30 ноября 2008 г.

Сегодня во сне я фотографировал Бога. Ни много, ни мало. Сначала на мобильный телефон, а потом попытался снять его фотоаппаратом.
Причем, перед тем я изо всех сил карабкался чуть ли не на четвереньках в какой-то класс, а потом, плюнув, спустился вниз, в огромную аудиторию, где и встретился с одним интересным человеком. Не помню, кто это был – кажется, Маяковский. Тем не менее, он однозначно признал меня за… Сталина и был весьма откровенен со мной.
Столы этой аудитории были разрисованы всякой всячиной, как это часто бывает, однако мы уселись там, где были изображены эльфийские руны.
Люди вокруг нас безостановочно шумели, но мы не обращали на них никакого внимания и увлеченно беседовали.
Так, я рассказал ему, что незадолго до нашей встречи я еле спас от расправы свою мать, Келебриан, дочь Галадриэли (еще почему-то уточнил я). Я ввел ее в Совет, который решал судьбы мира и каждого конкретного человека. Таким образом, я мог за нее не беспокоиться, ибо время было тревожное, военное.
Например, я спал рядом с псом, остро чувствовавшим малейший шорох, едва спасшись от преследования. Оно началось с того, что я отшвырнул вцепившееся мне в палец существо с горящими от бешенства глазами, и удар был настолько силен, что на него сразу же налетели падальщики.
После этого я кружил по каким-то холмам и низинам, надеясь хитростью обмануть противника, ибо физически он явно был мне не по силам…

Все это я излагал своему спутнику, когда вдруг внезапно стемнело.
Я поднял взгляд на сине-черное небо, и луна, постепенно трансформировавшись в очертания образа с иконы, отступила на задний план. Образ наполнился красками, и я собственными глазами узрел Бога, восседавшего на троне из облаков.
Я схватился за мобильный телефон, дабы немедленно сохранить его для себя, но почему-то не попадал на нужные кнопки.
Наконец, мне удалось снять и Бога, и лунное затмение, и хотя снимки получились не столь хороши, сколь могли бы, я удовольствовался и этим.
При этом, я тонко подметил еще одну любопытную деталь: и само небо, и величественная фигура на нем, похоже, были лишь шедевром незримого художника. Под этой фигурой белыми буквами было отпечатано имя ее автора. И мое имя.
Несколькими «этажами» ниже декорации резко менялись: там за столиком кафе сидели Адам и Ева, споря о предназначении полов.
Я заскучал, и сам словно «вышел» из сна, точнее, из этого его элемента, переместившись в другое время и в другие края. Там я очутился в объятиях мужа, и, закрывая глаза, шепнул ему: «Спи, Элессар…».