Автор: Naryshca
Название: Простая история о жизни
Фендом: FMA
Жанр: зарисовка, ангст. Романтика
Пейринг: Уинри/Эдвард. Уинри/Джин Хавок
Рейтинг: G, не больше. Детям читать можно
Дисклмер: Отказываюсь от всего, дайте бумагу, Аракава-сан, подпишу.
Размещение: С моим авторством и хоть к черту на кулички.
Саммари: порой жизнь играет с нами в жестокие игры…
От автора: Извиняюсь, что в фанфе совсем не затронуты судьба и чувства Ала, но фанф не про него. Поэтому все это я опустила, а не забыла про него


«Сны это искаженная реальность»
(«…»)

«Всякий раз, когда крылья Морфея уносят ее в страну снов, она видит один и тот же сон.

Она бежит сквозь белый, липкий туман, ступая по беспочвенной, зыбкой земле и пристально вглядывается в тишину перед собой. Она протягивает вперед руки, с ее губ срываются крики и рыдания и слезы тысячами бриллиантовых капель растворяются в белесой тьме.

Бежать всегда очень трудно. Туман, похожий на сгущенное молоко, сковывает движения и, казалось, чавкает под ногами, когда она делает очередной шаг. Он змеями вьется вокруг ее икр, хватает за щиколотки как голодный койот, и с каждой оброненной секундой делать шаги становится все труднее и труднее.

Но идти, нет! Бежать, она знает, жизненно важно! Где-то там, за простынею тумана есть кто-то очень дорогой ей. И она идет, путаясь в вязком болоте, захлебываясь в пахнущем кровью и слезами тумане, и пытается дотянуться до мелькнувшей, на мгновение, впереди тени.

Порой ей кажется, что вот-вот и она, наконец, дотянется до желанного образа, ухватится за плечо. Но каждый раз пальцы ловят только лишь мокрый туман, мираж рассеивается, и она снова остается одна посреди бесконечного, ненавистного тумана и только с губ рвется в рыдании любимое имя:

- …»

* * *

- Эдвард!
Уинри задыхаясь, босиком бежит по проселочной дороге, еще по-утреннему мокрой и прохладной – бежать одно удовольствие. Вьются вокруг ее ног утренние туманные змейки, ветер холодит щеки и развивает волосы. Мелкие камни и опавшая листва впиваются в голые ступни, трава щекочет икры, но она всего этого не замечает и упрямо стремглав несется через сухой луг, срезая себе путь там, где дорога вдруг выгнулась как спина испуганной кошки и исчезла за бугром.

- Эдвард! Ал!

«Вот негодники, ушли и даже не попрощались. Ну, что за несносные мальчишки!» - возмущается она мысленно, всматриваясь в, подернутый белесой пеленой, горизонт.

Две фигуры, наконец, выплыли из утренней дымки – одна маленькая, мальчишеская в длинном красном плаще – израненный жизнью подросток с мрачным, настороженным взглядом янтарных глаз. И вторая огромная и грозная – доспех с нежной душой 15летнего мальчишки.

Два ее друга. Два брата. Двое мальчишек, которые с упрямством осла идут навстречу своей мечте и Року. Два алхимика, когда-то переступивших запретную черту и поплатившихся за это.

Двое самых дорогих для нее людей.

- Подождите меня!

Обернулись. Удивлены. Ждут.
Смотрят внимательно, Эдвард раздражен, Ал растерян, наверное. По нему так сразу и не определишь.

Добежала, наконец, облокотившись на колени, пытаясь восстановить дыхание, в боку колит, а в горле печет, но на губах все равно улыбка. Успела.

- Почему вы меня не разбудили!? – Уинри пытается говорить зло, но не из-за сбившегося дыхания не выходит.

Эд фыркнул, нахмурился еще больше и по-прежнему молчит, Ал неловко мнется на железных ногах.
- Ты работала всю ночь, вот и не стали будить. – Произносит, наконец, младший брат, неуверенно поглядывая на старшего

- Дураки!

- Сама дура! – Вдруг взрывается Эд и обвинительно указывает на ее ноги – все в мокрой пыли. – Еще и босиком!

Он, кажется, не на шутку разозленным, глаза светятся как два куска расплавленного металла.
Уинри даже, может, и испугалась бы его, если бы не знала как облупленного.

Девушка вспыхивает, готовая наброситься на него с кулаками и объятиями одновременно. Глаза неумолимо щиплет от обиды и какого-то печального счастья и боль в груди мешает дышать.

Но она сдерживается. Тяжело вздыхает и протягивает ему небольшой сверток.
- Вот. Если бы вы меня разбудили, я бы отдала это дома и не нужно было бы бежать. – стараясь чтобы голос не дрожал, произносит она

Эд кажется смущенным. Глаза круглые как медяки, а щеки залил яркий румянец. Неуверенно протягивает руки, сжимает грубую бумагу. А внутри что-то теплое и мягкое. Пахнет яблоками и ванилью.
- Что там?

- Завтрак. Яблочный пирог. Ты пробовал, помнишь? – Уинри улыбается. - Я его ночью сделала, а под утро не выдержала и уснула.

- О…
Теперь Эдвард чувствует себя виноватым.

Они так и стоят посреди дороги, вцепившись в серую бумагу. Она не отпускает и он не разжимает пальцы.

Вот так бы и стоять всю жизнь, чувствуя прохладу утреннего ветра по телу и просто смотреть. Смотреть на его лицо, запоминать каждую черточку, каждую особенность его улыбки и глаз.

Ал чувствует себя третьим лишним, но боится двинуться с места. Если бы он был человеком, он бы уже ушел, тихо, неслышно. Им так много нужно сказать друг другу… Но железные конечности всегда создают столько шума, поэтому Альфонс стоит на месте, не в состоянии даже не смотреть. Ведь глаза не закроешь, если не существует век.

Эд приходит в себя первым, медленно тянет на себя подарок и делает шаг назад. Глаза смущенные, потерянные как у котенка, которого вдруг выкинули на улицу.
- Сп… спасибо, - бормочет невнятно, потирает затылок.

- Скажешь «спасибо», когда приедешь в Центральный, - безапелляционно возражает она и деланно, слишком весело и беззаботно, смеется. – И попробуй только не позвонить мне, Эдвард Элрик!

Она упирается кулаками в бока и становится похожей на сахарницу. Эду смешно и грустно одновременно. Глаза у Уинри очень красивые, даже такие: припухшие и красные от недосыпа и ему так хочется остаться. Но рядом стоит младший брат, который нуждается в нем, которому он так много обещал. Перед которым так сильно виноват.

- Ладно, - недовольно тянет он. – Если смогу, то позвоню обязательно. Прошли, Ал.
- Эй! Что значит, «если смогу»?! – кричит вслед Уинри.
Но в ответ только поднятая рука и сверкнувшая в тумане улыбка.
- «Спасибо» скажу обязательно, обещаю!

Слова звучат глухо – туман поглощает все звуки. Уинри это что-то напоминает, но она не может вспомнить что именно.

- Только попробуй не позвонить! – Она кипятится, как всегда, из-за глупой показухи друга и вдруг спохватывается. - Эд, знаешь я…
- Я знаю, - обрывает он ее на полуслове, с особой мягкостью и грустью в голосе. - Я тоже… Пока.

Уходят. Почти бегут, поезд не станет ждать двух загулявших пассажиров.

А у нее на глазах слезы. Она смотрит им вслед до тех пор, пока их спины не перестают различаться в тумане, и дорога не стала казаться пустынной и одинокой, словно и не стояли двое мальчишек на ней. И сердце ее сжимает тяжелое предчувствие беды, словно…

… она видела их сегодня в последний раз.

* * *

Эдвард не позвонил. Он не позвонил и через неделю, и через месяц. А Уинри по-прежнему ждет, смотря на пустынную дорогу - на ней так редко можно увидеть путников.

И каждую ночь ей продолжает сниться один и тот же проклятый сон. Туман, боль и кто-то невидимый до кого она так хочет дотянуться.

В это утро необычно холодно. Дождь мелкой моросью посыпает замершую землю, жалобно воет на крыше бездомный кот, а небо затянутое серым безликим и, наверняка, холодным одеялом, кажется, никогда больше не будет синим. В такую погоду все вокруг словно замирает, впадает в короткую спячку: не поют птицы, не возятся зверье в кустах и люди предпочитают в одиночестве пить горячий чай у окна вместо того, чтобы куда-то идти.

Она сидит на подоконнике, греет руки о чашку горячего шоколада и смотрит и смотрит в даль, на дорогу, не появится ли там две знакомые и желанные фигуры.

Бабушка Пинако ворчит, мол, обленилась она совсем, ничего делать не хочет, а клиент ведь скоро придет, а она еще работу и не начинала.

А Уинри становится все равно, ей, как и всему вокруг, хочется упасть в спячку и чтобы, когда она снова открыла глаза увидеть, хотя бы на мгновение, две пары ярких, золотых глаз, еще раз ответить на знакомую широкую ухмылку.

И когда они снова вернутся, думает Уинри, она обязательно все же закончит свое предложение.

И снова с губ рвется знакомое имя, и глаза щиплет от непрошенных слез.

- Ну, чего ревешь? – Бабушка Пинако, выпустила ровное колечко дыма и встала в позу. – Хватит уже сопли развозить, деточка. Давай иди-ка, поработай. Смотришь, и печали твои забудутся.

Уинри покорно встает и идет вниз. Бабуля права, что-то она совсем расклеилась, глаза, что не час, то на мокром месте. Но свербит в груди проклятое предчувствие и душа воет как волк на луну.

На миг оборачивается снова взглянуть на дорогу, но видит только спину бабушки на фоне безликого неба в проеме окна – она тоже ждет.


* * *

«… Она снова бежит в тумане. Она снова тянет куда-то руки, она снова не слышно кричит и плачет. Туман снова, словно едкий дым мешает дышать и кажется, проникает в каждую клеточку ее тела. Заполняет своим холодом ее всю, словно хочет растворить в себе.

В этот раз ей страшно. Ей панически страшно, из горла рвется неистовый нечеловеческий крик, и она кричит как одержимая, пытаясь вырваться из белых, противных лап сна.

Вот показалась, или нет? В клубах серо-белого тумана, темный силуэт. Еще совсем чуть-чуть, прорваться, вырваться из глубины молочной жижи, дотянуться и схватиться за рукав и снова из горла рвется имя:
- …»

- Вставай! Вставай, Уинри! – настойчивый стук в дверь вырвал ее из сна, заставил буквально подпрыгнуть в постели и не сразу понять, где она и что происходит.

- Уинри! Хватит спать! Гости у нас, спускайся! – кричит миссис Пинако по ту сторону двери.

Уинри нервно проводит рукой по лбу, чувствуя, как катятся по лицу мелкие бисеринки пота.
«Сон…» - думает она. – «Опять этот сон…»

- Уинри Рокбелл!
Кажется, бабушка начинает терять терпение.

- Я… я встала, бабушка. Я сейчас спущусь… - непослушным языком лепечет она, сползая с кровати.

Интересно кто может придти в гости в такую рань?

Мысль словно стрела противника. Она замирает. Сердце в груди бьется как сумасшедшее и дыхания не хватает.
Ну, кто же еще может приехать в пять часов утра? Если только это не…

Наспех умыться, натянуть одежду и стремглав выбежать из комнаты. Ох, и почему же лестницы в этом доме такие длинные!?

«Эд, Ал…» - хочется закричать ей, но имена так и остаются першить в голосе невысказанные.

В холе ее ждут совсем другие люди.

- Здравствуй, Уинри, - вежливо здоровается с ней Старший Лейтенант Риза Хоукай.

- Прошу простить нас, за такой ранний визит, - вторит ей не менее мягко и вежливо Полковник Рой Мустанг.

И все внутри Уинри обмирает в жутких, непереносимых предчувствиях. Становится очень страшно, так страшно, что хочется немедленно упасть на пол и забиться в бесполезной истерике. Но она справляется с собой, только улыбнуться так и не получилось, вместо улыбки, только искривленные губы и бесконечный страх в глазах.

- Рада вас видеть, - произносит она. – Чем мы обязаны вашему визиту?

Показалось или нет, что в глазах Лейтенанта Хоукай грусть? Показалось или нет, что в глазах Полковника, столько боли?

Сердце продолжает сжимать когтистая лапа страха, а она продолжает играть радушную хозяйку.

- У нас кое-какие новости, которые вы имеете право знать. – четко отвечает Риза и кидает неуверенный и тревожный взгляд на Полковника.

Только сейчас Уинри замечает, что Рой Мустанг невероятно подавлен и нет в его строгом облике чего-то неуловимого. Того, что всегда внушало уверенность в себе, уверенность, что за этим человеком можно не бояться угроз. Уверенность в том, что этот человек умеет и знает все.

- Пойдемте на кухню. – Приглашает всех миссис Пинако.

Уинри замечает также, что и ее бабушка волнуется и морщинистые и всегда такие уверенные пальцы, нервно теребят передник.

Значит, не одну ее терзает чувство неумолимо надвигающейся беды.

За стол расселись молча. По воле судьбы это был все тот же стол, за которым впервые разговаривали Полковник и Эдвард. Тогда впервые Уинри узнала, какое будущее ждет ее друзей.

Сейчас напротив Полковника сидит она. Мустанг тоскливо глядит перед собой, и кажется, ничего не замечает вокруг.
Под глазами фиолетовые круги и сам он бледен. Это заметно даже при таком скудном свете и на смуглой коже. Похоже, он спал в последнее время непозволительно мало.

- Речь пойдет о братьях Элриках, я так понимаю? – Деловой тон беседе задала бабушка Пинако.

При звуке имени алхимиков, оба военных вздрогнули как листья в осеннем промозглом ветре. Мустанг как будто бы сжался весь под пронзительным взглядом выцветших глаз миссис Пинако. Старший Лейтенант Хоукай сдержанно кивнула.

- Что опять натворили эти сорванцы? Опять влипли в какую-то историю?

Напряженное молчание нарушает только сонная муха, остервенело бьющаяся где-то под потолком, да заскуливший вдруг отчего-то Ден.

- Нет… - испуганно, сама не ожидая от себя, шепчет девушка.

И вот тогда Мустанг, наконец, осмеливается поднять на нее глаза. И Уинри понимает, что сейчас в них нет и половины той силы воли, которую она запомнила, когда видела его в последний раз в Центральном. Вокруг глаз, кажется, стало еще больше морщин, а взгляд такой уставший словно, ему уже абсолютно все равно, что ждет его в будущем.

Его слова она почувствовала раньше, чем он их произнес – его глаза рассказали ей много больше:
- Простите, я не смог их уберечь.

* * *

У вас когда-нибудь было ощущение, что весь мир рухнул вдруг в одну секунду?

Когда-нибудь у вас было впечатление, что вас в одночасье предали абсолютно все вокруг?

Вы когда-нибудь умирали, но при этом ваше тело продолжало жить, а сердце стучать как одержимое?

У вас когда-нибудь темнело в глазах от горя и хотелось вцепиться в горло тому, кто принес горькую как хина весть?

Уинри тогда казалось, что жизнь ее оборвется прямо здесь на этой кухне, за этим кухонным, скобленым столом.
Стало горько до дурноты и все, что она могла сделать, так это только смотреть остекленевшим взглядом в наполненные скорбью темные глаза.

Она мертвенно бледна и в голове назойливо бьется мысль, что все это неправда. Ведь не может же быть, чтобы Эда и Ала больше не было, правда? Они ведь обещали, что вернутся. Вернутся живыми обязательно!

«Эдвард, ты обещал, что заставишь меня плакать от счастья! Лжец!» - Крепко витые кулаки и впившиеся ногти в ладони до крови, тихие слезы льются по щекам сквозь стиснутые веки. – «Лжец! Лжец-лжец-лжец!!...»

- Уинри. Деточка, сделай нам чаю, будь так добра, - голос бабушки, такой родной и любимый помогает ей вырваться из собственных ужасов.

- Ну что вы, не стоит, - смущенно возражает Лейтенант Риза, но замолкает под тяжелым взглядом миссис Пинако.

Уинри молча кивает и встает из-за стола. Так же молча, ставит на плиту чайник, молча готовит чашки, ложки, блюдца. Механическими движениями режет лимон и оставшийся вчерашний пирог.

Эду нравился яблочный пирог, и она обещала приготовить его Алу…

Позже она не вспомнит, как смогла сдержать тогда себя в руках. Не смогла вспомнить и того, как смогла спокойно выслушать короткий рассказ о братьях Элриках. Конечно же, не все, только лишь то, что дозволено знать им.

«Непозволительно мало!» – считает Уинри.

В память гербовой печатью, врезались слова Полковника:
- … и братья исчезли, словно и не было их никогда. Ничего не осталось.

И запомнилось, как вспыхнули при этих словах глаза Мустанга - тайной, понятной только ей одной, надеждой.
Вспыхнули и подарили огонек надежды ей самой, лучик совсем крохотный, невесомый, но способный развеять абсолютную тьму, в которую погрузилась ее жизнь.

Ведь надеяться, значит жить!

А когда она провожает гостей до двери, Полковник неожиданно останавливается, словно вспомнил чего, и протягивает ей что-то в зажатой ладони.

- Думаю, Стальной хотел, чтобы это прочитала ты. Прости. – шепчет он и больше не сказав не слова ступает за порог дома, за которым, словно издеваясь, змеями извивается ненавистный Уинри туман.

Сердце в груди истерзанное и рваное, обливается кровью, но она находит в себе силы спокойно развернуть измятый клочок бумаги в клетку и взглянуть на корявый, не каждому понятный, но такой знакомый ей, почерк.

- «Спасибо…» - сквозь слезы читает она уже в пустоту открытых дверей, и ветер подхватил и унес тихий шепот к небу, все еще серому и скучному.

И она все понимает.

А потом она закричала…

* * *

Несколько лет Уинри живет надеждой. Этот лучик, подаренный ей Полковником, с каждым проходящим днем становится все меньше и меньше, но даже когда отчаяние охватывает ее настолько, что не хочется жить, она не дает ему исчезнуть совсем.

Ведь надежда это все, что у нее осталось.

Надежда и память.

На ее прикроватной тумбочке в деревянной рамке все так же стоят потрепанные черно-белые фотографии, на которые она по долгу смотрит вечерами. Она уже почти не плачет. Только вздыхает.

Пол года назад умерла бабушка Пинако и Уинри стало некогда подолгу горевать и тратить время на слезы. Вокруг было слишком много людей, которым было много хуже, чем ей.

А два месяца спустя Уинри похоронила и Дена.

Теперь она боится кого-либо приручать, ведь терять потом тех, кого любишь очень больно.

Ей по-прежнему снится тот странный сон, и она по-прежнему ненавидит туман и не может догнать неясный образ, и по-прежнему не может услышать имя, что рвется с ее губ во снах.

Но ей и не нужно слышать, чтобы и так знать.
- Эдвард…


- Что?
Приятный молодой человек с глазами как полуденное небо смотрит на нее внимательно и с обожанием. Красивые у него глаза, яркие и нежные, грустные немного.

- Я что-то сказала? – Уинри смущается и отводит взгляд. Кажется, она опять незаметно утонула в своих мыслях. Это вошло в привычку.

- Мне показалось, что ты произнесла чье-то имя? – голос звенит от напряжения и Уинри чувствует себя еще более неудобно.

Ему не показалось, он слышал.

- Нет-нет, Джин. Я, наверное, просто задумалась… Прости.
Она, ругая себя, на чем свет стоит, поправляет клетчатый плед на его коленях и снова толкает инвалидную коляску вперед. В парке здорово летом - создается впечатление счастья.

Джин так и не смог снова ходить.

Уинри так и не смогла вылечить свое сердце.

И всего несколько недель назад она стала миссис Хавок. А почему бы и нет? Во всяком случае, туман не так пугает ее, когда рядом ощущаешь чье-то теплое тело.

Джин любящий и заботливый муж, и она старается воздавать ему по заслугам. Никто не задает им вопросы и только в глазах порой читается удивление, когда видят их вместе. А они никогда не рассказывают, как пришли к такому решению.
Она просто искала дружеского тепла. Он просто хотел понимания и семейного счастья.

И только она одна знает, сколько бессонных ночей она проводит, рыдая тайком в ванной.

Только Джин один помнит, сколько раз он рассматривал в спальне теряющийся в ночной темноте потолок, прислушиваясь к сдавленным рыдениям за стеной.

Уинри все еще надеется, но уже не помнит на что.

* * *

Жизнь шутка непостоянная и взбалмошная. Сегодня она может подарить тебе все, что ты только пожелаешь, а завтра это же отобрать и хлестануть вдогонку плетью.
А может и наоборот.

Этой ночью знакомый сон необычно реалистичен. Туман еще более омерзителен и больше похож на вязкое болото или бабушкин кисель, в котором она неумолимо тонет. Слышны звуки и эфирная спина, неожиданно оказалась прямо перед ее лицом. Осталось только протянуть руку. И она протягивает, кладет вспотевшую ладонь на плечо, побелевшими зрачками до рези в глазах всматривается в, как будто, нарочно сгустившийся туман.

- Обернись! – кричит она со слезами. – Вернись, Эдвард!

Но фигура как каменная, не сдвинуть с места и сколько она не тянется, она не может разглядеть его лицо.

- Ты ведь обещал, помнишь!? – она почти срывает голос криком и чувствует, как кто-то вырывает ее из сна. Нет-нет, не сейчас. Не теперь, когда она догнала, наконец. Когда, наконец, смогла прикоснуться к своей мечте, к своей надежде.

Но голос Джина становится все громче и отчетливее и вот сон как замутненная вода, зарябил и растворился молочной каплей в пруду.

И перед глазами вместо каменной фигуры размытый слезами образ мужа.

- Ты кричала, - он гладит ее по голове и бережно прижимает к груди, ненавидя себя за то, что не может защитить ее от ночных кошмаров. Нет, Джин ненавидит себя за то, что так и не смог заставить забыть ее Эдварда Элрика. И в глубине души он боится, что он когда-нибудь вернется.

И он надеется, что этого не произойдет никогда.

За это он тоже себя ненавидит.

Уинри задыхается от рыданий и судорожно сжимает пальцы на его ночной рубашке. Сердце рвется на части, а так до конца и незажившая рана снова кровоточит.

Этой ночью, скрыв выражение глаз в полутенях, Джин, наконец, решается задать ей мучающие его вопросы.

- Что тебе постоянно снится, Уинри?

Девушка вся сжимается, сильнее утыкается ему в грудь и он уже не надеется на ответ, когда она сдавленно отвечает:
- Туман…

Джин удивлен и в недоумении. А где же те чудовища, из-за которых она кричит и мечется в постели почти каждую ночь?
- И все?

Она отрицательно мотает головой и продолжает:
- Я... я постоянно бегу…. В этом тумане… Джин, знаешь, я ненавижу туман…

Джин хмурится и кусает губы, он почти заставляет себя задать следующий вопрос:
- Ты бежишь в этом тумане за… Эдвардом?

Она вздрагивает и замирает на полувсхлипе. И Джину больше не нужно никаких слов, он все понимает. И роковой вопрос рвется с губ: «а побежишь ли ты, если он вдруг вернется?». Но он молчит, только прижимает к себе тонкую дрожащую фигурку и жалеет, что не может посадить ее к себе на колени и укачать как малое дитя.

Ведь он знает ответ, так зачем делать себе еще больнее?

- Прости меня, Джин,… - искренне
- Ничего, все в порядке,… - ложь.

* * *

Утро встретило ее сонными припухшими глазами, мрачным взглядом мужа и серым безликим небом.

Завтрак ели молча, прерывая его только лишь сухими, дежурными фразами. У Джина печальные глаза и губы сложены в скорбную складку. Уинри чувствует себя виноватой, но боится снова просить прощения. Только в конце завтрака, прежде чем поспешить в мастерскую она молча обнимает его за плечи и касается сухими губами прохладной щеки.

А он молча, в ответ, сжимает ладонью ее тонкие пальчики и она понимает, что он простил ее. Снова.

Уинри чувствует себя отвратительно. Нежеланное предательство серной кислотой разъедает душу, но сил сопротивляться ему у нее нет. Сердце сжимается в знакомом, но уже почти позабытом предчувствии и взгляд, словно магнитом так и тянется к туманному горизонту.

Предчувствие того, что вот-вот, что-то должно произойти.
Но день, серый, покрытый дождливой моросью, длится необычайно долго и спокойно. А Уинри все ждет, все смотрит на знакомую дорогу, исчезающую белой полосой за бугром похожим на спину испугавшейся кошки.

Она чинит протезы нуждающимся, Джин занимается делами цветочного магазина, оставшимся ему от родителей.
Уинри порой замечает в его глазах беспросветную тоску и понимает, что он тоже ждет. Чуда. Такого же почти несбыточного, о каком мечтает она сама.

Все как всегда.

Но ведь жизнь никогда не предупреждает когда сделает очередной вираж.

- У вас сегодня много посетителей, миссис Уинри, - улыбается почти беззубая старушка, сверкая хитрыми глазами-бусинками.

Уинри вымученно улыбается ей.
- Да, вы правы. Идут и идут без конца. Скоро праздники, все хотят закончить до их начала.
- Да, точно. А вот еще кто-то идет.

Уинри хмуро оборачивается, чтобы поприветствовать нового клиента и обмирает.

Человек еще далеко и его образ весьма туманен и неясен, но видят Боги, Уинри узнала его.

Тряпка, которой она вытирает масло, выпала из дрогнувших рук, а без того размытая дождем фигура, стала совсем невидима из-за набежавших на глаза слез. Губы неслышно шепчут любимое имя, словно не веря, что это не сон и не мираж.

Она шатаясь делает шаг, потом второй и вдруг срывается с места и не удосуживаясь стирать слезы с щек – зачем? Их смоет дождь, бежит ему навстречу.

Он неуверенно останавливается, словно сомневаясь, стоит ли идти дальше или лучше повернуть обратно?
Ветер треплет полы промокшего до нитки коричневого пальто, развивается на ветру правый рукав и сам он немного прихрамывает, когда все же делает шаг навстречу к бегущей к нему девушке. Его глаз не видно из-за длинной растрепанной челки, но на губах все та же знакомая улыбка.

- Эдвард! – Кричит она, задыхаясь от слез и капель дождя, протягивая к нему руки, не замечая, что снова забыла надеть обувь и ее тонкие ступни тонут в осенней грязи. Не чувствуя как резкие порывы ветра кидают ей в лицо острые дождевые капли и волосы набиваются в рот и лезут в глаза.
Она не слышит как окликают ее удивленные клиенты и не чувствует испуганного взгляда мужа смотрящего ей вслед из окна кабинета на втором этаже. Да и ей все равно. Все что для нее сейчас главное это тихий, охрипший, но все еще узнаваемый голос:

- Уинри?..
Полувопросительно, с непередаваемой нежностью, болью и радостью, словно и для него, наконец, произошло так долго ожидаемое чудо. И она кидается в его объятия, не помня себя от радости, смеясь и плача от счастья…
[699x543]