Ммм, маленький кусочек. Не вычитано, не утоните в ошибках ))

С какого х тупят теги?  [показать] Ладно, кусь маленький страница не сильно прибавит в все....

Бывает же так. Живет себе человек, живет в своем выдуманном розовом мирке и не колышет его что происходит за его пределами. Да-да именно так и никак иначе. Оглянитесь вокруг люди. Оглянитесь, всмотритесь внимательнее в лица и вы поймете. Вокруг нет настоящего, только маски. Настоящее в людях проявляется только в стрессовых ситуациях, и то как поведет себя человек именно в секунду высшего зашкаливания адреналина и расскажет о том каков человек на самом деле.

Вот и Костя лежа в постели, наглотавшийся таблеток по самое небалуйся, мучительно переживая собственное унижение и так и не прошедшую боль, вынырнул наконец из своего мирка и взглянул в больные глаза миру. И ему стало страшно. Страшно от осознания, понимания. Захотелось выть и биться головой о стены. Нет, его не так страшила собственное разбитое лицо или ноющие мышцы, сколько то, что происходило в душе.  В каждом человеке, даже в самом святом есть тот маленький, хорошо запрятаный островок черни. И эта муть и грязь только и ждет подходящих условий чтобы, как  и всякая грязь вылезти наружу, разрастись и поглотить собой человека всего, со всеми потрохами.

Костя искренне верил что даже если у него есть эта червоточина, он никогда и ни за что не даст ей вырваться из под контроля, не даст разрастить и утопить его в себе. Но сейчас немного отойдя от всего произошедшего, ему стало страшно от самого себя.

Он ведь реально хотел убить. Он так сильно этого хотел что, не окажись Козлов таким быком, он бы довел дело до конца. Задушил бы гниду.

Не-на-ви-жу!

Костю запоздало стало тошнить от всего произошедшего. Запоздало пришла ненависть. Было тошно вспоминать как он ревел девкой на груди у насильника, хватался за него за спасительную соломинку и шептал как он его ненавидит и мечтает чтобы он сдох Желательно самой мерзкой и мучительной смертью.  Он этого ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хотел. И было страшно сейчас вспоминать те минуты или может быть часы? Время растянулось как жевательная резинка, окутывая тело и сознание липким коконом. Напичканный препаратами Костя начал рубиться и боялся засыпать. И за это он тоже ненавидел. существует несколько видов доверия. Дурак тот, кто думает, что человеку можно доверять только во всем или не доверять вовсе. Нет.

Костя никогда бы не доверился Козлову в бытовых проблемах, понимал, возможно нутром, что он не тот человек кто ему поможет. Ромыч вообще не очень-то и надежен, судя по тому насколько часто он менял жен и любовниц. Но Костя доверял Ромке всему, что касалось их постельной жизни. Пусть порой Козлов был груб и на его теле оставались синяки и ссадины, но Костя знал что Козлов не причинит ему такой боли как сделал Мишка Завьялов отказавшись от него при всем народе. И никогда не переступит границу дозволенного всегда остановиться, если Костя скажет «стоп».

И сегодня это доверие оказалось яйца выеденного не стоит. Вот оно доверие лежит затраханое и избитое, бережно перемазанное йодом и еще не пойми чем. Смешно, обоссаться можно.

По прикидкам сейчас было уже час пятый ночи и Козлов никогда е задерживался у него так надолго. И никогда столько не курил. Стеклянная бутылка из-под минералки уже на треть была заполнена пеплом и фильтрами от сигарет. Ромка был темен лицом и на роже ясно была нарисована работа мысли. Еще бы, усмехнулся Костя про себя, небось присел на очко. Боится что заяву напишу. Вот только Костя и под дулом пистолета не пошел бы в милицию. Это только в хороших фильмах у нас такая здоровская и честная милиция, а на деле там работают обычные мужики которые на девяносто девять процентов из них гомофобы. Не доперла до России еще толерантность. А если доперла до явно не до всех, а больше до девочек-яойщиц типа Сережкиной Ленки которые за фасадом необычной любви ничего и не видят, а если и догадываются о чем-то, предпочитают об этом не думать. 

Костя покрывался холодным липким потом от одной только мысли КАК там на него будут смотреть и ЧТО придется рассказывать. А ведь еще и осмотр у проктолога… Нет и под страхом смерти - нет.

Скорее всего, Ромка пришел к тому же выводу. Он вздохнул, тяжело и как-то обреченно, словно махнул рукой на свои мысли и сказал "будь что будет", выкинул последнюю недокуренную сигарету, даже до половины не докурил, и вернулся к дивану.

Костя срочно смежил веки, притворяясь мертвых хомячком. Почувствовал как дрогнул под чужим весом диван, резко пахнуло табаком, так что захотелось скривиться, но Костя стойко стерпел и дальше изображая уснувшего.

Ему хотелось, чтобы Ромка ушел. Прямо сейчас. Из его квартиры. Из его жизни. Навсегда. Ромка никогда не был белым и пушистым и Костя знал об этом. Он прекрасно был осведомлен об взращенном и взлелеянном на поле своей неотразимости эгоизме Козлова и сносил странные заебы ревности на фоне его собственного блядства. Наверное, просто в глубине души Костя не понимал, насколько серьезно все было. Не ведал Костя как сильно зацепил гражданина Козлова.

Козлов и сам не понимал до сегодняшнего вечера. И все эти метания от окна к дивану, от дивана к окну и снова по кругу больше от собственной реакции на происходящее, а не от того что неотразимый Костя вдруг пошел налево.

Костя был странным мальчиком. Он умел удивлять. Удивлять всем. Видом, взглядом, улыбкой. Особенно улыбкой. Ромке нравилось как улыбается Костя, когда встречает его на пороге своей квартиры и сейчас глядя на уснувшего Костика он понимал что больше он этой улыбки не увидит. Максимум что Костя позволит себе в его сторону это натянутый бумажный оскал, которым Костя привык одаривать посетителей в кафе, котором работал. И то при условии если простит. Теперь не выглянет на его стороне мира солнце, оно закатилось, он сам его выгнал пинками, членом, заломленными руками, синяками на нежной как у юной девушки коже…

А ведь когда-то почти пол года назад он и правда думал что Костя - девушка. Вот такой пиздец. А когда понял - мальчик поздно уже было, он пропал. Запутался в белоснежных прядях волос как в паутине порока, утонул в зеленых колдовских глазах, был ослеплен улыбкой-солнцем. И все принципы полетели к чертям.

На удивление Костю не нужно было долго добиваться. Костя оказался именно таким, каким и казался на первый взгляд и в первое время Роман  трясся от иррационального страха, что с Костиком что-то случиться. Разве мало отморозков в городе? Геев не любят и это мягко сказано.  А Костя мягкий и нежный, спокойный и страстный, он привлекал внимание. Рома в то время убил кучу времени и бабок просто, чтобы сидеть в том долбанном кафе и украдкой следить за мальчиком-официантом с колдовскими глазами. И он исходился яростью и ревностью замечая какими взглядами, бывало провожали его мальчика местные мужики. Скабрезные улыбки хотелось стереть ударом кулака, а похотливые глаза выколоть вилкой. Он не делал этого лишь по причине понимания что,  скорее всего из всех здешних дрочил, он единственный кто имеет смелость даже просто строить планы по завоеванию эдакого чуда. А другие,… а что другие? Подрочат в душе на ночку, так пожалуйста – не жалко.

Хватило-то всего несколько встретившихся взглядов, пары скромных букетиков и свиданий. Костя словно ждал у порога домика свой души с ключами наперевес и с улыбкой впустил первого, кто подошел к нему и попросился внутрь. И ключи отдал. Мол, «бери меня всего. Владей, мне не жалко. Только сделай меня счастливым».

Так думал Ромка пока не увидел утром, совсем случайно (и фигня что он просто решил постоять у Костиного дома, не в силах забыть разбившихся осколков раненой души в помутневших глазах), выскользнувшего из чужой машины Костю с потерянным взглядом и засосом на шее.

Эйфория прошла примерно через три месяца. Роман словно вынырнул из-под тяжелой толщи собственных чувств и осоловело заоглядывался понимая что, что-то изменилось. Он изменился. И это было странно, непривычно, страшно. Страшно сойти со своей орбиты и ступить на чужую. К такому Козлов не был готов.

Любил ли он Костю? Иногда казалось, что любил, больше жизни блядь и собственных детей, но порой... порой Роману хотелось Костю убить. Придушить как котенка за то что он посмел так изменить его, сделать пидорасом его, того кто считал что ебать нужно исключительно баб по принципу всех не выебать, но нужно стремиться к совершенству. В приступы своей ненависти замешанной на похоти, нежности и щемящего чувства восторга он имел Костю особенно жестоко, матерился как сапожник и упивался криками и хрипами соперника. Именно соперника, почти врага. Того кого Роман в такие секунды хотел убить, раздавить как таракана. И забыть.

О, он пытался забыть ни раз и ни два. Очнувшись от своего наваждения Роман бросился по любовницам как изголодавшийся волк в стадо овец. Он игнорировал Костика неделями теряясь в бешеном трахе и работе стараясь забыть о его существовании. Но неизменно срывался и он снова стоял на пороге своего маленького неправильного счастья ослепленный улыбкой-солнцем.

Порой в порыве странной безнадежной нежности Ромка шептал ему о том, что жалеет что Костя не женщина. Костя каменел, улыбался, стебался, мол, а вот хуй тебе на рыло, пиздуй к своей Наташке. И уходил в ванную, делая вид что в туалет, но Ромка-то знал: чтобы пережить приступ обиды, просто утопить ее в струе льющейся из крана воды и вернуться улыбаясь и снова обстебать желание Ромки на полную катушку. А Ромка насладившись крохотной своей местью обнимал и словно продолжая свой прерванный монолог заканчивал:

-  Я бы тогда мог на тебе жениться, дурачок. А ты что подумал.

И в эти моменты Рома нутром чувствовал как счастье затапливает Костика, смывает его горечь и отражается в глазах. Казалось, что это счастье перло из него даже через поры и мягкой дымкой окутывало и Рому тоже. И было хорошо, тепло, уютно…

А теперь... Костя похожий на труп, разукрашенный сумасшедшим художником-экспрессионистом, особенно живописно выглядели синяки-близнецы, наливающиеся под глазами. Волосы спутаны и мокрой соломой разметались по подушке, под простыней угадывались очертания хрупкого, худого тела.

Хорошо что он ему еще и рожу не набил, а то ведь шел сюда именно с таким желанием - врезать сразу с порога, а только потом объяснить за что. И плевать что он сам блядь первостатейная. Костя не имел права так с ним поступать, Костя вообще не должен так поступать. Он слишком для этого чистый, слишком солнечный. Был. Пока Ромка не увидел Костю выгребающегося из чужой тачки... А потом Костя открыл дверь, в халатике до колен с распахнутыми на весь мир глазищами с рассыпанной по плечам гривой и желание  въебашить немного мозгов в хорошенькую головку выросло в то чем собственно и закончилось. И это тоже было страшно. Его ведь реально закоротило, вышибло из этой вселенной и перенесло в параллельную где он аки дикий зверь насилует  котеночка Костю.

А потом Рома очухался, когда бешенство выплеснулось вместе со спермой и остался ужас свершенного, бесчувственный Костя с неестественно вывернутыми руками, с кровью на заднице и страх что сломал что-то важное, хрупкое. И ни как-то там, а вот так и своими руками, членом…

Ромка сжал кулак, закрыл глаза и отвернулся. Не смотреть. Не смотреть, хватит. Насмотрелся, доигрался уебок.  Теперь пиздуй отседова, пока не пришла маман своего чада и не застукала его практически на месте преступления. Может это было и трусливо, но Ромка откуда-то знал, что Костя его не выдаст. Возможно, сочинит байку о хулиганах, но о нем не скажет ни слова и пусть душа (да у Козлова она тоже была и часто ревела раненым волком),  рвется на части от вины он не мог себе позволить поддаться этому чувству. У него на руках трое детей и останься они без отца... ничего хорошего одним словом.

Отмазки. Отмазки...

Ромка боялся. За себя. За Костю. Особенно за Костю. Ему было страшно встать и уйти как требовал инстинкт самосохранения и страшно остаться как требовала совесть.

Опустив голову на колени, он вцепился себе в волосы и отчаянно с надрывом прошептал:

- Что же со мной сделал, котенок. Какой дурман-травой приворожил?!

Костя не слышал. Решив притвориться что он спит, он уснул почти сразу и плавая в тумане  наркоманских снов он смеялся как сумасшедший и звал кого-то за собой.