меня думаешь. Финроду становится смешно на мгновение. Над ним и так уж в последнее время братья подшучивали - ох, Финдарато, не доведут тебя до добра Смертные. Вот вернется обратно в темницу - расскажет Берену, как прижились у государя Эльдар некоторые словечки и выражения Людей.
Финрод рассмеялся - весело, неудержимо, звонко... и тут же приступ жестокого удушья скрутил его, согнул пополам.
Ну вот, забыл... совсем забыл... Если голос сорван, невозможно даже засмеяться в полную силу - перехватывает дыхание, выворачивающий кашель отнимает последние силы...
Вдох...
Выдох...
Тише... спокойнее...
Отчаянным усилием Финрод выровнял дыхание, выпрямился... Все еще держась за горло - но в глазах пляшут веселые искорки, - небрежным жестом хозяина указал на подсвечник и прошептал, стараясь не задохнуться снова:
- Оставь себе... на память, если хочешь...

Тьма Всеприсущая, Нолдо, только бы ты не умер тут у меня на руках. Вот чего бы я не хотел...
Да и пламя - дергается, словно отзывается, сострадает. Словно пламя способно разделить боль. Надо будет как-нибудь узнать. Когда в очередной раз будет совсем плохо.
Гордец. Попроси же меня снять с тебя цепи! - сниму. Твоя гордыня тебе может стоить жизни, не думаешь же ты, безумец, что вышедшего со мной на поединок Силы сковали простыми цепями!.. Или ты вообще об этом не думаешь?..
Попроси меня снять с тебя цепи - сниму...
Но не раньше, чем ты попросишь меня об этом. Просьба, обращенная к врагу - тоже заплаченная цена. А я же Враг...
Пока же, в наказание за гордыню, хватит с тебя и этого...
Саурон, не отводя пристального, непроницаемого взгляда от Финрода, который тоже, кажется, решил любой ценой не опускать взора, нашел в темноте чашу - наощупь. И кувшин с вином. Наполнил чашу, намеренно неторопливо, зная, что каждое мгновение для сидящего напротив отзывается тупой болью в груди, вызванной сбоем дыхания, протянул:
- Пей. Пройдет.
Усмехнулся, прибавил, подумав немного:
- Никаких заклятий я на это не накладывал. А вещица эта... могу и оставить. Правда, она же, вроде бы, и не тобою создана. На память о ком же ты предлагаешь мне оставить ее?
Нолдо-Нолдо, Финдарато, если еще раз тебя чуть не убьет твой смех - я сниму с тебя цепи. Я давно не встречал такого взгляда. И даже мне страшно смотреть, как он темнеет. Пусть и ненадолго... зачем же вам понадобился весь этот глупый маскарад?
Нет, я не жалею ни о чем, по крайней мере, иначе не было бы другого случая.
Впрочем, я не сомневаюсь, что все равно ты уйдешь отсюда моим врагом. Я проклят. И не один раз проклят, кстати.
Только ты не будешь думать об этом. И не надо тебе об этом думать.
Молчать легче, не правда ли, Нолдо?
Смешно. Решишься ли - довериться и выпить вино из этой чаши?
Странно слышать смех Саурона. Услышав его, можно подумать, что Черный никогда не знал веселья.
Финрод вновь протянул руку к свече, почти касаясь пальцами оранжевого язычка, на этот раз - мысленно прося у живого огня помощи. Ты ведь тоже пламя - помоги! Живые силы Стихий можно услышать тому, кто учился этому у Валар. Как лесной пожар порой тушат встречным... ну вот, уже лучше... вдох... выдох... спасибо...
Нет, все-таки молчать легче, намного легче... Не так саднит в груди, не так тяжек каждый вздох...
Но об этом тому, кто сидит напротив, знать не обязательно.
Финрод отрицательно покачал головой в ответ на жест Саурона.
- Не стоит... уже все... - шепотом, но довольно твердо. В усмешке дернулся уголок рта...
Не в доверии дело. Просто я не приму от тебя жалости...
А ведь я тебе нужен, Гортхаур... знать бы еще, зачем!
Если бы хоть на мгновение можно было закрыть глаза, откинуться назад - и забыть обо всем, что было, не думать о том, что будет, не чувствовать жестоких прикосновений цепей, выпивающих силы... если бы можно! Но нельзя - а потому ни на миг не терять спокойствия, не отводить взгляда, заставить замолчать усталость и боль...
И отвечать лучше неторопливо...
- Эта вещь создана не мной, - прошептал Финрод. - Но тот, кто ее делал, смог услышать и понять душу металла... не правда ли, Айну? Вот на память о мастере, способном творить, и оставь ее себе...

Зря ты потянулся к пламени, если хотел хранить свои тайны, Нолдо. Очень зря. Я тоже пламя. И во мне отзывается любая зажженная в мире свеча. Любой пожар. Любая мысль, обращенная к огню. Я Пламя. Пламя и Смерть.
И кто сказал, что я откажу в помощи? По крайней мере, достойному врагу в помощи не отказывают. Особенно если он ее не просит.
Ты же не знаешь, что пока ты смотришь на огонь, я могу читать твои случайные мысли.
Чем и развлекаюсь временами. Но не постоянно. Так скучно... и бесчестно.
А ведь боится. Боится пить вино из моих рук. Боится не смерти, боится подчинения воли. Глупец. Став рабом, он перестанет быть мне интересен... и по-своему дорог. Враг, умеющий улыбаться. Враг, беззлобно смеющийся тебе в лицо. Враг, не умеющий ненавидеть. Может ли быть лучший дар судьбы? И сильнейшая ее несправедливость?
В твоем смехе не было вызова, Финдарато. Я не ошибся в тебе. И ты готов дорого заплатить за еще один такой всплеск смеха - в лицо врагу, на мгновения забывшись.
Но с каким же наивным вызовом ты "даришь" мне этот подсвечник, явно созданный тем, кто был тебе очень дорог. Так смотрят на того, с кем случайно встретился после долгой разлуки - на перекрестке веков. Неужели ты думаешь...
На это можно и ответить...
Саурон улыбнулся - явно стараясь, чтобы в улыбке не было насмешки. Улыбка вышла отстраненной и по-своему горькой. Впрочем, откуда ему было знать, как она смотрелась со стороны?
- Оставлю. На память. Если ты так этого хочешь, - не удержался, суховатый смешок прорезал воздух, пропитанный густой тишиной; впрочем, быстро себя оборвал. - Правда, если ты полагаешь, что я неспособен творить сам, ты определенно неправ. Это остается любимым моим творением, кстати.
Айну вынул из ножен у пояса кинжал. Узкое длинное лезвие, кровосток, удобная рукоять - две сплетенных в смертельном объятии змеи. Глаза-рубины горят в темноте... Сталь. Должен идеально ложиться в его руку.
И протянул его Финроду - рукоятью вперед:
- Можешь посмотреть, Нолдо. И не бойся - безопасно. Я еще не придумал оружия, которое убивало бы само.
Интересно, Нолдо, поймешь ли ты всю суть, всю цену этого шага? Один раз я в тебе не ошибся. Ошибусь ли сейчас?
Я все-таки Пламя, Нолдо. Пламя и Смерть... увидим.

Финрод засмеялся бы, если б не опасался, что следующий приступ удушья все-таки вырвет у него случайный стон... а этого так не хочется! Взял в руки кинжал - бережно, серьезно и с уважением, как берут оружие, честно служащее воину, кем бы он ни был.
Две змеи... отвернуться, чтобы пламя не высветило горечь в глазах. Две змеи... так похожие на тех, что сражаются за корону в кольце отца... в том кольце, что сейчас на пальце Берена... Что это - насмешка судьбы?
Отец...
Как хорошо, что ты - далеко...
Мысли не спрашивают - они текут сами, и следующая была как вздох, как шепот в ночной тиши - Амариэ мэльдэ...
Узкая прохладная ладонь легла на искусанные губы - тише, тише... я далеко, и ты не беспокойся обо мне...
Как хорошо, что ее нет здесь...
Почему? Почему - две змеи?...

- Потому что тогда пришел на ум этот образ, Финрод. И я решил, что он достоин воплощения.
Финдарато, а тебя задело. Что - что в тебе так отозвалось на кинжал, сделанный Врагом, на эти две змеи? Твой беззвучный крик бесплотным эхом прокатился по воздуху. Я не мог его не услышать.
Я в очередной раз не ошибся в тебе. Проклятье, не люблю цепей на руках тех, кто еще может смеяться. Почему ты мой враг... почему?
Что же делать мне с тобой, Финдарато...

Короткий внимательный взгляд:
- Не боишься, Гортхаур? Не боишься давать мне в руки оружие? - насмешливо: - Я скован, но... всякое может случиться. А вдруг горло себе перережу? - явно поддразнивая.
- Не боюсь, - усмехнулся Саурон, не торопясь забирать кинжал обратно. - Перерезать себе горло - моим кинжалом? Вряд ли удастся. Да и к тому же моих сил хватит, чтобы не отпустить тебя. Я, знаешь ли, реагирую очень быстро, привычки воина. А я воин, Финдарато. Мне просто интересно, чем он тебя так заворожил. Я подобных чар на него не накладывал, - вновь смешок. Непроизвольный, как стон.
- А в связи с чем пришел тебе на ум этот образ? - шепотом, как можно более - спокойно, спросил Финрод.
Интересно было бы знать, откуда - здесь... Он никогда не интересовался у отца, что же означает этот знак, - как-то случая не представлялось. А когда Арафинвэ надел на палец сына этот перстень, спрашивать было уже поздно. И ни к чему... И теперь не узнаешь... им не встретиться больше...
Хотя... все может быть. В Чертоги он попадет в любом случае...
Они все это понимали - все, кто уходил в темноте, разрываемой светом факелов. И проклятье Мандоса яснее ясного сказало: прощения не будет. И сам Финрод тоже знал - путь его лежит во тьму. Он привык к этому знанию, хотя не открылось ему, что же оно означает. Вот... к концу близится дорога, и кто мог думать, что все обернется - так?
Нет, его не убьют. Но откуда же эта уверенность в том, что все закончится именно здесь?
Тонкие, исцарапанные пальцы Финрода медленно погладили рукоять. Словно свидание, словно вздох... прости, отец...
- Неплохая работа, - оценил Финрод. - Эта вещь красива - а значит, прочна и прослужит долго... - С любопытством: - Но ты думаешь, что сможешь успеть помешать мне? Я ведь тоже воин...
Саурон устало усмехнулся.
- Прошу тебя, Нолдо, давай без неуместного и ложного, к тому же, героизма. Да и задержит тебя не только цепь, кстати - я ли должен тебе напоминать, государь Нарготронда, что еще не все твои подданные мертвы? Да и сам Нарготронд наверняка тебя все-таки ждет из вашей самоубийственной авантюры. Имеешь ли ты, при таких раскладах, право на смерть? Тем более, что и необходимости в ней нет - я не пытаю тебя, не лишаю воли, ничего пока что даже не требую. Что бы ты сказал своим, убей ты себя сейчас, покинув Чертоги Мандоса?
Финдарато, Финдарато. Я знаю, что, пожалуй, делаю тебе больно. Увы, ты не первый мой враг, которому я читаю подобие нравоучения. Впрочем, нравоучение из уст врага - лучшая награда, когда его цель - не излом воли. Я не отказался бы выслушать таковое от достойного врага, от тебя, например... смешно. Что ты сможешь мне сказать такого, чего я не могу сказать себе сам? Да и осмелишься ли?
Осмелиться-то осмелишься... а станешь? Смешно, смешно. Нравоучение - в какой-то мере помощь.
Финдарато... а ты начинаешь задавать вопросы. Значит, готов слушать. Даже готов верить. Иначе зачем спрашивать? Я все-таки выигрываю. Я все-таки не зря трачу время с тобою.
Хотя так и так я тратил бы его не зря. Молчание - тоже способ познания. Как и неверие.
- А про змей... Финдарато, спросил бы ты о чем полегче. Я не шучу. Как я нашел этот образ. А ты никогда не создавал ничего, просто пытаясь воплотить ту музыку мира, которую слышишь? Тем более, дать какой-то зримый образ тому, что ты сам принес в мир? Придать облик спетому тобою? В Начале Времен я был другим и многому еще не нашел иных образов. Сейчас я мог бы воплотить это по-другому, но тогда многого, пришедшего в мир с противостоянием, еще не было. Попробуй открыться навстречу ему, если не боишься воздействия; его не будет. Открыться и послушать, что в нем. Змей-то две, Финдарато. Они разные. Это двойственность, заложенная в каждом из воплощенных. Наверное. То, что позволяет мне оставаться верным Властелину и разговаривать с тобою, не видя конечной цели разговора. Просто так. Я ответил?
Поверишь ли? Я ответил... Пламя мне свидетель. Я не буду тебе лгать, Финдарато. И не буду читать твоих мыслей - зачем? Я мог бы взять все, что ты отдал пламени - даже образ твоей мельдэ, случайно промелькнувший в бликах по стене. Но не буду. Достойный враг - не меньше и не больше, чем брат, такие узы не бесчестят.
- И вот что еще - я читал далеко не все твои мысли, Финдарато. Эта просто прозвучала слишком громко. Я - часть мира, я Айну, не забывай об этом. Я не мог ее не услышать. И больше я не буду этого делать.
... Смогу ли защититься от слов, которые эхом доносятся из пламени?..

Быстрая, почти незаметная, легкая, как порыв ветра, усмешка снова скользит по губам Финрода.
Ты неплохо находишь нужные слова, Гортхаур. Про долг, про честь, про волю и так далее. И, наверное, они бы даже возымели действие, будь на моем месте кто-то другой... пусть даже один из моих друзей. Только видишь ли, государь Нарготронда не нуждается в подобном увещевании. Все это я сказал себе сам - в тот миг, когда понял, что назад дороги нет, еще стоя в Тронном зале Нарготронда. И почти такими же словами я успокаивал в подвале тех, кто поддался отчаянию и решил - хотя бы умереть достойно. Так что... но все равно - неплохо. Финрод чуть мрачнеет. Кроме всего прочего, это доказывает, что не все эльдар, попадающие к тебе, сильны духом - ведь ты складываешь фразы безошибочно. Жаль... Впрочем... можно ли осуждать их за это?
Легкий кивок, внимательный взгляд - продолжай. Двойственность... Это действительно интересно - услышать от тебя такие слова. Об этом можно будет рассказать... если будет кому, кроме Намо. Но все равно интересно... Финрод все-таки остается жадным до знаний, где бы ни удавалось их получить. Мог ли он думать, зайдя в дом Андрэт, что его беседа с ней станет известна многим? От нынешнего разговора тоже можно получить немало полезного... жаль только, вряд ли будет возможность - да и время - его записать.
Финрод поймал себя на том, что слушает Саурона так же внимательно, как порой слушал своих книжников и целителей, или Мудрых народа Беора, или любого, кто может что-то рассказать ему. Даже сидя так же - пальцы сплетены, замком рук обхватил колено... А друзей - еще прежде, еще там, в Тирионе - он слушал чуть иначе - устроившись поудобнее на песке, камнях или траве, поджав одно колено, а во второе уткнувшись подбородком, прислонившись спиной к дереву ли, к камню или просто к сидящему рядом. Вот только цепи при такой позе лишние...
Ни в лес, ни в чисто поле, сказали бы Эдайн..
Эта фраза - а главное, ее неожиданность, точность и смысл при этом разговоре - настолько веселят Финрода, что он все-таки смеется - от души, весело... зная, что придется заплатить еще раз за этот взрыв смеха...
Финдарато, Финдарато, ты слишком много смеешься, говорил ему когда-то Феанор. Феанаро, оненнная душа... какой огонь сжигал тебя в последнем твоем бою? Наверное, так же мерк свет перед глазами, когда пылающая петля стягивала горло...
Спокойнее... в наплывшей тьме пляшут огненные искры, складываясь в рисунки...
Вдох... выдох...
Странные же нынче цены на знания, могли бы сказать Эдайн...
Нет, Люди точно меня погубят... уморят смехом...
Вдох... выпрямись, Инголдо... спокойнее...

Кажется, не только я способен читать мысли в пламени?.. Смеешься, Финарато, смеешься так, как смеялся только что - откидываешься навзничь... и я не отступлю от данного себе слова. Проклятие!.. Так наивно и нелепо показывать врагу свои слабые места.
Саурон метнулся - через стол, черной тенью, чуть не затушив случайно свечу взмахом руки, подхватил Финрода за плечо.
- Не делай далеко идущих выводов из того, что я снимаю с тебя цепи. Ты безоружен, а я нет, кроме всего прочего. Да и когда вернешься в темницу, их наденут снова. Просто я не желаю твоей смерти до срока. Протяни руки.
Железо всегда повиновалось Темному Майя. Из железа он делал многое, когда лучше было бы занять чем-нибудь нейтральным руки и мысли. Повиновалось, отзывалось... так и сейчас, он легко мог безо всякого ключа разомкнуть замок. Мог. И сделал, почти ненавидя себя за невозможность не совершить этот красивый жест.
Цепи с глухим стуком и лязгом упали на пол. Все.
... Тьма Всеприсущая, этот враг для меня не должен стать большим, чем враг. Два разных берега одиночества... что может быть связующей нитью между победителем и побежденным? Да, именно так - еще не законченная война. Что же мне делать с тобою, Финдарато. Я не могу освободить тебя. Тебя, врага и государя Нарготронда, между прочим. Это слишком нелепо и картинно, слишком наивно. Глупо. Картинный жест, за который заплатить придется слишком дорого. Я не могу взять с тебя вассальную или союзническую клятву - ты ее не дашь, это понятно и так. А даже если бы и дал - простой доброй болью можно сломать кого угодно - то что тогда? Будешь ли ты жить, изгнанный Нарготрондом? Город не примет такой присяги государя. Держать тебя в темнице веки вечные? А смысл? Да и жить ты в ней долго не будешь. Пытаться торговаться с Элдар, ставя твою жизнь и свободу - ценой? Нет, я могу сделать так, что ты не сможешь уйти по собственной воле. Надо подумать. Только до боли и отчаяния не хочется так бесчестить узы, что сложились между нами. С таким врагом либо бьются до последнего вздоха, не опуская меча, либо говорят ему - "брат мой, враг мой". И что мне делать? Мне, Айну Гортхауру, желающему вложить вьющуюся нить в руки судьбы, чтобы в том, что совершается, был момент истины. Мне, военачальнику Ангамандо, наместнику Властелина Мэлкора в этих краях, не имеющему права на красивые жесты и возвышенные чувства, могущие пойти во вред нашему делу. Мне, получившему от Мэлкора это имя, кстати.
Что мне делать с тобой. Пока что - сидеть, разговаривать и думать. Или - думать потом, в одиночестве, а пока - просто разговаривать. Посмотрим, что ты скажешь мне сейчас, Нолдо. Пока отдышись, отдохни, помолчи. Поразмысли над случившимся, над моим красивым жестом тоже. Мне некуда торопиться, да и тебе - тоже, в общем-то.
Саурон сел на место, сцепил руки под подбородком и сквозь пламя свечи, как в самом начале разговора, взглянул на лицо Финрода. Живое золото волос во тьме, еще живое. Искры пляшут. Меня все еще можно взять - красотой. Что скажешь мне? Странный всплеск милосердия от того, кого принято звать Жестоким? Самому смешно. ... Или - уже нет?

Вдох...
П-проклятье, да что же это... Вот угораздило... что же, теперь ни смеяться, ни петь нельзя? Как жить, если петь не можешь?
Не то чтобы я жалею об этом - но тем, кто еще дышит во тьме рядом со мной, важно слышать смех и слова ободрения, а как я скажу их, если голос не слушается, если нет сил не только смеяться, но даже дышать? Значит, скажу - на гордости...
Выпрямись, Инголдо! Если хочешь - истрать последние крохи сил на то, чтобы успокоить дыхание, четкими сделать мысли, не открывать осанвэ, не принимать жалости... пусть противник не догадывается о слабости...
Нет, Люди, я вас всегда любил, но вот так нелепо помереть от смеха... да, я понял, понял, что означает это ваше выражение...
Финдарато, хватит смеяться. Ты достукаешься... кто это говорил мне? А, Барахир когда-то давно... не вспомнить уже, почему именно...
Все, ладно, успокоились...
Искорки смешинок еще пляшут в глазах Финрода - пополам с болью - когда он вновь сцепляет пальцы в замок и, приподняв вопросительно бровь, смотрит на Саурона.
- Ты считаешь нас столь слабыми, Гортхаур? - вышло чуть язвительнее, чем нужно бы, ну да пусть... - Феа не уходит так быстро... впрочем, тебе это, наверное, известно...
А проще говоря, как сказал ему когда-то старый дед Халнах: "Я еще всех вас переживу..."
Эдайн, уймитесь, а? Ведь правда уморите...

Да, Нолдо, похоже, я здесь - не первый гордец. Задыхаешься, всеми силами стараешься унять боль - и не попросишь Врага о глотке воды, хотя, хочется. Эти стены узнают тебя, Нолдо, я чувствую их отклик - но я здесь жил не один день, они успели привыкнуть ко мне, подчиниться моей воле. И твои мысли, твоя боль, твой смех, образы твоей памяти - все это воздух, сжатый в этих стенах, единый воздух, которым мы дышим. Поэтому в этих стенах мне бесполезно лгать, например. Да ты и не лжешь. Гордец. Я не ошибаюсь в тебе.
Я не ошибаюсь в тебе, брат мой, враг мой. Да, я понял. Я решил. Оно будет так и никак иначе. Остается лишь желать, чтобы этот пленник не оказался причиной встать наперекор воле Властелина. Я не смогу этого сделать. Но и не сделать, если... - тоже не смогу. Иначе я перестану быть собой.
"... - Или не жди тогда от меня покорности, Властелин, или лиши имени; пускай тогда не будет меня. Пускай будет этот бой между нами..."
Бред! Не мысль, не предвидение, не греза. Бред. Да, предположим, я смогу Ему сказать это, если понадобится, но пока нужды в этом нет, такие мысли нужно гнать...
- Не уходит. Да. Если роа сковано простыми цепями. Ты не заметил ничего, Нолдо? - вышло чуть более язвительно, чем хотелось бы. - Над чем ты смеялся?
Неожиданно. Для себя самого неожиданно.
Смех. Странная и печальная загадка птичьих стай.

- Над чем смеялся... Над Людьми, Гортхаур, как это ни удивительно. Видишь ли, у них есть много забавных выражений, отражающих смысл чего-то намного точнее и короче, чем это сделал бы язык эльдар. И многие их шутки основой имеют знаешь что? Дар Смерти, как это ни странно...
Да, это казалось странным... когда-то. Но сейчас - за эти немногие дни, проведенные здесь, он вдруг обнаружил, что стал понимать их. Именно понимать. Раньше - о, раньше было много всего - и удивление, и печаль, и жалость, и восхищение... восхищение их мужеством, их открытостью, тем, что вообще живут, зная о недолгом своем веке, зная, что им придется уйти. Теперь же... видимо, нужно было побывать перед лицом смерти, чтобы понять и принять этот дар.. дар или проклятие...
Хотя ведь и в бою приходилось оказываться с ней рядом не однажды. Чего стоили хотя бы Топи Сереха...
И все-таки, все-таки... надежда Людей - та, о которой говорила ему Андрэт - открылась впервые - здесь.
Что ж... ради такого знания, быть может, и стоило пережить то, что они пережили...
Усмешка - горькая, язвительная, открытая - читается в глазах Финрода. Красивый жест, Гортхаур, красивый... тебе ведомо милосердие или же это лишь издевка?
- А не боишься? - прошептал он ехидно и горько.
Вырвалось - от горечи, от мгновенного укола злости оттого, что в этих стенах - в родном доме - он пленник. Комната помнит его, свеча на столе ободряюще улыбается, закрой глаза - и словно не было всего, что случилось за эти десять лет... но в этих коридорах - враги.
Ладно... не все еще потеряно...
Быть может, так же думал Майтимо, идя по коридорам Ангамандо.
Майтимо, Майтимо...
Второй раз в руки Врага попадает принц Дома Финвэ. Вот так и сравнялись в бедах и феаноринги, и нолфинги с гибелью Короля, и арфинги. Мог ли думать принц младшего Дома, что станет правителем? Мог ли думать младший брат, что повторит судьбу старшего? Майтимо... что давало тебе силы выжить и вернуться к жизни? Ненависть? Горечь? Злость? Что дарило тебе надежду там, на страшной той скале, пока не услышал ты голос Финдекано?
Маэдрос никогда никому не рассказывал о том, что с ним было в Ангбанде. Да никто и не спрашивал. Только однажды, глухой полночью, вырвалось у него: "Хорошего мало..." - и все. Финрод тогда посмотрел на него отчаянно... они вдвоем сидели в одной из комнат Химринга... подошел, встал за спиной и положил руку на плечо. Маэдрос на миг сжал его пальцы левой рукой... все.
Брат мой, мог ли я думать, что сам окажусь в такой же ситуции?
Нет, пока еще не в такой же...
И не отчаяние помогает мне выстоять. Гордость, что ли? Не знаю... Надежда? Все еще надежда...
Тишина...

Похоже, тебе совсем плохо, Нолдо. По глазам твоим вижу, что лишь ничтожную частицу своего сознания ты отдаешь обдумыванию ответов мне, упав в прошлое, в воспоминания, во всякие странные думы. Вроде мыслей о поговорках Эдайн. Я над ними не задумывался никогда. И что теперь из этого?
Ты даже не заметил, по большому-то счету, что уже не скован. И вопросы - смешные, неуместные, можно даже оставить их без ответа. Оставить - или нет?
- Чего мне бояться, Нолдо? Не смеши меня.
Смотришь пристально на свечу. Так ничего и не понял. Образ Маэдроса - смутной тенью полубреда... Финголфин тут же, ты помнишь его другим, не тем отчаявшимся наглецом, что приехал вызывать на бой Властелина. Тени, тени. Твоя память в плену теней, твои мысли откликаются им вернее, чем мне.
Что, стоишь на грани? На рубеже? Да, тебе будет плохо, ибо ты, как и Финголфин, рискнул померяться силами с тем, кто способен сломать тебя. Быстро. Успел ли ты тогда, во время этого поединка, хотя бы оглянуться? Подумать о чем-либо, кроме того, во что вкладывал свою Песнь?
Я надломил тебя. Но не думай, быстро ты не умрешь. По крайней мере, судьба твоя решена мною будет не сегодня.
Что мне с тобою делать, Финдарато...
- Можешь спрашивать меня еще о чем-нибудь.

Да уж, Саурону пока действительно нечего бояться. Финдарато, ты сейчас и самого себя не удержишь на ногах... Как сказал бы Нолофинвэ, лучшее, что ты можешь сделать - это пойти спать. Вряд ли теперь хватит сил на то, что смог я сплести несколько дней назад. И дело не в том даже, что голоса нет - не хватает именно Сил. То ли та Песнь так измотала, то ли все-таки холод темницы и цепи эти... кто знает...
Ты смотришь на меня, Гортхаур, так, словно сожалеешь о чем-то. Словно перед тобой - уже почти мертвец, тень, воспоминание. Словно ты видишь не живого, а призрак из мира теней, не способный ни думать, ни говорить, ни мыслить, оставшийся в прошлом и не помнящий имени. А зря...
Нет, не зря - хорошо, что ты так думаешь...
Ты ждешь ответа? Ждешь вопросов, сомнений, удивления, страха... Да? И надеешься, что твой "красивый жест" не останется незамеченным. Да, не останется - мне стало легче дышать, и даже боль приутихла. И, быть может, ждешь даже ответа на это действие... ждешь подсознательно, поигрывая кинжалом. Но его не будет. Во-первых, потому, что не только за себя отвечаю я сейчас - еще и за тех десятерых, что шли со мной. Во-вторых, потому, что сил все-таки не хватит... пока....
Силы остаются только на защиту осанвэ, на внешнее безразличие и показное отчуждение. Потому что в глубине - тревога, быстрый перебор множества решений, вариантов, имеющих один лишь вопрос: что делать? Берен... он должен выжить и уйти отсюда... но как?
Такой простой вопрос - но на него ты ответа не дашь, Гортхаур. Да я и не задам его тебе. И сделаю все, чтобы именно его ты не услышал...
Усмешка, усмешка... словно порыв осеннего ветра.... такой ветер любил играть листьями, швырять их в раскрытое окно на рассвете... так же, как швыряет сейчас, в квадраты лунного луча на полу...
- Тебе так нужны мои вопросы, Гортхауэр? Мне кажется, тебе больше нравится спрашивать самому...

Так, Нолдо... Кажется, все не так плохо, как мне показалось. Проблеск ясности в глазах, проблеск, становящийся светом. Похоже, сейчас ты ненадолго из своего прошлого выпал...
Придвинув к себе другую чашу, Саурон плеснул в нее немного вина и выпил. Медленно, "цедя" каждый глоток. Постучал пальцами по столу, не отводя от Финрода пристального взгляда. Настолько пристального, что кажется очень недобрым. К такому его взгляду уже привыкли все, кто более-менее хорошо его знал: он означал просто раздумья. А те, кто не знал, в особенности, пленники-Эдайн, нередко знатно пугались: им начинало казаться, что Темный Майя занят измысливанием всевозможных пыток и казней, которым он их подвергнет немедленно же, как только придумает.
- Я могу, конечно, спросить тебя: "О чем ты думаешь, Финдарато?", - наконец усмехнулся он. - Более того, я это и так смогу узнать, не спрашивая тебя, если мне понадобится. Еще более того - я уверен, что ты не солжешь, если я спрошу, разве что, многое недоговоришь; это в вашем стиле, Элдар. Ты не первый Элда, с которым я разговариваю.
Последняя формулировка прозвучала достаточно язвительно. "Разговариваю" - или "Допрашиваю"? Или для него, Саурона, это одно и то же? Думай, Финдарато, думай.
- Я могу тебя спросить. Об этом и многом еще. Только гораздо интереснее, когда враг спрашивает тебя. Вопросы и ответы - это тоже способ познания не только темы, на которую идет разговор.
Интересно, как ты меня поймешь Финдарато? Я люблю ставить загадки перед собеседником... что есть, то есть.
Лицо Финрода спокойно, но из-под длинных ресниц - синий насмешливый блеск.
- Разговор? Ты считаешь это разговором, Гортхаур? А я - нет...
Взгляд в раскрытое окно, спокойный, даже чуть заинтересованный... но не в ответах на реплики противника заинтересованный - Финрод обводит глазами погруженную в темноту комнату, медленно, ласково, словно хозяин, вернувшийся после долгого отсутствия и проверяющий, что изменилось в доме, пока его не было...
Я бы мог у тебя кое-что спросить, Гортхауэр. Потому что мне действительно интересно было бы многое у тебя узнать. Но не буду... Потому не буду, что не хочу открываться перед тобой - даже случайно, даже в вопросах, даже в беседе на отвлеченные темы. Ты, вероятно, этого и ждешь от меня - потому и тянешь, не задаешь вопросов сам, молчишь... Что ж, и я молчу. Кто кого перемолчит, да?
Мне-то молчать легче...
В глубине души, далеко на дне, пульсирует, как боль в виске, одно: Берен...
Берен... Как спасти его, как помочь?
На этот вопрос я пока и сам ответа не знаю...
И уж совсем не надо, чтобы отвечал на него - ты, враг мой... Слава Валарам, ты, похоже, не считаешь Смертного такой уж важной персоной...
В последнюю ночь перед походом Ородрет, не скрывая отчаяния, спросил глухо: "Брат, скажи, что делать мне, если гонец Моргота потребует от меня сдать город в обмен на твою жизнь? Ты подумал об этом?" Да, Артаресто, я помню, что ответил тебе тогда: улыбнулся и сказал, что этого не будет. Но... как бы не пришлось и тебе встать перед этим выбором... Прости, брат, я не мог поступить иначе....
Молчит Финрод, молчит выжидающе и с насмешливым спокойствием в окно поглядывает...
Молчит и Саурон, не отводя взгляда от лица собеседника.

... А, кажется, о чем-то догадался. В пламя больше не смотрит. Видимо, мой ответ на его мысли навел его на определенные догадки.
Так даже интереснее. Не говоря уже о том, что так - более по чести. Ты не хочешь разговаривать, это видно. Я могу позвать стражу, надеть на тебя цепи и бросить в темницу. Подождать пару дней - пока заново не устанешь от своей и чужой боли. Пока не простишься с еще одним... или двумя. Что тоже подорвет силы. Я знаю эту методу, она опробована мною не раз. Всегда безотказно работала. Но ты-то мне как раз не нужен сломанным, враг мой, неужели не понимаешь... Ты как раз - не нужен. А разговаривать со мною, пока ты являешься сам собою - не хочешь. Дилемма. В конце концов, почему я должен тебя беречь. Враги ценны как раз тем, что их щадить не нужно, они не спутники и не ученики. Это испытание силы и воли - вражда. И испытание чести. Читая твои мысли, я его в чем-то даже проиграл - в этом не было необходимости.
Попробуем продолжить. Сломать тебя я всегда успею, Финдарато. Кстати... как на языке нолдор Валинора будет звучать твое имя?.. Всегда любил за что-то квэнья и синдарин. Тягучи. Певучи. Музыка в них. Нити и ноты той Музыки, в которой есть и моя доля.
Фин-да-ра-то... Арат - арта, неизменное "финд" - тут же... Артафиндэ? Попробую - наудачу.
- Хмм. Дерзость перед лицом Гибели как способ оставаться собой. Ценил это и в соратниках, и во врагах, Артафиндэ Арафинвэон.
Я многое знаю - кто есть кто. Ты не первый пленный Нолдо. Мне попадались совсем дети среди вас, однако же, дети, помнившие Валинор. Горячие. Пылкие. Такие брались на раз - на высказывании спорных утверждений, на задетой гордыне... ты не такой. Посмотрим, на чем зацепишься ты.
- Кстати, что ты нашел такого забавного в поговоках Эдайн, Атандил? - я и прозвище твое знаю. - Понимаешь ли, мне труднее замечать их милые парадоксы, я вижу их и разговариваю с ними почти каждый день. То, что их нет в Тол-ин-Гаурхот - случайность, считай. Я успел привыкнуть.
И, не давая опомниться:
- Забавный народ Эдайн. Кажется, начинается время для их легендарных героев. Хотел бы я знать, как тебя угораздило сочинить такую легенду для тех, с кем разделил общее дело и даже общую беду - один из твоих товарищей, понимаешь ли, сломался перед надуманными ужасами и решил попробовать купить твою жизнь в обмен на правду, как было ему предложено, и сказал мне, что вы идете вслед за героем-Смертным в Ангамандо, бросить вызов Властелину. Во имя Эстэль. Во имя того, что Элдар не сломлены. Я, разумеется, не мог поверить в такое вопиющее безумие, но он не лгал, он верил во всю эту сказку, которую ты сочинил ему, кано, - слово на наречи элдар прозвучало в устах Саурона черной насмешкой, несмотря на безупречный выговор. - Разумеется, такая "правда" не смогла стать ценой за твою жизнь. Жаль.
Я более жесток, чем хотелось бы. В любом случае, лучше было бы не рассказывать о таком невольном предательстве. В конце концов, солгав другу, ты более виноват перед ним, чем он - перед тобой. Элдар, вы можете быть идеальными врагами, но насколько хорошими - друзьями? Рок феанорингов един для всех, пришедших в Эндорэ с войной - кажется, вы можете пожертвовать всеми ради своего дела. Ради призрака. Потому что даже ты уже смог убедиться - нас так просто, одной верою и верностью, не одолеть.

Финрод на мгновение прикрывает глаза, но лицо его остается бесстрастным. Значит, одного - уже нет.
Кого же? ...
Нэндил?
Линтаро?
Быть может, Линтаро... Мальчишка еще, он так боялся пыток... когда его уводили, он бросил на оставшихся взгляд, полный ужаса, отчаяния и упрямой обреченности. Ложь ли это, или же все-таки он не выдержал и сознался? Но если даже и так - разве можно винить его за это?
Как много дал бы я за то, чтобы это была ложь...
Я и сам-то не знаю пока... лишь надеюсь, что смогу, если доведется, вынести все беззвучно... или суметь отпустить фэа, уйти самому...
Но - лишь тогда, когда совсем надежды не будет. А пока она все же есть...
Я знаю, Гортхаур, знаю то, что ты можешь сказать сейчас. "Эта смерть - на твоей совести, Король Нарготронда". Я это понимал сразу. Я сам тысячу раз оплачу всех, кто погиб и погибнет рядом со мной. В одном лишь ты не прав - они сами выбирали свою дорогу. Но ты просто не знаешь, что можно идти за кем-то не по приказу, а по велению сердца.
Или все-таки знаешь? Ты-то почему пошел за Морготом, а?
Ты не веришь тому, что тебе рассказали? Не верь, Гортхаур... беда лишь в том, что в твоем неверии каждая нота - смерть кого-то из моих друзей. И вопрос лишь в очередности этих смертей.
- Вряд ли ты мог слышать и тем более запомнить людские поговорки, Гортхаур. Ты общался с ними чуть в ином качестве, нежели я. Вы не поймете людей, пока вы ждете от них подчинения. Мне они друзья, а не подчиненные...
Дрожит нить, натянутая, как струна. В раскрытое окно вливается свежий воздух, но не приносит облегчения.

Саурон прищурился, чуть усмехнулся, углом губ, прищелкнул пальцами.
- Друзья, Финдарато? Не слишком ли много берешь на себя, бессмертный? Друзья, мэллони - Смертные? И как, легко - дружить с ними?
Легко ли - дружить с ними, терять их, не успевая привыкнуть к родству душ?
- Хмм... Этот Смертный, сколь я могу понять, тоже тебе - друг? Хотел бы я знать, будешь ли ты так же скорбеть о нем, как о любом из тех, кто ныне делит с тобою беду, если завтра не станет - его?
Внимателен прищур светло-стальных глаз Саурона. Внимателен - и ироничен.
Странная болезненная ирония.
"Пока вы ждете от них подчинения..."
А вот здесь ты неправ, Атандил. Впрочем, чего ж еще ждать от вас, Нолдор. Вашей способности в упор не верить в то, что хоть как-то выбивается из некогда созданной картины мира, можно даже позавидовать. Фанатизм - великая слабость, конечно, но и неплохой ключ к силе. Стойкости. Ломается фанатик, безусловно, на раз, но если он успеет умереть раньше, чем сломается, он умрет почти счастливым. Счастливым тем счастьем, которое дает уверенность в собственной правоте и мученичестве за правое дело.
Впрочем, ты не похож на фанатика, Финдарато. Просто некому было показать тебе, что ты неправ.
Да и буду ли - я - показывать? Зачем? Я не ищу твоей дружбы.
Я вообще не знаю, чего я хочу от тебя. Увидим...
"Пока вы ждете от них подчинения..."
А ты не ждешь подчинения от любого из своих вассалов, кано? Ты не ждешь от любого из своих воинов подчинения твоим командам? Нет? Плохой же ты тогда командир.
Ждешь, ждешь. И приказывать ты умеешь. Иначе в твоих воинах не было бы такой готовности умереть за тебя.
Умереть за тебя...

- ...Повелитель, - сияющие восторженные глаза юноши, почти ребенка еще, просившего об ученичестве, - повер - если что, я буду счастлив умереть за тебя...
Увесистая оплеуха быстро положила конец его восторгам.
- Запомни: чтобы я не только таких слов - мыслей таких больше не слышал, - раздельно, внятно, жестко ответил он этому мечтателю. - Если ты так меня любишь - зачем ты хочешь повесить мне на шею этот камень?
Тогда Черный Майя понял: он возьмет этого юношу в ученики. По крайней мере, он научит его жить во имя своих целей и надежд, а не умирать за них при первой же выпавшей возможности. Есть такие души - видящие в смерти только величие. Служение не для них. И если они желают идти путем Служения - пусть будут готовы перековать в клинок свое птичье сердце...
Этот мечтатель был далеко не единственным его учеником. И среди них он остался скорее исключением, чем правилом. Более всего в тех, кто просил Саурона об ученичестве, Черный Майя ценил твердость духа и ясность разума. Повелитель Воинов мог запросто отказать в ученичестве тем, кто не мог ответить ему на вопрос - чему они хотят научиться и почему именно у него.
Большей частью его учениками оказывались те, кто искали свою тропу к Пути Воина. Это была почти данность. Судьба. С некоторой печалью Саурон временами думал о том, что это не единственное, чему он может научить, но он учил тому, за чем к нему шли. Правда, иногда складывалось иначе, иногда попутный ветер приносил случайные искры, бросал их ему в лицо: тарни, "выделенные". Воспитанники. Дети, потерявшие родителей в превратностях войны, иногда привезенные из разоренных поселений, чудом уцелевшие, иногда - сироты воинов Ангамандо, воинов его отряда, одаренность которых обращала на себя его внимание. Порою, во времена войн, ими оказывались даже дети вражеских деревень, сожженных орками; по крайней мере, те орочьи отряды, которыми командовал он лично, намертво усвоили приказ: детей не убивать, если только они не кидаются навстречу с оружием. Война есть война, конечно, но дети - не воины. Да, они могут вырасти воинами... но они могут вырасти и Черными Воинами, если их воспитает Твердыня. Таких детей иногда приходилось - выхаживать, спасать, чуть ли не возвращая душу с Неведомого Пути: они могли подвернуться под руку в бою, угодить под падающие балки горящего дома, даже просто быть измучены пережитым, увиденным. Зачастую выхаживать их приходилось самому Саурону. О чем он потом не жалел. Эти узы получались еще прочнее ученичества. В чем-то - вернее. Все равно - они оказывались его учениками, когда подрастали, он не умел - воспитывать, не научив ничему.
Впрочем, и учеников, и воспитанников его роднило одно - братство клинка. Почти все они становились со временем воинами его отряда, на которых он мог положиться почти как на себя. Конечно, не весь его отряд состоял из них, не так часто он брал учеников, но - бывало... и лучше бы не бывало, думал он временами. Потому что его Рок, рок Гортаура Жестокого, проклятого не раз, они делили с ним. Против его воли, но - делили, других путей не было. Так считал он, и, наверное, не напрасно считал - как иначе объяснить то, что ни один из его учеников и воспитанников не доживал не то что до старости - до зрелости, умирая от вражеского клинка или стрелы?...
Каждый раз, чувствуя смерть одного из них, он закрывал глаза, зная, что они непроглядно темнеют, рука сжимала рукоять клинка до белизны в костяшках, и он готов был клясться никогда более не брать учеников, но удерживало одно: знание того, что эта клятва - не из тех, что он сможет сдержать. Просто - выйдет иначе... так уже было один раз. Поклялся... и не смог эту клятву сдержать, когда ему принесли умирающего от страшных ожогов ребенка, выхваченного из огня пылающей деревни. Выходил. Вылечил. Оставил около себя. Воспитал... научил. Ни с кем не разделив своего клятвопреступления.
Узнавая о каждой такой смерти, он просто говорил: "Они умрут." Сухо, ломко. Непререкаемо. И убийцы действительно умирали. Ибо находил. Не щадил. Да они обычно и не просили пощады.
Отряд Барахира должен был быть уничтожен, конечно, такая заноза в седле будет мешать, пока существует, но он и так таял на глазах. Условия, в которых им приходилось сражаться и выживать, не располагали к долгожительству - почти в каждой своей вылазке они теряли по человеку. И, возможно, в награду за их мужество Саурон позволил бы им умереть - в бою, как воинам, если бы воины его отряда не принесли ему тела двоих его учеников, почти мальчишек, взятых им в разъезд на пограничье - посмотреть на походные будни отряда, жизнь и дела которого им предстоит делить спустя пару лет. Убили их мастерски, из одного глаза у каждого торчало оперение дротика. Дротики Саурон узнал...
Мальчишки, конечно, сами были хороши, нарушив его приказ, отбившись от отряда, желая поиграться в лазутчиков, не иначе, с мрачной иронией подумал он. Но убийцы умрут. И не смертью воинов. А смертью, которой достойны убийцы детей. Детей. Еще не присягнувших, кстати. Просто виновных в том, что с гордостью носили черные плащи его отряда.
Вы посмели встать на моем пути настолько открыто, с мрачной разрушительной силой думал он, пуская коня галопом - сквозь ночь, пока его отряд спал, выставив часовых. Вы посмели зайти настолько далеко, воины Барахира? Вы думали, Гортаур Жестокий - простит? Смешно... Или вы думали, что воины его отряда, ученики его - такое же мясо, кинутое в ненасытное жерло войны, как орки, и он не будет мстить за них? Что они ему - рабы его, одни из тысячи тысяч рабов, и Ужасный и не оглянется на эту смерть? Зря вы так думали...
И он тогда совершенно не вспомнил о том, что они не знали, кого убивают - рядовых воинов Моргота или учеников его, Саурона. А если бы и знали - остановило бы это их, что ли? Право же, безразлично...
Он скакал сквозь ночь, скакал, судорожно сжимая поводья коня - просто, в никуда, не ища никого, оставаясь наедине с миром, чтобы вернуться с рассветом к отряду, и тихо смеялся. И страшен был его смех - "Вы умрете!.."
Больше с тех пор он не брал учеников. Да и случая не было, а сам он - не искал. И даже не ждал его. Не время... не время еще. Куда и зачем торопиться, когда впереди вечность... и все еще будет. И не один раз будет. И не будет только одного - другого финала. Они станут умирать, деля с ним рок Гортаура Жестокого, проклятого не один раз.
И этого пути не избежать... будь он проклят, этот путь. Будь он проклят - он сам, проклятый уже не раз, но все равно смеющий брать учеников, зная об этом уделе. О его неизбежности...

Осеннее вино одиночества, Финдарато. Мы сидим друг напротив друга, и ты улыбаешься, падая в солнечную пропасть своих воспоминаний. Улыбаешься своим мыслям, своим видениям, своему дому, оставшемуся в прошлом.
Тебе сильно повезло, что на тебе нет смерти ни одного из тех, кто связан узами ученичества со мною. Сильно повезло, Финдарато, Король Нарготронда.
Иначе ты уже давно был бы мертв.
Лицо Саурона бесстрастно, ни один мускул не дрогнул... только заметил ли Король Нарготронда, что внезапно глаза Черного Майя - глаза цвета светлой стали - внезапно потемнели, пусть и ненадолго, и яростное темное пламя полыхнуло в них. И угасло... утихло...
Тень Смерти, тень Разрушения, неумолимого, мрачного, ледяного, как дыхание Небытия, коснулась высокого лба, окутала, рассеялась, просто пламя свечи задрожало, как под порывом жестокого ветра, и тьма сгустилась. Ненадолго. Но этого могло хватить, чтобы наблюдательный Финрод - заметил, обдумал, сделал свои выводы... или не заметил, поглощенный своими воспоминаниями и размышлениями.
Словно сама Ночь - в глазах и волосах Саурона. Нет, этот не мог пойти путем Света. Не мог долго оставаться в Амане. Он не такой, он другой. Он - свой не в хрупкой красоте Эльдамара, осиянной ласковым светом Дерев, а здесь, в сердце ночи, где отблески свечи бросают свой минутный свет на его лицо - то бесстрастно-жестокое, то просто задумчивое.
А Финрод так и не отвел взгляда...
Издевка ли это - или действительно интерес? Ни слова не сказать лишнего, но при том ответить - сможешь, Нолдо?
- Да, Гортхаур, - очень спокойно. - Друзья одинаково дороги - бессмертны они или нет...
Похоже, нолдо именем Атандил действительно не задумывался ни о чем, играя в дружбу, путая ее со снисходительностью книжника-исследователя. Скажи лучше - "Я к ним добр", это будет честнее, чем "я друг им".
Друг. Мэллон - на вашем наречии. Ха. Не смеши меня, Нолдо. (И впрямь - Саурон смеется недолгим странным смешком-без-веселья, не пойми к чему...) Я поверю, что тебе друг - любой из тех, кто делит с тобою темницу ныне, как ранее делил пиры в зале Нарготронда и Тириона. Поверю, что друзьями тебе были те, кто уже мертвы - я вижу тени, оставленные скорбью, на твоем лице, хоть ты, гордец, не открываешься, зубами цепляясь за воздух, не показываешь мне боли своей. Но Смертные, с которыми ты любил проводить часы досуга, о которых так любят повествовать ваши сказания... нет, Финдарато, они для тебя - игрушки.
Чтобы они были чем-то иным, нужно связать с ними свою судьбу. Нужно хотя бы раз изведать узы, узы, а не просто - минутное соприкосновение душами, чтобы понять, что они такое, нужно испытать всю боль неизбежной потери - они мотыльки, бабочки, сгорающие в пламени нашей вечности за одно мгновение; нужно привыкнуть к этим потерям, к их неизбежности. Нужно - перекроить, переплавить, переделать самого себя. Мне далеко не сразу это далось... в первый раз, когда я хоронил своего ученика, я думал, что лучше бы никогда мне не встречать их, атани. Не привязываться за живую душу... потому что выхлестнуться из чужой души, души друга, с которой сроднился - немногим легче, чем умереть самому. Будучи бессмертным... мрачная шутка.
"Друзья одинаково дороги - бессмертны они или нет..."
Я согласен с тобою, Нолдо. Настолько, насколько вообще могу быть согласен.
Только - сам-то ты понимаешь, что ты сказал?
Ты это пережил?.. Или играешь в дружбу, в узы - пытаясь познавать?
Что ж, минуты перед лицом Смерти - неплохой способ познания. Для сильных духом.

Друзья одинаково дороги, бессмертны или нет...
Поймешь ли ты это, Жестокий? Ведь я и сам себя не понимаю...
Высветила память...
...Полные горечи огромные глаза на усталом лице - "Вы смотрите на нас сверху вниз..." - Андрэт аданет. Комната, полная предзакатного солнца, широкий деревянный подоконник, на котором стоит чашка, полная крупной земляники. Любопытный эльда, заехавший просто так - на огонек, в гости, сам не зная, почему - сидит на полу, прислонившись спиной к стене, а темноволосая женщина протягивает ему чашу с молоком. И на лице ее - почти материнская забота. "Выпей молока, государь... а хочешь - я лепешек напекла?" И неторопливая беседа, и сгустившиеся сумерки, и они сами еще не знают, что после разговор их станет известен многим. Тогда Финрод вслушивался не только в смысл, но еще и в звучание мягкого голоса Андрэт, наслаждаясь теплом и тишиной, покоем недолгих этих минут, которые утекают, утекают... так же быстро и неуловимо, как меняются людские сердца. Их невозможно остановить - только понять, да и понимание это дарит скорее горечь, чем радость, ибо знаешь - они уйдут. Уйдут... и хоть кричи на всю огромную закатную дорогу, на весь мир - не вернешь, не остановишь. "Не встретиться больше ни в жизни, ни в смерти"... брат мой, ты осознал это раньше, чем я.
...Гордое лицо, отчаянно-смелый взгляд - "Ты ничем не обязан мне, государь Фелагунд, ибо я поступил так, как должно..." - вождь людей Первого Дома, положивший едва ли не весь свой отряд в Топях Сереха. Я ведь помнил тебя юнцом, Барахир, когда же ты успел вырасти... вы становитесь мудрыми гораздо быстрее нас, люди. Грязь по колено, ветер полощет изодранное знамя, и от запаха гари кружится голова. Кто-то потом сказал, что король Фелагунд был слегка не в себе после боя, отдав Смертному свое кольцо и обещание помощи... Может быть. Но поступить иначе было - невозможно.
... Измученный голос, ошеломленные глаза - "Я ни о чем не прошу, государь, но как мне жить без нее?" - Берен... Любознательный мальчишка, задающий огромное количество вопросов, азартный и непоседливый юный воин... если бы у меня был сын, я бы хотел, чтобы он в чем-то походил на тебя.
Берен, Берен...
Где оно, то единственное слово, способное стать твоим спасением? И если судьбы наши и связала нить Рока и предопределенности, то как же мне разорвать ее?
Молчание, молчание...

- Впрочем, что говорить о дружбе, Финдарато. Особенно о дружбе со Смертными. Это либо судьба, либо игра. Иллюзия.
- Судьба никогда не способна стать иллюзией, Гортхаур. А играть дружбой... ты сам-то способен на это?
- А что такое судьба, Артафиндэ?
Играть дружбой... смешно - спрашивать об этом меня, Врага, Отца Лжи. Однако - спрашиваешь. И ты достоин дальнейшего разговора. Может быть, даже не просто игры ума, в которой нет места лжи и только.
Играть дружбой.... Ну и вопросы же ты задаешь, Нолдо. Если бы не твоя жажда понимания - заплатил бы мне за такие слова. И дорого заплатил бы.
Способен я или нет... откуда тебе знать, на что я способен.
Но ты спрашиваешь. Врага. А это уже что-то. И Темный Майя заговорил - чуть отстраненно, сжато, коротко, но - свободно, чуть открываясь, давая - понять суть, ощутить, как разговаривал бы с каким-нибудь из своих учеников:
- Судьба - это то, что уже начертано, то, чему нет изменения. То, что должно в мире получить свое воплощение и продолжение, то, что вплетается в нить Противостояния, которую вы называете войною Света и Тьмы. Все проще... и сложнее. Это можно назвать Предопределенностью. В какой-то степени - и Замыслом. И когда ты попадаешь в эту нить, уже неважно, какой Путь ты избрал и на чьей ты стороне. Можешь даже пытаться стать вовне. Не удастся. Единственное, что остается - хранить верность самому себе. Нести в себе, в своем сердце - свои знамена. Может быть, тогда - не будешь раздавлен роком. - Вздох - чуть снисходительный, с каким-то странным состраданием. - Судьба - это то, что, кажется, вы познаете на собственной шкуре.
- Может и так, Гортхаур. Но последнее дело - пенять на судьбу и просить иной дороги. Это - удел слабых...
- Здесь я, пожалуй, соглашусь с тобой, Финдарато, - кивнул Саурон.
Глаза в глаза, мгновение не отводить взгляда - как мост между двумя берегами пропасти, как тонкая нить, которой не может быть. Как понимание. Мы оба идем своей дорогой - пусть даже не мы ее выбирали...
- Я не жалуюсь на судьбу, - Саурон усмехнулся. - В конце концов, могло не быть и этого...

Смотри-ка, Гортхаур, а у тебя иногда бывают проблески точных мыслей! Надо же - как верно и едко сказано... Финрод было сдавленно фыркнул, но, все-таки не сдержавшись, расхохотался - весело, открыто... на долю минуты, пока темная волна жара снова не накрыла его с головой.
Нахлынувшая слабость удушья снова сдавила горло, тяжестью легла на виски, закружила, завертела мир, бывший минуту назад пусть и не идеальным, но хотя бы устойчивым... Воздуха... хотя бы глоток... возьми себя в руки, Финдарато! Нужно выпрямиться и, стараясь скрыть подступившее бессилие, незаметно прислониться затылком к стене - станет легче.
Жесткая рука легла на плечи, в губы уперся край чаши.
- Пей! Пей или заставлю разжать зубы...

Замечательно... не хватает еще только связать свою душу с душою врага, как с душою друга или брата. Брат мой, Враг мой... Похоже, я слишком далеко зашел.
Однако - есть то, что есть, отрекаться от этого бесполезно. Я не желаю твоей смерти, Нолдо. Твоей гибели. Мне не безразлично, умрешь ли ты в следующую минуту.
Я не желал бы твоей смерти. Если и желал бы - но помимо воли моей. Помимо меня.
Куда проще. Отвезти их в Твердыню, оставив это на совесть Властелина. Король Нарготронда - и Владыка Севера. Так, как это и должно быть. И что бы там ни было потом - не мои заботы. Я честно выполнил свои обязанности стража границ.
... Да уж. Не мой удел - пятнать кровью чужие руки. Поздно уже. (Невеселая усмешка - аскетический ответ всем мыслям и чувствам, не более чем.) Нет, вся кровь, которую я пролил и пролью еще - она будет на моих руках, и только моих. Гортаур Жестокий - пусть! Сколько угодно. Я не отрекаюсь.
И я не буду спешить с гонцами в Твердыню. Потому что...
Потому что - вражда неизбежно накладывает маски на лица. Но эти маски - для тех, кто ею ослеплен. Для тех, кто не желает видеть лиц за ними.
Я не из них, Нолдо. Арафинвэон. Нам жить с тобою в одном мире, это неизбежность - с того самого момента, как корабль с Фэанаро, Огненным Духом, причалил в Белерианде. Что бы вы ни думали по этому поводу, как бы вы ни стремились увидеть мир без нас - это не так легко, как вам казалось и как вам уже не кажется. (Усмешка Саурона из просто невеселой превратилась в мрачную). Мы все нужны миру, тебе этого не понять, пока ты ослеплен своей враждой, но - мы все нужны миру. И вы тоже.
Я помню об этом, когда убиваю вас. Что же делать, если вы не оставляете мне другого выбора. Мне, Повелителю Воинов Ангамандо, правой руке Владыки Мэлкора. Если только смерть может утихомирить рвущихся убивать - пусть будет смерть. Спокойная, ледяная, бесстрастная - на острие моего клинка. На острие моего приказа. Моей воли.
Но сейчас в убийстве нет нужды. Потому что ты не привык носить маски, и маска, рожденная враждою, тебе внове. И она расползается, ломается, тает - под властью усталости. И за нею я вижу черты лица.
Красивого лица. Лица тех, кто пришел в Эндорэ - любить, познавать, а не убивать.
И я не хотел бы убивать - таких. Лучше будь моим собеседником. Кто знает, может быть, ежели не станет одной маски - падет вторая. И мы сможем... нет, мы не сможем пойти одним путем. Я не буду искать в тебе друга, Артафиндэ. Это приказ. Самому себе. Но это будет началом Понимания...
И, как бы ты ни желал умереть сейчас, в моей власти - не позволить тебе этого. Ты мне пока что еще нужен, Артафиндэ.

- Напрасно ты пытаешься скрыть свою слабость, Нолдо, - заметил Саурон, когда Финрод перевел дыхание, и взгляд его снова прояснился. - Я учился и у Эстэ - меня нет нужды обманывать...
- У кого еще ты учился? - как можно ехиднее поинтересовался Финрод.
Саурон неопределенно пожал плечами.
- У многих... Сначала у Аулэ....но он нерешителен и слаб, и потому я недолго оставался с ним. У Ирмо... - внимательный взгляд уперся в лицо собеседника: - И вижу, что ты тоже бывал там, так? У Эстэ... довольно долго, кстати, - Он усмехнулся. - Искал ученичества у Намо, которого тогда еще никто не звал Мандосом. Впрочем, он отказал мне, даже не объяснив причин.
- Это право учителя - отказать...
- Право, - согласился Саурон. - Ну, что еще... Я пытался найти ключи к своему пути даже у Ниенны, но не задержался у нее, поняв, что мой удел - не скорбеть о бедах мира, а действовать.
- Однако действия твои не найдут оправдания не только у меня, - горько улыбнулся Финрод, - но и у мира...
- Положим, не у всего мира, - хмыкнул Саурон. Кажется, уверенность Финрода его даже развеселила.
Финрод прикрыл глаза. Так дико и странно слышать здесь, в этих стенах, родные имена! Эстэ... Ниенна... Ауле... Теплым ветром на миг веет от этих звуков... прохладная вода жарким полднем, ясное небо в слиянии Света - где оно теперь?
Черные крупные звезды Арамана колючими иглами впиваются в сердце, дыхание перехватывает от этого далекого и холодного света. Вздыбленными глыбами, яростным пламенем отрезано прошлое, пепел лег на волосы, а обледеневшая грязь узкой тропы между жизнью и смертью надежно укрыла то, что еще теплилось, словно неяркий огонек вот этой свечи, где-то на дне памяти...
Дерзко и тоскливо, словно вся бесконечная усталость вдруг скрутила жестокий узел:
- Может быть, твой учитель и одобрит их. Но он - не часть мира...
- Какой из учителей? - насмешливо поинтересовался Саурон.
- Последний, разумеется, - Финрод прямо и зло взглянул в глаза Майя. - Мелькор, Моргот...
И - внезапно - ледяными провалами в пустоту - взгляд Жестокого.
- Он - мой Властелин и ничто иное. Учителем моим он не является и никогда не был им.

Ярость, вспышка черного ледянящего пламени. Ты слишком уж далеко зашел, Артафиндэ...
...Впрочем, были те, кто пытались зайти дальше. Они искупили смертью свои ошибки. Ты еще не столь виновен...
... Спокойнее. Спокойнее. Не к добру оно - то, что ты готов спрашивать цену жизни и боли за свою минутную вспышку гнева. Не тому, чему стоило бы учиться у мира Айну, учит тебя война, Гортхаур. Бесконечная война... будь она проклята.
Спокойнее. Этот пленник еще нужен тебе. Да и что он сказал такого. Он был вполне логичен, Элдар привыкли видеть в Валар - Учителей. Он не обязан знать, что связ