В 4. 30 утра я был зарезан насмерть опасной бритвой.

        Начиналось всё исподволь, с долгих томительных сборов. Я куда-то уезжаю, очень далеко и надолго. Укладываются вещи, рядом потерянно стоит осунувшаяся Н. Планировка нашего жилья (вряд ли можно назвать его «квартирой») напоминает квартиру Аглаи, только из окон (первый этаж) открывается раздольный зимний русский пейзаж. Рядом Лёша Булавин в длинной серой рубахе навыпуск, с тяжёлым крестом на шее, и игумен Иннокентий в чёрной рясе. Я беру пакет со всеми оставшимися у меня долларами и вручаю им на сохранение. Они принимают, уверяют, что сохранят, и благословляют меня. Все выходят, но напоследок я ещё зачем-то заглядываю в маленькую комнату, налево по коридору (как у Аглаи). Затем выхожу, сажусь в сани и уезжаю.

        Следующий эпизод: у меня в руках опасная бритва. Я поигрываю ею, кому-то угрожая: то ли в шутку, то ли всерьёз (скорее всё же в шутку). После этого уже сижу в ванне, довольно большой, опершись на бортик локтями. Ко мне подходит и присаживается на корточки рядом с ванной какой-то человек лет тридцати пяти. Он черняв, с кратчайшими волосами, у него интересное, располагающее к себе лицо (обаятельный), но вместе с тем чувствуется, что за этим обаянием такое скрывается... В руках у него опасная бритва. Мы ведём с ним какую-то шутливую, ни к чему не обязывающую беседу. Он всё время обаятельно улыбается. И вдруг проделывает два-три молниеносных, совершенно неуловимых движения правой рукой — и замирает, выжидающе глядя на меня. Я ровным счётом ничего не чувствую: ни боли, ни страха. Проходит некоторое время, мы оба по-прежнему напряжённо ждём. И вдруг у меня из затылка (точнее, из-под основания черепа) сильнейшей струёй начинает хлестать кровь. Только тогда я понимаю, что он перерезал мне бритвой артерию (интересно, какую?). Кровь хлещет, стекая тёплой струёй мне на спину. Её поток настолько силён, что я понимаю: всё, это конец. Опять же нет ни боли, ни страха, а есть спокойное осознание и мысль: так вóт как это происходит... В глазах появляются какие-то чёрные шарики, дыхание вот-вот прервётся — и тут я просыпаюсь.

        На часах в кухне было 4. 30 утра.