Глава .1
Если в кране нет воды, значит,… виноват Мураки!
День начинался просто отвратительно. Хисока раздраженно фыркнул, мотнув головой. Мальчик сидел за своим рабочим столом, наблюдая за летящими по ветру лепестками сакур, и размышлял.
Сначала Ватари перехимичил чем-то в своей лаборатории, отчего оттуда повалил настолько густой и вонючий дым, что сработала противопожарная система. И это в тот момент, когда мальчик относил ему важные документы. Еле прочихавшись после того, как дымовая завеса рассеялась, а ППС прекратила поливать всех водой, младший шинигами обнаружил, что чернила документов растеклись по листочкам равномерным слоем, а вся кипа размокла окончательно. К тому же чихание, охватившее Хисоку, Ватари и обоих Гусёусенов, никак не прекращалось. В лабораторию с громким воплем «Что случилось?» влетел Тсузуки. Он резко затормозил, пару секунд смотрел на кумпанию, а потом рухнул на пол, содрогаясь в приступе нечеловеческого хохота. Его напарник хотел было в который раз возмутиться поведением наглого шинигами, но тут его взгляд упал на Ватари… Дымок был явно непростым, так как после него волосы исследователя встали дыбом и поменяли цвет, так что тот мог теперь пугать окрестных панков роскошным малиновым (!) ирокезом, кокетливо перевязанным на конце немного подгорелой красной ленточкой. Халат, некогда сверкавший белизной, играл всеми оттенками зеленого, а кожа была цвета горького шоколада (такой цвет нечасто встретишь даже у коренных обитателей Африки). На чумазом лице скорбно и кротко сияли ясные золотые глаза, а на ушах уныло висели ремешки, служащие для удержания на лице маски. Сама маска, видимо, растворилась под воздействием дымочка. Затем взгляд Хисоки упал на Гусёусенов. Теперь близнецов было вообще не отличить друг от друга, ибо они были раскрашены во все цвета радуги от макушки до пят, а так же хаотично покрыты лишаистыми лиловыми пятнами. Клювы обоих были теперь веселенькой расцветочки – в красный горошек, отчего можно был подумать, что братья больны ветрянкой. Младший шинигами едва не улыбнулся от такого зрелища, но внезапно вспомнил о том, что сам тоже попал под воздействие колдовского дыма. Ойкнув, Хисока подскочил к квадратному зеркалу, висящему над раковиной (напоминаю, действие происходит в лаборатории, значит, есть раковина с зеркалом, - прим. автора;)). Результат неизвестного эксперимента пощадил мальчика – он «всего лишь» покрылся таким же шоколадным загаром, как Ватари. Помянув незлым и тихим словом горе-изобретателя, его родню, особенно по матери, их отношение с карасиками и пеньками, а так же…. Усилием воли подавив рвущийся наружу мат, Хисока злобно шмякнул раскисшие документы на стол и ушел к себе. Мыться. Ватари догнал его на полпути, долго извинялся, сунул в руки бутылку геля, которым можно было отмыть внезапный загар, снова просил прощения…. Когда мальчик добрёл до своей комнаты, ему виделся извиняющийся исследователь. Стоило закрыть глаза, как перед мысленным взором появлялись хороводы маленьких чиби-ватариков, сменявших друг друга, как картинки в калейдоскопе. Мальчик чертыхнулся, тряхнул головой и пошёл в душ, подумывая о психиатре.
В процессе мытья выяснилось, что чудо-гель по консистенции напоминает студень, только гораздо более скользкий и противный, и так же обладающее обалденным стойким ароматом старой помойки. Вторым сюрпризом стало то, что снадобье кончилось быстрее, чем Хисока отмылся. Пришлось вылезать, одеваться и топать вниз к Ватари. «Загар» сошел неровно, и теперь коричневые пятна разной степени яркости делали мальчика похожим на жирафа. Сотрудники провожали его удивленными взглядами, а наиболее чуткие ещё и подозрительно принюхивались.
После того, как неестественный цвет сошёл с кожи, она покраснела настолько, что Хисока казался сильно смущённым.
Затем Коноэ вызвал партнёров–шинигами к себе. Им дали новое задание в Токио. На все вопли о том, что это не их район, шеф только отмахивался и давал весьма расплывчатые комментарии.
На Тацуми снова напал экономический бзик – денег им выдали в обрез. К тому же он сам подыскал для шинигами гостиницу, что уже наводило на нехорошие мысли.
А тут ещё это задание! Что-то явно подсказывало эмпату, что оно очень подозрительно.
Прерывая размышления мальчика, хлопнула дверь в кабинет, и вошел Тсузуки. Партнер Хисоки был бодр и весел, как, впрочем, и всегда.
- Ну что, Хисока? Ты подготовил все материалы, которые хотел?
Мальчик поправил папку.
- Да, я всё нашёл. Можем отправляться. И, Тсузуки, веди себя серьёзнее, пожалуйста. Считай, что мы уже на задании.
Тсузуки пригорюнился, сетуя о жестоком напарнике, однако собирать документы со стола не прекратил.
- Собрался? – спросил Хисока и, получив утвердительный ответ, подошел к напарнику:
– Телепортируемся.
- Одну секундочку, партнер, - внезапно произнес Тсузуки, удивленно принюхиваясь . – Ты ничего не чувствуешь? Запах такой, будто помойку жгут.
- НЕТ! – покраснев, как рак, рявкнул Хисока и телепортировался, не дожидаясь напарника.
Тсузуки удивленно похлопал глазками, вздохнул и последовал за мальчиком.
К вящему удивлению обоих шинигами, номер Тацуми подобрал им вполне приличный. Кроме того, кроватей было две (а фанфик-то яойный, и парни со страхом ждали от автора того, что он впихнёт их в одну узенькую кровать со всеми событиями, отсюда вытекающими). Оставив свои немногочисленные вещи в номере, партнеры двинулись на разведку.
Это лето в Токио выдалось довольно жарким, однако улицы были полны прохожих. Огромное количество прохожих спешило по своим делам, шикарные вывески призывали посетить дорогущие магазины, а бесчисленные кафе и рестораны манили Тсузуки. Вздохнув, старший шинигами спросил партнёра:
- Хисока, так что ты нашел по поводу этого дела? – сказанное сопровождалось ещё одним вздохом. Хисока проследил за его отчаянным взглядов в сторону очередного кафе-мороженого.
- Ладно, зайдём.
Тсузуки радостно взвизгнул и взял курс на кафе. Его партнёр вздохнул и, помрачнев ещё больше, двинулся за ним.
Наконец, после долгого выбора десерта, шинигами расположились за столиком у окна. Хисока на несколько секунд задумался, глядя на партнера. Он уже давно ловил себя на гаденькой мысли, что ему нравилось глядеть на Тсузуки, когда тот аккуратно ест сладкое. Так неторопливо, желая растянуть удовольствие, отламывает ложечкой кусочек пирожного, подносит поближе и, зажмурив глаза от предвкушения, отправляет порцию в рот, а затем облизывает розовым языком нежные губы, сладкие от крема…
- Итак, Хисока, что же ты нашёл? – примерно через полпирожного деликатно прочавкал старший шинигами. От неожиданности мальчик вспыхнул, а затем ворчливо начал излагать факты: Мне это дело не очень нравится. Загадочная череда убийств. Все жертвы обнаружены у храмов различных конфессий. Все – молодые юноши и девушки, в отличной физической форме и с более-менее длинными волосами. Убиты одинаково – разрезаны вены на запястьях обоих рук, а так же вынуто сердце. Жертвы полностью обескровлены, но это всё же не вампиризм. Раны наносились очень острым ножом либо…хирургическим скальпелем.
Тсузуки побледнел и отложил ложечку.
- Ты думаешь, это…он?
- Девяносто девять и девять на то, что это Мураки.
Тсузуки уставился в окно и крепко задумался. Хисока ощутил беспокойство за своего напарника, однако когда тот отворотился от окна, его физиономия снова сияла радостью завзятого сладкоежки.
- Ну, ничего, разберемся. Не нам бояться этого психа заманьяченного. Да, к стати. Хисока, что у тебя с джинсами? – спросил Тсузуки, указывая ложкой на штаны мальчика. Сердце у того радостно затрепетало: «Неужели он наконец-то заметил мои новые вещи? Эти шмотки такие дорогие, а я их купил только ради…. Ой, чего это я? Не хватало ещё подумать, что я купил их только для этого бесчувственного чурбана!»
Тем временем «чурбан бесчувственный», даже не подозревая о столь лесном эпитете, продолжал свою речь:
- Они, кажется, порвались. Ой, и здесь, на коленках. И уже протёрлись на бедрах. Наверное, качество плохое. Если у тебя остался чек, их лучше сдать обратно! Ой, а что это с тобой?
- Н-ничего! – сдержанно прорычал красный от гнева Хисока, затем выпрыгнул из-за стола и побежал прочь, проорав: - Идиот!
Шинигами мчался по улице, не разбирая дороги. Слёзы застилали глаза. Как мог Тсузуки такого наговорить про эти чёртовы джинсы! Искусственно порванные (а кое-где на весьма интересных местах) и протертые, нежно-голубого цвета, они были очень качественные. Хисока купил их и зелёную майку с беловатым узором на груди в очень дорогом бутике, вбухав в них кучу денег. Теперь мальчик подумывал о том, что именно эти покупки стали причиной того, что Тацуми так скупердяйничал с финансированием этой миссии. Но этот…
Внезапно Хисока врезался во что-то мягкое и отлетел назад. Он забежал в какой-то глухой переулок. Окон на него не выходило, двор был глухой, засыпанный штукатуркой, пылью и мусором. А это «что-то» обернулось и недовольно произнесло:
- Смотреть надо, куда бежите, юноша!
И тут Хисока наконец-то разглядел стоящего перед ним человека и почувствовал, что у него подгибаются колени.
Ибо этим «что-то» оказался никто иной, как Мураки.
***
День начинался просто отвратительно. Как и все дни на неделе до него. После того, как гадёныши - шинигами разрушили все его планы по воскрешению ненавистного братца, наперекосяк шло практически всё. Из клиники, где я работал, пришлось срочно уволится, к тому же пришлось потратить много сил на заживление раны, полученной от Тсузуки. Воспоминания о фиолетовоглазом шинигами больше не грели душу, теперь его хотелось просто прибить. Всё время, потраченное на лечение, я валялся у Ории в Ко Каку Рю. Затем пришлось срочно уехать. Два дня назад я снова очутился у разлюбезного Мибу в ресторане, а вчера утром он…закатил мне такую истерику! Что мне всегда нравилось во взрывном самурае, так это его эксцентричность. Ории практически всегда было плевать на правила, однако он мастерски проделывал свои выходки в рамках приличия. Ну, почти всегда. А ещё он был моим другом. Единственным настоящим другом. Я настолько привык видеть смерть и убивать, что давно плевать хотел на остальных придурков, стоящих у меня на пути. Я мог лишить жизни, зачаровать, предать, влюбить в себя и жестоко бросить, но ДРУГА я бы не обманул никогда. Перед Орией я мог быть абсолютно честным, зная, что он не предаст меня. Иногда мне казалось, что самурай не прочь развить наши отношения во что-то более сильное и страстное, но тут же внутренне смеялся над собой. Чтобы он влюбился в меня не по-дружески… Чушь. Во-первых, Ория – стопроцентный натурал, во-вторых, он, кажется, любит какую-то девушку, а в-третьих, «last, but not least », это было бы форменное безумие. Кем-кем, а сумасшедшим я не считал ни его, ни себя самого. Да, многие мои поступки трудно объяснить с помощью логики, но кто сказал, что логика одна на всех? А если взять ещё женскую… Не подумайте ничего плохого, я вовсе не считаю противоположный пол дурами поголовно, но встречаются настолько… глупые экземпляры… Впрочем, мужчины тоже часто не блещут соображением. Как этот перекормленный идиот доктор фон Шпицбенгер. Немецкий ученый с «мировым именем». Его клиника весьма популярна, а уж он растрезвонил о своих абсурдных «открытиях» на весь свет, и теперь его считают светилом медицины. Но это просто очередной шарлатан, сумевший раскрутится.
Ладно хватит о нём и о Ории.
Ория Мибу.
Единственный человек, с которым я могу не прятаться под маской. Единственный, кому я спускаю некоторые вольности в обращении с собой. Но это… Руки непроизвольно дернулись, словно сжимая шею слишком распоясавшегося потомка самурайского рода. Ещё чуть-чуть, и я бы вонзил в его горячее сердце скальпель.
Вчера утром он завел разговор. Он тоже не прятался за маской прохладно-безмятежного спокойствия, а просто тихо и задумчиво спросил:
- И что теперь?
Я вопросительно изогнул бровь.
- После того, как Тсузуки едва не убил тебя и разрушил твою мечту о воскрешении Саки, что ты теперь будешь делать?
- Не знаю. Наверно, буду продолжать жить дальше. Но у меня такое чувство, будто я ещё увижу шинигами и своего… возлюбленного…
Пауза между словами была короткая, но наполненная весёлой иронией. Мне не жалко мою прекрасную куклу. Пусть его сердце разобьется на тысячи фарфоровых осколков, но Тсузуки – в прошлом. Я знал это задолго до этого разговора, ещё до разрушения моей лаборатории. Через некоторое время после нашего знакомства я знал, что однажды уйду, чтобы не вернуться более. Я никогда не возвращался по-настоящему туда, откуда ушёл навсегда. Будь то место на карте, сердце или душа. Единственное место, куда мне нравилось ВОЗВРАЩАТСЯ был ресторанчик Ко Каку Рю. Потому что меня там всегда были рады, что бы ни случилось. Потому что там меня всегда ждали. Потому что там всегда верили, что я вернусь, на сколько бы я не уходил. Потому что меня там ждал друг.
Но на этот раз чуткий обычно Ория не уловил иронии. Он внезапно ушёл в себя, отгородившись от всего мира привычной маской. Что случилось.
- Ория… что-то не так?
Он не ответил, только медленно покачал головой.
Пять минут осторожных расспросов ни к чему не привели. Тогда я прибег к крайнему средству – близко-близко придвинулся к нему, взял одну его руку в свою, а другой ласково и заботливо заправил прядку шелковистых волос за ухо, провел рукой по гладкой кожи щеки, любуясь совершенными чертами лица и бликами в янтарных глазах.
- Что случилось? Ты можешь рассказать мне всё, Ория.
Что-то промелькнуло в печальных глазах, но прежде чем я смог понять это чувство, спокойствие окончательно покинуло самурая. Он заорал, стряхивая руки и отталкивая меня назад:
- Что случилось?!!! Ах, что случилось?!!! – голос его сбился на рассерженное шипение, а сам Ория стал напоминать змею, готовую к броску. – Я тебе расскажу, что случилось!!! ТЫ!!!! Урод, зараза, скотина, псих приманьяченный! Я тут сижу, как пенёк весенний в этом затраханном борделе, волнуюсь за твою поганую шкуру, а ты внезапно появляешься на пороге весь в крови, обгорелый и с безумным взглядом! Перьев, между прочем, насыпал столько, что клиенты потом всю неделю спрашивали, не порвались ли где подушки! А потом ты смеешь бормотать о том, что ещё покажешь этим сраным шинигами, где фениксы зимуют, о том, что затеваешь очередную грёбанную авантюру и обещаешь мне, что непременно трахнешь этого придурочного ублюдка Тсузуки! И теперь снова мечтаешь поскорее убраться затевать новых гениальный план, совсем не думая о себе и обо мне! Я ведь волнуюсь, твою мать! И я же … - тут Ория сбивается. Из него словно выдернули невидимый стержень, он внезапно становится маленьким и очень грустным. – Уходи, Кадзутака. Уходи, и возвращайся… позднее. Все станет по-старому, но не сейчас. Иди…
Меня это безумно злит. Как посмел он командовать МНОЙ! Тут же я осознаю то, что на всем протяжении разговора Ория швырял в меня все, что только попадалось под горячую руку, а я уворачивался, пятясь спиной назад. Теперь же я стоял у ворот борделя. Душа сгорала от желания ответить заразе, но я внезапно понял, что тогда потеряю друга. Навсегда…. К такой жертве я был не готов… Я готов был наступить на горло собственной песне, лишь бы не оставаться снова совсем один… Как в детстве…
Тряхнув головой, я лукаво спросил Орию:
- А с чего ты взял, что я вернусь, а О-ри-я?
И ухожу, не дожидаясь ответа. Мне не нужен ответ. Последнее слово ВСЕГДА остается за мной. Иначе быть просто не может.
Но я знаю, что обязательно вернусь.
А Ория… Пусть помучается.
Закуриваю. Надо бросать, конечно, но привычка ещё крепка.
Я стою в безлюдном проулке в Токио. У меня здесь дела… Новая работа в престижной клинике. А директор – совсем далекая от медицины скотина. Но скотина редкостная, испортил мне всё утро.
Внезапно кто-то влетает со всего размаху мне в спину.Как некстати я задумался. Раздраженно оборачиваюсь и небрежно бросаю:
- Смотреть надо, куда бежите, юноша!
И тут же любопытство заставляет меня гораздо тщательнее разглядывать мальчика. Ибо это никто иной, как Куросаки Хисока, моя нежная маленькая жертва! Удивленно оглядываю его. А мальчик выглядит гораздо более сексуально, чем в прошлые наши встречи, исключая разве что ту ночь под сакурой, когда я проклял его. Шинигами был одет в очень дорогие на вид джинсы и майку, подчеркивающие все достоинства хрупкой фигурки. Молодец тот, кто подсказал парню этот стиль, а то прошлый джинсовый костюм и оранжевый свитер, на мой взгляд, совершенно ему не подходили. Светлые волосы мило растрёпанны, а в огромных глазах застыли слёзы… Милый малыш, кто же тебя обидел… Молчишь… даже не пытаешься прочитать мои мысли, как обычно… неужели смирился с тем, что побывать в моей голове без моего ведома невозможно… или просто настолько поглощен обидой, что уже не до меня? На детском личике – две размазанные дорожки горьких, соленых слез…. Хм, такой подарок – да в мои руки… Плавно подшагиваю к нему. Малыш дёргается, но словно прирастает к асфальту….Вот так…
Чёрт, этот день опррределенно начинает мне нравиться!
- Кто же тебя обидел, малыш? – ласково и протяжно спрашиваю я, одновременно проводя по его щеке тыльной стороной согнутых пальцев, заправляю за уши выбившиеся прядки, запускаю руку в шелковые волосы, одновременно притягивая его другой рукой за талию. Затем наклоняюсь к его лицу и аккуратно слизываю языком влажную дорожку слёз. Он что-то невнятно провсхлипал насчёт «идиотины в чёрном плаще и с фудами», а затем разрыдался окончательно, прижавшись к моей груди. Кажется, он меня так и не узнал. Или просто помешательство. Интересно, болеют ли шинигами такими нервными расстройствами. Методики нового исследования вовсю разворачивались в моём воображении, нарушаемые только судорожными всхлипами Хисоки. Ласково поглаживая его по волосам, спине и ягодицам, я шептал что-то утешительное, соображая попутно, чего мне хочется больше – секса или начать опыты?
И тут, испортив мне (да и Хисоке, наверняка, он должен был получать удовольствие от процесса) все удовольствие, в проулочек влетел Тсузуки. Вот уж да уж, идиотина с фудой. Которую он, после минутного ступора, тут же вытащил.
- Мураки, гад! Отпусти Хисоку! – заорал он.
Мальчишка в моих руках вздрогнул и ойкнул, подняв на меня свои огромные глазищи:
- Мураки!
Я промолчал, только ухмыльнувшись от уха до уха. Он выдрался из моих объятий и отскочил к Тсузуки.
- Ну-ну… Хотел бы я знать, малыш, кто тебя обидел.
Мальчик вздрагивает и отчаянно краснеет. Я ухмыляюсь ещё гадостнее, эффектным жестом снимаю очки и начинаю аккуратно протирать их белоснежным мягким платком.
- Хотя, мне ваши проблемы параллельны. Развлекайтесь самостоятельно, господа, я больше не намерен вас опекать и веселить, - произнеся это, я элегантно водружаю очки на нос и прохожу мимо остолбеневших шинигами к выходу из тупичка. В спину летит крик Тсузуки:
-Что значит «опекать и веселить»? Ты нас изжить пытался!
- Ну уж нет. Я опекал вас, направляя с помощью убийств, и развлекал вас, подкидывая различные загадки. И, Тсузуки, можешь не размахивать так рьяно фудой – у тебя нет законных оснований для убийства. Во всяком случае, ПОКА.
Несколько мгновений за спиной ошеломленно молчат, и я борюсь с желанием обернуться и полюбоваться на их лица, а затем старший шинигами вопит:
- А новые убийства? Это твоих рук дело, Мураки!
Я не отвечаю. Закуриваю на ходу. Новые убийства… вот как…. Всё, хватит. Отстаньте от меня, я нуждаюсь в покое и плевать мне на всех. Я раздраженно пожимаю плечами и удаляюсь к себе домой.
Тсузуки часа полтора пытался успокоить бьющегося в истерике Хисоку, так и не поняв, что шинигами настолько расстроен из-за джинсов, что ему плевать и на Мураки, и на его (в смысле, Муракинские – дождешься от Тсузуки заигрываний, как же!) заигрывания. Наконец, успокоившись, мальчик заснул. Его напарник уселся в кресло и тихонько включил телевизор, проклиная Тацуми за скупердяйство – мог бы и два одноместных номера взять, а не один двуспальный!
Как всегда, Тсузуки повезло. Щелкая по каналам, он почти сразу наткнулся на новости.
Миловидная девушка-репортёр щебетала приятным голосом:
- Тело ещё одного зверски убитого юноши найдено сегодня в восемь вечера под железнодорожным мостом. Скорее всего, это снова работа маньяка, прозванного Вампиром-Потрошителем. Жертва обескровлена, удалены некоторые внутренние органы…
Девушка продолжала говорить, но Тсузуки неотрывно смотрел на человека, стоящего за ограждением. Высокий мужчина в белой одежде, с короткими серебряными волосами. Из под очков внимательно и серьезно смотрит серый глаз. Камера дает крупным планом лица зевак, задерживаясь на пару секунд на красивом бледном лице. Теперь четко видны закушенные губы, блеск кроваво-красных серег. Мураки…
Тсузуки сверлит взглядом экран ещё минут пятнадцать, хотя уже давно идёт вездесущая реклама. Хисока выяснил, где работает этот маньяк, и завтра старший шинигами придет за объяснениями… Операционная. Белоснежная стерильная комната, новейшее оборудование и умелый персонал. Ну кто же знал, что директор весьма дорогой токийской больницы – такая непробиваемая …. Спокойно, спокойно.
Свет лампы заливает всё вокруг. По лбу течёт пот. Медсестра тряпочкой промакивает его, подает отсос крови.
Крови много, но уже не так, как тогда. Молодой юноша с развороченной шеей, разорванной артерией и исцарапанной грудью поступил только что. Повезло, что сонная цела осталась… Зажимы давно уже плотно обхватывают концы артерии, не позволяя вытекать драгоценной влаге. Главное – аккуратно её сшить. Кривая игла осторожно протыкает нежную ткань сосуда. Стежок, ещё… Я справлюсь. Чёрт возьми, я должен. Я врач, и это мое призвание. Каким бы я не был, этот парень мне не сделал ровно ничего. Да и врачебная этика – пусть даже тебе на операционный стол тебе положат какого-нибудь злобного террориста, убийцу детей и женщин – спаси. А потом поступай по совести. Я спасу этого юношу. А убить я всегда успею.
…Ория так не любит, когда я убиваю…
Ах, чтоб! Только об Ории сейчас не надо думать!
…Я должен победить…победить саму смерть…
Наконец, я собираюсь с мыслями и продолжаю зашивать артерию. Совсем чуть-чуть осталось. А ты живи, малыш, живи…
…Через два часа выхожу на заднее крыльцо клиники, сажусь на ступеньки, не жалея халата. Тяжелейшая операция закончилась. Это совсем не так, как работа на пластиковом тренажере, или даже на кролике. Это иначе… Знание, что один неверный шаг – и ты убьешь беспомощного человека. Я не люблю убивать ТАК. Смерть должна быть красивой. За операционным столом я раз за разом побеждаю смерть – и упиваюсь этим чувством.
Негнущимися пальцами открываю пачку сигарет, аккуратно подцепляю одну, беру в рот, хлопаю по карманам в поисках зажигалки…
И тут взгляд упирается в высокую темную фигуру, медленно приближающуюся со стороны улицы. Тсузуки! Усталость моментально улетучивается, оставляя ехидство.
- Здравствуй, Тсузуки! Не найдется ли у тебя зажигалки? А то я свою опять в пациенте забыл! – весело окликиваю его я и ухмыляюсь, видя, как он вздрагивает. Наконец, до него доходит, что это только шутка. Неприязненно скривившись, шинигами цедит сквозь зубы:
- Не курю!
Я только пожимаю плечами, прикуривая от найденной в кармане брюк зажигалки. Нет, все же усталость снова мягко, по-кошачьи подкрадывается ко мне, вонзая когти боли в виски. А мне ещё обход делать и следить за тем мальчишкой, которого оперировал. Его состояние было стабильным, но все ещё очень тяжелым. В голове постепенно выстраивалась четкая логическая цепочка из действий, которые мне нужно сделать, чтобы мальчик поправился окончательно. В конце концов, мне за это платят. И весьма неплохо. Родители паренька, должно быть, весьма богатые люди, так как он попал в весьма и весьма дорогую клинику.
И только тут я понимаю, что докурил уже почти до фильтра, а Тсузуки неотрывно пилит меня взглядом. А мне-то все равно, дружочек. Так что ничего у тебя не выйдет – одним напряжением мысли меня не развеять по ветру, как бы не хотелось. Я молча поднимаюсь, разворачиваюсь и ухожу.
Шинигами – уже позабытые для меня куклы, с которыми я сыграл уже во все игры. Саки мертв окончательно, и мне теперь уже окончательно плевать на Тсузуки. Разве что отомстить за причиненную рану. Или переспать.
Мне не нравиться спать с куклами. Это нисколечко не интересно – проверенно. Зачарованные люди по-своему красивы застывшей, фарфоровой красотой. Глядеть в пустые глаза и гладить холодную, мертвенно-бледную кожу приятно, а если аккуратно надрезать покровы скальпелем, алая кровь вытекает очень красиво. Но вот у них нет того, что придает любви особую остроту – чувств и эмоций. Они прекрасны и пусты. У незачарованных людей чаще всего все их тревоги и сомнения, страхи и переживания, наслаждение и радость написаны на лице, выдается через язык тела. Это гораздо интереснее.
- Стой! – возглас Тсузуки застает меня уже в дверях.
Я недовольно оборачиваюсь, вопросительно изгибая бровь. Всегда стараюсь быть вежливым. Но кто сказал, что я стерплю грубость?
- Это ты стоишь за чередой убийств! – это даже не вопрос. Это стойкая уверенность. Чувствую, как глубоко внутри меня начинает зреть раздражение. Ну и какого чёрта, спрашивается, ты нашел меня, если твердо уверен в моей вине? Разве только если хочешь убить, но без сузаку у тебя ничего не выйдет, а вызывать феникса, как, впрочем, и остальных твоих богов-покровителей, среди бела дня посреди Токио ты не станешь.
– Зачем, Мураки? Что снова движет тобой?!
Ага, так я тебе и сказал, все планы на тарелочке преподнес, а за одно ещё и раскаялся?
Молча пожимаю плечами и снова пытаюсь уйти, но меня нагоняет очередной яростный выкрик:
- Держи свои грязные лапы подальше от Хисоки!
А вот это уже просто возмутительно! Между прочим, мальчишка сам ко мне прижимался. Возможно, он меня сразу не признал из-за обиды на некого «идиотину в плаще и с фудами», но это уже дело десятое.
- Знаешь, Тсузуки, я, конечно, хирург, а не психолог, но у мальчика бурлят нерастраченные гормоны, вот он и ищет себе любовь… после гроба, - все мои слова, особенно последние, так и сочатся ехидством и ядом. – А выбрал вчера он меня, правда, мне нет дела до юношеских заморочек.
Ой вру, ой как я вру! Тоже мне, сам выбрал! У мальчишки, конечно, как говорится, «гормон пришел», но вот первому встречному он бы не отдался. А вчера я и вправду мог бы слегка подтолкнуть его к этому поступку. Все-таки, эта парочка вполне симпатичная (я про Хисоку и Тсузуки, если кто не понял). Однако у Тсузуки сейчас было такое лицо, что я едва не расхохотался в голос. Все равно я продолжаю строго глядеть на шинигами, всем своим видом выражая свою занятость. Наконец, он собирается с мыслями и выдает:
- А с чего ты решил, что он предпочтет тебя мн… кому-нибудь другому? – надо же, вывернулся! Ловко, ловко, Тсузуки-кун! А как покраснел-то, как покраснел! Чуть было не ляпнул «мне», не правда ли?
Небрежно пожимаю плечами и отворачиваюсь окончательно, однако не выдерживаю и кидаю через плечо, лукаво сверкая обычным глазом:
- Не проверишь - не узнаешь, не так ли, Тсузуки-кун?
И торжествующе удаляюсь, оставляя абсолютно обалдевшего шинигами беспомощно разевать рот.
***
Не смотря на то, что Тсузуки меня сегодня порядком развеселил, у себя дома я просто падаю на диван в гостиной. Минут через пять я встаю и, пошатываясь, иду на кухню. Ужасно хочется курить и кофе, но усилием воли я заставляю себя заварить чай. Хватит портить своё здоровье, пора подумать о себе. Надо бросать вредные привычки. К стати, о здоровье. Состояние моего пациента все еще тяжелое, но он выздоровеет. Я чувствую это своим чутьем. Чутьем черного колдуна.
Прихлебывая зеленый чай, грызу яблоко. Есть на ночь мне никогда не хочется.
Мысли крутились вокруг этих странных убийств. То, что это делал не я, знаю точно, ибо ни помутнениями рассудка, ни провалами в памяти не страдаю. К тому же, мне абсолютно плевать, кто так развлекается. Выяснить это – работа шинигами, а не моя. Но даже если я им поклянусь на Библии, что в этом случае не виновен, они мне не поверят, особенно Хисока. Он, похоже считает, что на свете все плохое происходит исключительно по моей вине.
Ну все, пора спать. Я уже предвкушаю, как устроюсь на кровати со свежим медицинским журналом в руках, как вдруг вспоминаю, что забыл зайти в магазин. Что же я буду есть на завтрак? Многие считают, что колдуны и всякие там маги могут питаться исключительно «дыханием земным, шепотом пламени и красками закатной радуги». А уж таким, как я полагается травиться «испарениями диавольскими, суть людскими страданиями, злобой и ненавистью, диаволом сквозь себя пропущенными»! Нет, я лучше пройдусь до магазина через парк. Лучик света пробирается в щель между косяком и створкой раздвижной двери, крадется по полу к расстеленной на матрасе постели и запутывается в длинных, густых, темно-коричневых волосах. Его собрат падает спящему прямо на лицо. Лежащий молодой мужчина щурится и лениво приоткрывает один глаз. Затем изо всех сил потягивается, как огромная кошка. Медленно идет в ванную, умывается и подходит к домашнему алтарю. Аккуратно поджигает ароматическую палочку, становится на колени и некоторое время молится, а затем переводит взгляд на стойку с двумя мечами. Катана и вакизаси.
…Ория танцует с мечом. По-иному эти движения и не назовёшь. Не даром Мураки так любит наблюдать за тренирующимся самураем откуда-нибудь из окна, не даром Ория позволяет смотреть на это священнодействие только ему. Это не просто набор упражнений, даже… не просто танец. Это сродни полёту двух душ – души меча и души человека – вперед, к свету. Но уже который день полёт прерывается и обе сущности падают в низ с криком подбитой камнем птицы.
Ория вспоминает Мураки.
И он думает, что Кадзутака больше не вернётся.
Не вернется из-за него.
…- Господин, когда нам ждать Вашего возвращения? – пожилая экономка, на которой остается весь ресторанобордель Ории, почтительно склоняется в поклоне. Мибу пожимает плечами и неохотно бросает:
- Я не знаю. Не раньше, чем через неделю. У меня много дел.
Ория немного взволнован. Глубоко внутри, разумеется. Он должен лететь в Токио, улаживать дела с Якудзой. Самурай не любит покидать своего дома. Слишком мало того, что он ценил, осталось в Японии. Хотя ему нравилось выбираться в какие-нибудь тихие и безлюдные местечки.
Ория снова украдкой вздыхает и резко оборачивается к воротам. Снова пусто, лишь ветер гонит несколько листиков и бумажек куда-то вдаль.
Никому-никому мужчина бы не признался в том, что он волнуется вовсе не из-за поездки. Он снова ждет чуда – того, что он все же придёт.
Что придёт Мураки.
***
И снова повествование сворачивается на гордого, но очень раздраженного Орию. Самурай брёл по Токио, матеря сквозь зубы всех и вся. Вечерело, а он так и не нашел ту гостиницу, в которой забронировал номер. У такси, в котором он ехал, заглох мотор. Водитель, дико извиняясь, пытался дозвониться до ремонтных служб, но что-то там у него не получалось с вызовом аварийки (ну нифига себе, прям Россия какая-то, а не Япония. Хотя, наши сами бы все починили за пять секунд. Но данный водитель, увы к славной славянской братии не принадлежал, поэтому носился вокруг машины и Ории с извинениями). Теперь несчастный самурай шел пешкарусом, благо, по заверениям таксиста, было недалеко. Он даже карту нарисовал. То ли Ория повернул эту злосчастную бумажку не так, то ли у водителей собственный, сугубо специфический взгляд на реальность в общем и расположение токийских улиц в частности, но вышел многострадальный парень абсолютно не туда. Теперь он, запутанный окончательно витиеватыми комментариями добрых прохожих, прогуляв по мегаполису часа полтора, тащился через маленький парк. «Нужно снова ловить такси» - думал Ория. Вдруг он увидел за деревьями блеск фар и яркое свечение таблички «Taxi». Это означало, что парк кончался. Вместе с парком заканчивались и его мучения. Позабыв о нечеловеческой усталости и страшном голоде, парень на третьей космической рванул вперед, даже не замечая высокой фигуры с пакетом, идущей по тропинке. Опомнился Ория только тогда, когда налетел на прохожего и с весёлым матерком сбил на землю.
***
Я медленно шёл по парку домой. Ночь была по-летнему тепла, мириады звезд подмигивали мне с бархата неба, луна, хозяйка ночи, скупо дарила свет, дул тихий ветерок, ласково шевеливший ветви деревьев. Идиллия нарушалась только каким-то сумасшедшим, несшимся, сломя голову, через парк. Впрочем, для меня он никакой опасности не представлял…
БАБАХ!!!
Вот тебе и не представлял! Этот псих на полной скорости врезался в меня и сшиб на землю, не забыв крайне непечатно выразить своё мнение о происходящем. К тому же я рухнул на спину, и он теперь лежал прямо на мне, уткнувшись носом в шею. Нет, ну какова наглость!
- Слезьте с меня, пожалуйста! - едва сдерживая рычание, процедил я. Обычно от такого голоса всякие такие убегают без оглядки. Этот же приподнялся на руке, посмотрел мне в глаза и таким знакомым голосом выдал:
- Ой, мать! Мураки!
Да уж, непередаваемые интонации и непечатные выражения были тоже знакомыми. ТАКИМИ знакомыми, что дальше некуда.
- Ория?
- Да, это я.
- Что ты делаешь в Токио?
- У меня здесь дела. А ты?
- Я работаю в одной из клиник.
- Ясно.
- Ория?
- Да?
- Одна просьба.
- Я слушаю?
- СЛЕЗЬ!
Самурай поспешно скатился с меня, вскочил, а затем протянул мне руку. Проигнорировав дружеский жест, я встал сам, отряхнулся. Плащ придется стирать.
Ория бормотал какие-то извинения, пытаясь помочь.
- Вот что. Тебе есть, куда пойти?
- Ну, у меня забронирован номер в гостинице, но я её никак не могу найти.
- Хм? Вот как? – насмешливо выгибаю бровь. Ория слегка краснеет и кратко рассказывает о своих злоключениях. – Может, остановишься у меня.
- Правда? - безразлично пожимаю плечами. Искры в глазах самурая моментально гаснут, однако он согласно кивает головой. Некрасиво, конечно, играть с другом, но я ещё немного сержусь за ту выходку в Ко Каку Рю.
Остаток пути мы проходим, неспешно беседуя. Если у Ории и были какие-то проблемы, он о них не сказал. Он очень не любит рассказывать мне о своих неприятностях. Я тоже не очень распространяюсь о своих затруднениях. Возможно, позже вечером мы будем более откровенны друг с другом, но сейчас не хочется замутнить радость встречи такой шелухой.
Придя, наконец, в квартиру, я внимательным взглядом окидываю Орию. Он выглядит очень устало, но держится прямо, как струна. Как, в общем-то, и всегда. Все тот же дерзкий взгляд янтарных глаз, изгиб упрямых губ, в каждом вздохе – ощущение гармонии и внутреннего покоя, в каждом движении – вызов.
- Марш в ванную.
Я показываю ему нужную комнату, даю полотенце и халат. Мыло, щетка и так далее у Ории свои. Он всегда после приезда в другой город первым делом покупает такие вещи.
Вдоволь наплескавшись, самурай выходит. Я отправляю его в спальню, а сам иду мыться.
… Пока я мылся, Ория заснул. Решив не тревожить его, выхожу в гостиную и ложусь на диван.
***
Ория вздрогнул и проснулся. Вроде, только прилег, прикрыл глаза, дожидаясь Мураки,…и заснул! Гордый самурай поспешно затянул потуже пояс на халате и вышел в коридор. Оглядевшись, он пошел в гостиную, откуда доносилась тихая музыка и лился приглушенный свет.
Войдя в комнату, Ория останавливается и приваливается к дверному косяку, не в силах выдержать открывшуюся картину. Мураки лежал на диване, читал и курил. Чуть влажные, не успевшие высохнуть после душа, волосы потоком жидкого серебра спускались на лицо, закрывая всю правую половину лица. Облачен был Кадзутака в белый, неплотно запахнутый махровый халат, оставляющий открытым часть груди и чуть-чуть живота. Полы халата немного задрались, обнажая стройные длинные ноги. Одна рука аккуратно поддерживала свежий медицинский журнал, а в другой была зажата сигарета.
«Esli b angeli tvoi smogli odnajdi rasskaza-at!
Skolko lun ne nazovi, ya bydu jda-a-at!»
«Что это за песня?» - прилетела в сознание Ории посторонняя мысль, однако тут же быстро вылетела через левое ухо, причем вся красная, как рак, ибо все остальные мысли самурая были полны описаний того, что он хотел сотворить с таким соблазнительным Мураки. Кадзутака был прав в своих предположениях насчет того, что Ория в него влюблен, причем влюблен без памяти. Однако Мураки ясно давал понять, что не видит его в качестве любовника. Чертов маньяк вбил себе в голову, что любимый человек не может быть ещё и другом! Из-за этого Ория никак не мог признаться в своих чувствах, а при любом упоминании о неком приснопамятном шинигами ругался, как потомственный пьяный извозчик, и начинал ссориться с Мураки, ибо снести башку ненавистному Тсузуки пока не представлялось возможным.
Мураки поднес руку к лицу, аккуратно обхватил сигарету тонкими, бледными и невероятно соблазнительными губами, блаженно затянулся. Затем оторвал внимательный взгляд от статьи в журнале и посмотрел поверх очков на застывшего в дверях Орию. Под пристальным взором серых глаз, наполненных туманной поволокой, самурай почувствовал, что неудержимо краснеет, едва справляясь с желанием наброситься на друга прямо сейчас и грубо взять прямо на диване.
- Чего не спится? – удивился Кадзутака.
***
- А тебе чего? Три часа ночи! – как можно более равнодушно пожал плечами Ория.
- Покурить захотелось. И вообще, журнал интересный.
- Бросать тебе надо смолить этой дрянью! – тут же переключился самурай. Чего это он покраснел?
- А сам-то? – ехидно замечаю я. И тут же об этом жалею. Ещё бы! Сравнивать даже дорогие сигареты с трубкой Ории – не просто наглость, а сверхкощунство! Он едва не задохнулся от такого вопиющего святотатства!
- Ну ты даешь! Сравнить эту вонючую гайдзинскую… гадость и цветочный табак?!!! Я уж не говорю о том, как влияют на здоровье никотин и горящая бумага!!! – ловким и быстрым движением Ория подлетает ко мне и выдергивает сигарету из пальцев и тушит её в пепельнице. Ах ты, черт! Я даже не успеваю среагировать – сказывается тяжелый день.
- И что ты предлагаешь? – недовольно хмурю брови я. Ох, Ория, как ты у меня сейчас огребешь!
- Мы купим тебе трубку! Без разговоров, я знаю отличного токийского мастера, - он гордо смотрит на меня, а я удивленно пытаюсь переварить такое заявление. Я и с трубкой!
- Как у Шерлока Холмса? – Ория крутит мне пальцем у виска, но ответить я ему ничего не успеваю, так как на всю квартиру раздается трель дверного звонка. Это кого ещё принесло в три часа ночи?
- Кто это к тебе? – удивляется Ория. Пожимаю плечами:
- Может, квартирой ошиблись?
Звонок повторяется. Тот, кто так трезвонит, явно не знаком с элементарными правилами вежливости. Переливы звонка вгрызаются в уши. Я вскакиваю с дивана и широким шагом подлетаю к двери, распахиваю её на всю ширину. И тут же едва могу подавить удивление, ибо на меня в упор смотрит ну очень мрачный Тсузуки, за спиной которого торчит ещё более мрачный Хисока. Несколько секунд мы пилим друг друга взглядами, а затем я резко захлопываю дверь. Старший шинигами, почти в тот же момент пытается шагнуть в квартиру, но бьется лбом об дверь. Несколько секунд за дверью приглушенно переругиваются, а затем звонок снова начинает звенеть. Я подтягиваюсь и выдергиваю проводки из коробки нудного механизма. Шинигами, осознав, какую полость я им устроил, начали колотится в дверь. Ну, господа хорошие, сами отмывать будете. Затем послышались вопли:
- Мураки, маньяк несчастный, открывай! Мураки, открой, открой, открой, открой, открой! – несколько минут я выдерживаю их шум, а затем снова резко открываю дверь. Тсузуки, стоявший слишком близко, снова получает дверью по пустой голове. Ничего, заживет как на собаке. Или на шинигами. Оглядевшись, я замечаю нескольких заспанных соседей. Я нежно провожу кончиками пальцев по щеке Тсузуки и говорю таким голосом, что уже никто не сомневается, ЧТО мы будем делать:
- Заходите, мальчики.
Немного обалдевшие «мальчики» заходят, разуваются и снимают верхнюю одежду.
- «Оставь надежду, всяк сюда входящий», - вполголоса мурлыкаю я. Шинигами вздрагивают, но решимости, написанной на их лицах, не убавляется.
Мы проходим в гостиную. Ория стоит около стены. При виде ещё одного мужчины в одном халате напарнички дружно краснеют, а затем Хисока резко бледнеет, узнавая самурая. Да, Ория опасен и без катаны. Впрочем, он всегда успеет сбегать в соседнюю комнату за ней. Но вот поведение моего друга меня озадачивает. При виде Тсузуки он становится похожим на рассерженную кошку: глаза превращаются в две узкие щелочки, а пальцы начинают загребать воздух у пояса, словно ища оружие. Может, он злится на него за то, что именно Тсузуки едва меня не убил? Ория, конечно, фиолетовоглазого шинигами не видел, но вполне его представлял (тут Мураки ошибается – Ория мечтал прибить Тсузуки из ревности. Так что, если бы не присутствовал Кадзутака, ходить бы шинигами располосованному вдоль и поперек.).
- Садитесь, - киваю шинигами на свободные кресла. Ория так и застыл, как изваяние, подпирая стену спиной и скрестив руки на груди. – Чай, кофе, чего-нибудь покрепче? Оговорюсь сразу – детям до восемнадцати алкоголь не предлагаю.
Хисока вспыхивает, но выдержки на этот раз хватает обоим напарникам. Правда, оба отказываются от всего предложенного.
- Нам нужно серьезно поговорить. Мы ошибались, - о! Ничего себе – наши идеальные шинигами наконец-то сознались в собственных ошибках.
- Ты не мог убивать тех людей, на этот счет тебя проверил Ватари – у тебя железное алиби.
- «Лошадь сказала, взглянув на верблюда: «Какая гигантская лошадь-ублюдок»». Значит, вы меня спутали с кем-то, господа? Спасибо, что посвятили в ваши дела. Я надеюсь, это все? – Хисока гневно вздергивает голову, но Тсузуки успокаивающе кладет ему на плечо руку.
- Нет. Мураки, мы… должны объединится.
- ЧТО?!! – от моего ледяного тона не только шинигами, но и Ория, покрепче вжимаются спинами в спинки кресел и стену. Это… это… это даже не смешно!
- Послушай, Мураки! – Тсузуки порывисто вскочил и попытался подойти ко мне, но произошла роковая случайность – он зацепился тапочкой за ковер и рухнул, как подрубленная сосна, прямо мне на колени! Воспользовавшись моментом, я ласково обхватываю мою бывшую куклу за голову и жарко шепчу ему на ушко:
- Так вот для чего ты хотел со мной объединится, да?
Красный, как рак, Тсузуки вырывается из моих объятий и снова плюхается в кресло, Хисока что-то ворчит, а со стороны Ории доносится весьма плотоядное рычание. Да что это с ним сегодня, в самом-то деле?
- Ну что, господа, начнем торги? – вопросительно выгибаю бровь я.

В общем, они меня уболтали. «Сломался» я на обещании помощи со стороны Ватари в экспериментах и весьма приличной суммы денег (чуть позже Ватари и Тацуми гонялись за наобещавшими такое напарничками часа полтора по всему Департаменту, пока не поймали, а затем защекотали Хисоку и задразнили Тсузуки пирожными). Да и потом, так я весьма продуктивно смогу отравлять существование этим двоим. Ну, и интересно, конечно, поучаствовать в очередной авантюре и познакомиться с тем таинственным маньяком. Вместе со мной в непобедимую компанию напросился мрачный Ория. Кажется, Тсузуки имеет реальные шансы не дожить до следующей недели.
Я поселил шинигами у себя в гостиной, ибо им «не хотелось тратиться на гостиницу». А, всё рано, мне уже слишком лень спорить. Получив постельное белье, одеяла и подушки, они уже было намылились дрыхнуть, но я остановил их в дверях окриком:
- Ничего не забыли, господа любезные?
- Нет, - удивленно обернулись они. Я стоял, держа на вытянутой руке ведро с водой и двумя тряпками.
- Вы, кажется, в мою входную дверь ногами колотили. Марш отмывать, и если я завтра обнаружу грязь, ночевать дальше будете на коврике с той стороны двери. Да, к стати, отмоете – не забудьте запереть дверь, сполоснуть и убрать в туалет ведро, а так же прополоскать и повесить сушится тряпки.
Сказав это, я эффектно развернулся и ушел в спальню к хохочущему Ории. Оба шинигами, понурые, как замаравшиеся щенки, побрели наводить чистоту.
Мы с Орией легли по разные стороны от кровати, ибо каждый пытался уступить её другу, в результате чего постель так и осталась пустая. Уже засыпая, я слышал тихую перебранку шинигами и сопение спящего Ории. Отчего-то мне стало настолько уютно, что я мгновенно провалился в сон.
P.sМураки шикует знанием мировой культуры. Сначала он слушает песню «Ангелы» группы Би-2 (не надо спрашивать несчастного автора о том, где он про неё узнал и где приобрел диск – все вопросы к Мураки), затем цитирует строчку из «Божественной комедии» Данте (если я не ошибаюсь), а затем приводит цитату из «Стихов о разнице вкусов» Маяковского
Глава 3. В тихом омуте… водятся черти, водяные, русалки, лягушки и Мураки. Куда же без него?
Утром шинигами быстренько вымелись из квартиры за вещами в гостиницу, пообещав заодно поискать зацепки по делу. За них я не волновался, вернутся они только ближе к вечеру, благо, у меня нашелся запасной комплект ключей, а у меня ещё целый выходной впереди, однако мне пришлось выбираться из постели, чтобы явиться к директору за отпуском. Я не я, но эта скотина мне ещё приплатит, чтобы я недельки две не выходить на работу. На кухне одуряюще пахло зелёным чаем. Ория уже давно проснулся и приготовил очень вкусный завтрак из весьма скудного ассортимента продуктов.
В клинику он увязался со мной.
***
Директор частной токийской клиники «Wsechtonada Miizlechim» раздраженно поглядел на высокого молодого мужчину в длинном белом плаще (и это не смотря на такую жуткую жару!) и очках. Как же он ненавидел этого доктора Мураки! Привыкший командовать и видеть беспрекословное подчинение, низенький, толстенький и лысый, как коленка, директор Омаяда явно комплексовал пред красивым и презентабельным хирургом. К тому же это гордое и независимое поведение, поступки, идущие вразрез с прямыми приказами, сильная воля и полнейшее пренебрежение статусами типа «простой, зачуханный докторишка» и «мудрый командир-директор» подавляли толстячка. К тому же ехидный голос, язвительные комментарии, сопровождаемые насмешливыми взглядами из-под очков, просто добивали чувство собственного достоинства Омаяды. Естественно, директор ненавидел Мураки всей своей душой. Тот, в общем-то, отвечал начальнику полной взаимностью.
- Как вы не понимаете, Мураки-сан. Я не могу отпустить вас в отпуск посреди сезона, после двух недель вашей работы в нашей компании и с только что прооперированным пациентом, которого вы должны курировать, - сказал директор, без конца перекладывая бумаги и не поднимая глаз, надеясь на то, что Мураки прочувствует момент и свалит работать.
- Ерунда. В клинике достаточно опытных врачей, которые смогут справится с такой простой задачей, как уход за пациентом. К тому же я, пожалуй, смогу приходить изредка для контрольной проверки.
- Нет, нет, я все же не могу, надеюсь, вы меня понимаете?
- Вот как? – тон Мураки был настолько ледяной, что мог на лету заморозить даже сузаку, вызываемую Тсузуки. Директор поднял глаза и тут же об этом пожалел, ибо взгляд мятежного хирурга теперь не напоминал ехидный даже с очень большой натяжкой. Теперь на Омаяду из серых глаз смотрела смерть, притаившаяся на дне стальных озер с вертикальными омутами зрачков. Пухлик вздрогнул и отступил:
- Хорошо, семнадцать дней полностью ваши.
- И за счет клиники?
Директор прокудахтал что-то полузадушено-возмущенное, однако снова натолкнулся взглядом на глаза Мураки и только придушенно пискнул:
- С-согласен, отпускные вам выдадут в кассе. В-вот вам разрешение.
Хирург холодно поблагодарил, забрал бумагу и вышел, не попрощавшись.
Омаяда с трудом перевел дух, вытер пот со лба сложенным платочком, ослабил галстук и выхлебал не меньше литра воды. И лишь через полдня он смог нормально работать, не вздрагивая от любого шороха.
***
Ория ждал меня у входа в клинику. На этот раз самурай лишь чуть-чуть уступил своим привычкам, связав длинные волосы на конце шнурком и поменяв любимое кимоно на желтую китайскую безрукавку и темно-оранжевые китайские широкие штаны, схваченные завязками на щиколотках. Обул он черные китайские же туфли (кто читал или смотрел «Ранма ½», поймет, о чем я). Выглядел он в этом наряде весьма и весьма привлекательно.
- Куда пойдем? – интересуюсь я. Сейчас мне хочется одного – под душ и спать. Однако ответ Ории повергает меня в ступор:
- В табачную лавку – выбирать тебе трубку.
- Ты ещё не отказался от этой затеи?
Он только фыркает и отворачивается к дороге.
- Я не буду курить трубку! – возмущенно сообщаю я это его спине, ибо Ория уже ловит такси.
***
Лавочка располагалась на самой окраине Токио. Сторонний человек врятли бы нашел ее в этом бедняцком квартале, среди домишек, вышвырнутых за борт огромного лайнера под названием «мегаполис Токкайдо». Среди перекошенных и покосившихся лачуг неяркая вывеска «Рай для курильщика» совершенно не выделялась. Я уже начал подумывать, что мы ошиблись адресом, но Ория уверенно скользнул в дверь, потянув меня за собой.
Звякнул колокольчик. Лавочка была погружена в приятный полумрак и оказалась на удивление чистой. Внутри стеклянных витрин на матерчатых подушечках покоились всевозможные мундштуки и трубки, а так же кисеты с табаком. На звук колокольчика из подсобки выкатился пожилой китаец, ростом и пропорциями здорово напоминающий колобка. В черной косе, достававшей до колен, продавца, сверкали нитки седых волос. Он разулыбался и сердечно поздоровался с Орией, обняв его и уткнувшись на пару секунд носом в живот самурая…
- Трубку, говорите, юноши? Для Мураки-сенсея? Врятли я найду подходящую. А вот мундштук… - с этими словами Лю Цзин (так звали продавца) резво убежал в подсобку. Несколько минут оттуда слышались неясные бормотания, грохот и причитания, а затем продавец вернулся, гордо неся штабель из коробок. Я хотел было подойти посмотреть, но Ория попросил меня «поболтаться где-нибудь у стоек, пока я тебе подарок выбираю». Подозреваю, что он с радостью добавил бы парочку лесных эпитетов в мой адрес, но сдержался – он знает, что при посторонних я этого не вытерплю. Хотя, глядя на бешенную энергию самурая и Лю Цзина, выбирающих мне подарочек, я мысленно радуюсь, что не подошел.
Наконец сияющий Ория шлепает на кассовую стойку деньги, любезно прощается с продавцом (я тоже вежливо киваю), и мы выходим.
- Ну? – спрашиваю я.
- Дома отдам! В торжественной обстановке! – заявляет самурай, разворачивается и широким шагом устремляется вперед. Люблю смотреть на такого Орию, на человека, скинувшего все маски и полного кипучей энергии. Жаль только, он нечасто может показать себя таким.
Я скептически и громко фыркаю и отправляюсь следом за другом.
***
Вымытый и закутанный в свой любимый коричневый халат Ория ждал Мураки, плещущегося в душе, в спальне. Он уже предвкушал процесс дарения трубки, как вдруг из ванной вышел Кадзутака, сразу заполнивший все мысли влюбленного самурая. Мокрые волосы, влажная кожа, мириады стекающих по бледному стройному телу капелек, впитывающихся в ворс ковра и ткань полотенца, обернутого вокруг бедер. Больше на нем ничего одето не было, если, конечно, не считать очки одеждой. Впрочем, очки ничего и не прикрывали. Несчастный Ория почувствовал, что краснеет, но оторвать взгляда от своего друга, похожего на языческого Бога, непонятно как спустившегося на землю.
***
Я вышел из ванны со стойким желанием закурить. В комнате ощутимо пахло табаком Ории. Хм, он уже успел? Сам Ория сидел на кровати с коробкой в руках и медленно заливался краской. Да что это с ним, в самом-то деле? Может, он заболел?
Я присел на край кровати рядом с другом, вопросительно посмотрел на коробку. Ория намек понял. Торжественно приосанившись, он снял с коробки крышку и провозгласил:
- Вот. На удачу.
Мундштук действительно очень красивый – из слоновой кости, со сложным узором, изображающим переплетения лозы. Дорогая игрушка.
- К нему специальные сигареты. Я купил три пачки на первое время, потом сам докупишь.
- Спасибо, Ория! – сердечно благодарю. Он продолжает краснеть. – Я раскурю?
- Давай помогу! – восклицает самурай, забирает у меня мундштук и сигареты и отпрыгивает куда-то за мою спину, чтобы я не мог его достать. Я потихоньку начинаю злиться. То Ория краснеет, как юная девица, то теперь считает, что я не смогу раскурить сигарету? Я раздраженно отворачиваюсь.
Внезапно Ория придвигается ко мне, прижимается грудью к моей спине. Перед моим носом появляется его ладонь с зажатым между тонкими пальцами мундштуком и тлеющей сигаретой. От удивления я слегка приоткрываю рот. Самурай немедленно пользуется этим и аккуратно проталкивает кончик мундштука между моих зубов. Моих губ касаются шершавые пальцы, пряный, сладковато-горький дым проникает в легкие, а спине (да и не только) уже просто обжигающе жарко от неимоверного тепла Ории, навалившегося сзади. А потом он кладет голову мне на плечо и,… влажный и горячий язычок аккуратно касается моей шеи, принимается ласкать… Мр-р-р-р!!! Стоп! Это я только что едва не замурлыкал вслух?! Так, пора сворачивать это безобразие!!!!
- ОРИЯ!!! Потрудись пожалуйста,…
- Всегда пожалуйста! – пошло хихикает наглец и слегка прикусывает мне мочку уха, играя языком с сережкой. Вот черт!
-…Объяснить мне свое поведение! – рявкаю я и пытаюсь стряхнуть самурая. Дело не в том, что я не хотел секса с Орией. О нет, в этот момент я просто жаждал его, но превращать своего единственного друга в любовника!
Он же на миг остановился, а затем принялся ласкать мой торс руками.
- Знаешь, Кадзу, я уже довольно давно тебя хочу. А ты вдолбил себе в голову, что дружба и секс – вещи несовместимые. Знаешь, это на тебя так непохоже…
- То есть, ты намекаешь, что я трахаю все, что шевелится?
- Ну да, а все, что не шевелится, шевелишь сам и тоже трахаешь.
Фыркаю:
- Ну, спасибо!
- Не за что. Я снова хотел было заявить Ории о том, что не собираюсь спать с другом, но…. Да плевать мне на все это! Иногда полезно совершать безумные поступки!
Я разворачиваюсь и притягиваю к себе несносного самурая. Ну что ж, ты сам этого хотел! Я глубоко целую его в губы, проникая языком внутрь рта. Ория заваливает меня на спину, его руки жадно бродят по моему телу, губы неистово терзают мои, он трется об меня бедрами, это так сладко, что я терплю из последних сил, чтобы не застонать, но тут же чувствую усмешку Ории – он знает это, он чувствует, но тут же сам едва сдерживает рвущиеся из груди стоны, какой же ты чувствительный, мой малыш! И сладкий…
Я не понимаю, сколько времени мы метались по кровати, лаская друг друга, я перестал чувствовать время, не понимал, где верх, а где низ, да и вообще понятия «пространство» и «реальность» больше не существовали – только Ория и его нежные, удивительно теплые янтарные глаза. Стоны сплетались в причудливую музыку, души раскрывались навстречу ласкающим прикосновениям, а внизу живота нарастало томительное напряжение, когда я внезапно почувствовал руку Ории на своих ягодицах, медленно подбирающуюся к самому сокровенному. Решил побыть сёме? Не выйдет, дорогой!
Я одним сильным рывком опрокидываю самурая на спину, закидываю его ноги себе на плечи и одним рывком вхожу полностью, безо всякой подготовки. Он выгибается так, что я всерьез опасаюсь того, что позвоночник котенка (о Боже, я назвал его котенком?) не выдержит и переломится. Ория хрипло и громко кричит, а затем глубоко впивается ногтями в мои ягодицы, притискивая меня ещё сильнее. Итак, ты принял игру!
Теперь нет никакой нежности, чувства сгорают во всепожирающем пламени желания и страсти, захлестывающих с головой. Ория продолжает кричать, надрывая связки, глубоко царапает мою спину и ягодицы ногтями, вжимает меня в себя. Я же неистово толкаюсь в него, вцепляюсь ногтями в его бедра. Самурай резко скидывается, целует меня в шею, оставляя синяки. В ответ я кусаю его за плечо, глубоко, до крови. На несколько секунд мы оба замираем, глядя на алую влагу, текущую из раны. Затем он хрипло стонет:
- Кадзу… не останавливайся, мать твою, СИЛЬНЕЕ!
- Какой ты нетерпеливый, О-ри-я-аааа!
Толчки становятся все быстрее и глубже, и, наконец, мы кончаем одновременно, обессилено падая на простыни. Несколько минут я ничего не соображаю от силы оргазма, а затем замечаю шевеление своего любовника. Он тянется ладонью вниз, проводит пальцем по моей мгновенно возбудившейся от таких телодвижений плоти, собирая капельки спермы, подносит испачканную руку к губам, медленно слизывает,… а затем резко переворачивает меня на спину. Что, опять попытки стать сёме? Но нет, Ория насаживается на меня сам, а затем бешенный ритм вновь захлестывает нас. Какой же он тесный и горячий, и такой гибкий!
При приближении оргазма он сильно запрокидывает голову назад, отчего длинные волосы прямо-таки хлещут его по спине. Зрелище это безумно возбуждает, ускоряя развязку…
- О-о-о-ори-и-и-и!!!!
- Ка-а-адзу-у-у-у-у-у-у!!!!
Два крика сплетаются в один, унося наши души куда-то вверх…
***
Минут через пятнадцать:
- Кадзу?
- А?
- Давай ещё?
- Сколько захочешь, котенок, сколько захочешь….
Он тихо смеется и накрывает своими губами мои…
***
Короче, мы не вылезали из постели до вечера. Часов в восемь я, шатаясь и поддерживая Орию, добрел до ванной и наскоро обмыл нас. Затем мы просто рухнули в кровать и мгновенно отрубились…
…пока примерно через час нас не разбудил настойчивый стук в дверь и вопли:
- Мураки, гад! Мибу-сан! Откройте же!
Ах так! Значит, как Мураки, так гад, а как Ория, так «Мибу-сан»! Ну все! Я ссыпаюсь с кровати, ищу что-нибудь надеть… Ничего! А, ладно! Обматываю вокруг бедер простыню, аналогично драпирую сонного Орию, уже подхватившего катану, дабы собственноручно порешить всяких… шинигами, нарушивших наш покой.
С веселым матерком самурай распахивает дверь… и тут же забывает про месть, ибо выражение лиц Тсузуки и Хисоки надо было видеть!
Ещё бы! На пороге стоим мы – мрачные, помятые, с растрепанными и спутавшимися волосами, с опухшими от поцелуев губами, расцарапанные, украшенные цепочками засосов и следами укусов. Вдобавок на нас, едва прикрывая наготу, «одеты» две простыни в подозрительных беловатых пятнах, а на заднем плане эдаким пасторальным фоном стоит абсолютно раскуроченная кровать!
- Видок у нас, конечно, заебанный, - первый приходит в себя Ория, - но на кой хер на нас так пялиться?
Первым справляется со своим шоком Хисока:
- Да как вы могли! Мы весь день вкалываем, а вы тут… фигней страдаете!
- Малыш…
- Я тебе не малыш, Мураки!
- Останешься малышом, пока не поймёшь, что секс – это не фигня, - пожимаю плечами я, вгоняя его в абсолютный ступор. Зато очнулся Тсузуки.
- Мы же такого не делаем!
- Моя квартира, что хочу, то и делаю. Не устраивает – место на коврике по ту сторону двери всегда вакантно. Хотя, вы тоже можете потрахаться, если хотите. Только два момента – за собой убираете и за нами не подглядываете, - говорю это абсолютно равнодушно, хотя в душе уже давно смеюсь над вытянувшимися лицами шинигами.
Я нагло притягиваю Орию к себе за талию и резко захлопываю дверь. В квартире воцаряется гробовая тишина. Самурай грациозно изгибается в моих объятиях, а затем разражается безумным хохотом. За дверью слышится стук падающего тела, а затем раздается голос Тсузуки:
- Хисока! Что с тобой?!
Ория хохочет ещё сильнее, утирая счастливые слезы. Я затаскиваю его в ванну под холодный душ. Мы уже отдохнули, надо работать.
Когда мы вылезли, самурай предложил:
- Может, кофе? Или чаю?
- Кофе на ночь – вредно. Лучше крепкого чая с сахаром – это должно придать бодрости и восполнить энергозапас.
Ория фыркает и идет на кухню. Интересно, чем заняты Тсузуки и Хисока? Если старший шинигами не воспользовался обмороком своего напарника, то он – идиот.
Мы грациозно вплываем на кухню…. Да. Тсузуки полный, окончательный и бесповоротный и-д-и-о-т! Когда мы вошли, он бестолково суетился вокруг припадочного эмпата, пытаясь всунуть ему в руки чашку чая. Мальчишка отворачивался от него с самым страдальческим выражением лица. Мда, придется нарушить идиллию.
Я прохожу к горячему чайнику, пока Ория роется на полках, доставая стаканы и заварку. Шинигами пилят нас взглядами, но мы так же гордо и независимо удаляемся.
Следующие полночи мы проводим за компьютером. У меня есть стационарный и ноутбук, поэтому работали мы вдвойне продуктивнее. Результат, правда, оказался неутешительный – почти никакой информации, кроме общественно доступных новостей. Наконец я решаю, что на сегодня хватит, выключаю компьютер и, сладко потягиваясь, иду вытаскивать Орию из-за лэптопа. Он тоже ничего не нашел, но мне, в общем-то, плевать. Это работа шинигами, для меня череда загадочных убийств – гарантированно оплаченный способ развеять скуку.
Засыпаем мы, едва свалившись на кровать.Утром меня поднимает будильник. Черт побери, сегодня – обязательный обход. Ну, Омаяда, я ещё посмотрю на цвет твоей крови…. Из кровати меня выпихивает сонный Ория, отрубившийся повторно после изгнания меня из-под одеяла.
…Жутко не выспавшийся и уставший, я пытаюсь создать иллюзию кипучей деятельности, пересмотрев отчеты, осмотрев пациента и накарябав пару строк в заметках по уходу за больным. Парень потихоньку поправлялся, волноваться было не за что, и я уже собрался уходить,… когда он внезапно открыл глаза! Увидев меня, юноша дернулся в сторону, глядя на меня полными ужаса глазами.
- Тихо, тихо, что случилось? – ласковый тон пополам с гипнозом успокаивают его и он сипло (сказывается только что зашитая шея) прошептал:
- Простите, доктор, я думал, это опять они…
Я непонимающе хмурю брови:
- Кто «они»?
По его лицу пробегает тень ужаса:
- Те люди. Те, кто зверски убивал юношей и девушек… Они пытались убить и меня… Глава 4. Не было печали - Мураки мы позвали!
Домой я пришел, полностью погруженный в раздумья. Никого не было. На разведку ушли, что ли? Хотя, мне, в общем-то, без разницы. Я решительно направился в ванну. Дела подождут, мне срочно требуется все хорошенько обдумать.
***
Тсузуки тяжело вздохнул и вошел в квартиру. Жить не то что в одной квартире с Мураки, а с ним под одной крышей – мысль настолько дикая, насколько реальная теперь.
Хисока опять дуется….
Пребывая в глубочайшей депрессии, шинигами не заметил, как ноги сами донесли его до кухни, довели до холодильника. Словно в тумане Тсузуки сожрал три пирожных, затем несчастливо вздохнул и пошел в ванную освежиться. То, что из ванной доносились звуки льющейся воды, парня абсолютно не тревожило, мысли его были заняты исключительно Хисокой. Он вошел, пару секунд пытался сконцентрировать внимание на каком-нибудь объекте… а затем углядел-таки моющегося Мураки! Мигом вспыхнувший шинигами попытался сдать назад, но тут хирург обернулся и буквально пригвоздил несчастного взглядом. Брови его насмешливо выгнулись, а затем Кадзутака грациозно вышел из ванной, подошел к абсолютно офигевшему от такого поворота событий Тсузуки.
- Вот ты и пришел ко мне сам, моя любимая кукла…
Мураки нежно провел пальцами по щеке Тсузуки, оставляя мокрую дорожку, затем резко подался вперед и вбок, подхватывая шинигами и прижимая его к стене, заведя руки парня ему за голову.
- М-мураки! – придушенной мышкой пискнул Тсузуки, отпихивая не в меру шустрого хирурга.
- Что? – невинно поинтересовался Кадзутака, вцепившийся в парня мертвой хваткой.
Внезапно в комнате раздался плотоядный рык. Не успели двое развратников обернутся посмотреть, что за чудо сбежало из зоопарка, как мощный удар в челюсть отшвырнул Тсузуки в угол.
На пороге ванной высился грозный и прекрасный в гневе Ория, яростно пыхтевший, как сломавшийся бронепоезд.
- Что? – вполне натурально удивился Мураки. Тсузуки истово молился, прощаясь с загробной жизнью.
- НИЧЕГО!!! – Ория навис над Мураки и принялся вопить:
- Я! ТЕБЕ! Душу открыл!!!!! А ты!! Наплевал на меня, как последняя скотина! Только стоило отвернуться, а ты уже ухлестываешь за всякими! У-у-у-у-у, некрофил обдолбаный! А как только он тебя снова проткнет за домогательства, так примчишься в Ко Каку Рю за халявной медпомощью! А ты чего скулишь (это уже Тсузуки; Мураки потихоньку закипает, но гневного Орию не перебивает)? Думаешь, раз он тебя домогается, значит – любовь до гроба… или, пардон, после? Надеешься на историю со счастливым концом?
Голос Ории, до того сочившийся ядом, внезапно садится до едва слышного шепота:
- У историй, где замешан Мураки, не бывает счастливого конца…
Самурай внезапно разворачивается на пятках и стремительно уходит куда-то вглубь квартиры, прямой и гордый, как всегда.
- Я же предупреждал, Ория, что нам лучше остаться друзьями.
Он едва заметно вздрагивает, но не оборачивается и не замедляет шаг.
***
Ория-Ория, глупый самурай. Я же говорил, что я ОБЯЗАТЕЛЬНО предам своего любовника. Особенно своего любовника. Это у меня в крови.
Ория зашвыривает свои вещи в спортивную сумку, рядом носятся Тсузуки и вернувшийся Хисока, стараясь отговорить парня не уходить. Пусть…
Я уже давно сижу, одетый, в гостиной и курю сигарету (ни за что больше не притронусь к мундштуку), глядя в окно.
…Измена у тебя в крови, Кадзу…
Вздрагиваю, будто взаправду слышу голос моего умершего «папочки». Неужели я стал таким, как он? Нет, не сравнимо. Мама была беременна, а отец…
Ч-черт! Так и знал – не надо было затевать этой игры в любовь с Орией…
Значит, это была игра…. Значит,… Ория…тоже… всего лишь… моя кукла?
Подумать так – значит обречь себя на вечное одиночество…
***
Чуть позже, когда страсти улеглись, мы устроили некий военный совет на кухне. Выяснилось, что шинигами так ничего и не нашли. Тсузуки уже было предложил расходиться, но я внезапно сказал:
- Я знаю, где они прячутся.
- ЧТО?!!!! – слаженным ревом меня едва не вымело из кухни.
- Я знаю, где они прячутся. И если вы, господа, дадите мне слово, я вам охотно поведаю о них, - под моим насмешливым взглядом шинигами и Ория снова расселись по местам.
– Это