Фаина Георгиевна Раневская. И этим всё сказано...


Настоящая фамилия Раневской ― Фельдман. Она была из весьма

состоятельной семьи. Когда Фаину Георгиевну попросили написать

автобиографию, она начала так: "Я ― дочь небогатого

нефтепромышленника…"

Дальше дело не пошло...


Сотрудница Радиокомитета N. постоянно переживала драмы из-за своих

любовных отношений с сослуживцем, которого звали Симой: то она рыдала

из-за очередной ссоры, то он ее бросал, то она делала от него аборт…

Раневская называла ее "жертва ХераСимы".


Актеры обсуждают на собрании труппы товарища, который обвиняется в

гомосексуализме: "Это растление молодежи, это преступление…"

― Боже мой, несчастная страна, где человек не может распорядиться

своей жопой, ― вздохнула Раневская.


Когда в Москве, на площади Свердлова, установили памятник Марксу

работы Кербеля, Раневская прокомментировала это так:

― А потом они удивляются, откуда берется антисемитизм. Ведь это

тройная наглость! В великорусской столице один еврей на площади имени

другого еврея ставит памятник третьему еврею!


― Как жизнь, Фаина Георгиевна?

― Я вам еще в прошлом году говорила, что говно. Но тогда это был марципанчик.

Сказка - это когда женился на лягушке, а она оказалась царевной.

А быль - это когда наоборот.


―

Старость, говорила Раневская, это время, когда свечи на именинном

пироге обходятся дороже самого пирога, а половина мочи идет на анализы.


Обсуждая только что умершую подругу-актрису:

― Хотелось бы мне иметь ее ноги ― у нее были прелестные ноги! Жалко ―

теперь пропадут…


Раневская и Марецкая идут по Тверской. Раневская говорит:

― Тот слепой, которому ты подала монетку, не притвора, он

действительно не видит.

― Почему ты так решила?

― Он же сказал тебе: "Спасибо, красотка!"


Раневская постоянно опаздывала на репетиции. Завадскому это надоело, и

он попросил актеров о том, чтобы, если Раневская еще раз опоздает,

просто ее не замечать.

Вбегает, запыхавшись, на репетицию Фаина Георгиевна:

― Здравствуйте!

Все молчат.

― Здравствуйте!

Никто не обращает внимания. Она в третий раз:

― Здравствуйте!

Опять та же реакция.

― Ах, нет никого?! Тогда пойду поссу.



― Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим,

― требует капризная молодая актриса.

― Все будет настоящим, ― успокаивает ее Раневская. ― Все: и жемчуг в

первом действии, ― и яд в последнем.



― Я не пью, я больше не курю и я никогда не изменяла мужу ― потому

еще, что у меня его никогда не было, ― заявила Раневская, упреждая

возможные вопросы журналиста.

― Так что же, ― не отстает журналист, ― значит у вас, совсем нет

никаких недостатков?

― В общем, нет,― скромно, но с достоинством ответила Раневская.

И после небольшой паузы добавила:

― Правда, у меня большая жопа и я иногда немножко привираю…



В переполненном автобусе, развозившем артистов после спектакля,

раздался неприличный звук. Раневская наклонилась к уху соседа и

шепотом, но так, чтобы все слышали, выдала:

― Чувствуете, голубчик? У кого-то открылось второе дыхание!



Знакомая учительница биологии решила на примерах доказать Раневской,

не вынимающей изо рта папироски, вред курения и питья. Берет червяка,

бросает в стакан со спиртом. Он сразу издох. Бросает второго червяка в

стакан с никотином ― тот же результат. Бросает червяка в стакан с

яичным желтком ― червяк живет.

― Ну, и какой вывод из этого можно сделать?

Раневская:

― Только один: если не пить и не курить, то в яйцах черви заведутся!



Во время гастролей во Львове ночью, выйдя однажды на балкон гостиницы,

Фаина Георгиевна с ужасом обнаружила светящееся неоновыми буквами

огромных размеров неприличное существительное на букву "е".

Потрясенная ночными порядками города, добропорядочно соблюдавшего

моральный советский кодекс днем, Раневская уже не смогла заснуть и

лишь на рассвете разглядела потухшую первую букву "М" на вывеске

мебельного магазина, написанной по-украински: "Мебля".



Раневская приглашает в гости и предупреждает, что звонок не работает:

― Как придете, стучите ногами.

― Почему ногами, Фаина Георгиевна?

― Но вы же не с пустыми руками собираетесь приходить!



Ткань на юбке Раневской от долгой носки истончилась. Фаина Георгиевна

скорее с удовольствием, чем с сожалением, констатирует, глядя на

прореху:

― Напора красоты не может сдержать ничто!

Женщины, конечно, умнее.

Вы когда-нибудь слышали о женщине, которая бы потеряла голову только от того,

что у мужчины красивые ноги?