Такое любимое тело, идеально сложенное по золотому сечению, искусанное, со следами от связанных рук, с татуировками, долговязое, расслабленно утомленное.
Я абсолютный собственник, меня не устраивает красота «где-то там», мне хочется чтобы она была моей, здесь и сейчас, прикованной к батарее, с завязанными глазами и кусочком льда тающем в ложбинке у шеи.
Восточные пряности и ваниль, гвоздика и кардамон, черный перец с карамельной патокой — я смешиваю невозможное, кидаю на сковородку со сладко шипящим растопленным маслом и заливаю сверху вином с оливками. Разливаю по бокалам и несу обратно в спальню — спаивать своими зельями, своими приворотными снадобьями, посвистом птицелова — тихой ритмичной мелодией, мантрами слов, что обещают все что угодно.

А скоро мне надо собираться и уезжать — каждое утро я привычно откапываю из песка колеса пыльной машины, откапываю и все равно не уезжаю.
И говорю в дрожащий от высокой температуры воздух, роняю тяжелые слова: «Как только мне надоест».
Спускаюсь в люк подводной лодки посреди Ас-сахры — вторая мировая, она затонула когда-то - и прохожу в жилой отсек, уже улыбаясь, уже тихонько, стаскиваю на ходу тяжелые сапоги, уже предвкушая.

А воздух, там, наверху, также горит и жжется, и кто-то в другом полушарии отключает связь, и говорит: «Хорошо, пока тебе не надоест».

И очнувшись, моя долговязая «теория разврата», спрашивает:
- А ее можно завести?
Я даже удивляюсь.
- Кого, лодку?

Ночами здесь до минус двадцати, мы одеваемся и выходим на охоту или готовим на костре еще немецкие консервы — у них огромный срок годности, кормим друг с друга с горячих двузубых вилок с коллекционной свастикой, зарисовываем новые созвездия — каждую ночь ось смещается и видны другие звезды.
И я кружу тебя, раскручиваю как глобус на шарнире этот мир и это небо, ты серьезно думаешь, что можно определить где выход, как можно отсюда выбраться, ты думаешь что мы в беде.
Я листаю найденные рассыпающиеся страницы инструкций и политических наставлений и развеиваю их по ветру, шепча Ас-сахре, рыжей, ржавой, жестокой — когда я уеду он достанется тебе, сбереги его...
Его прах смешается с твоим песком, его размолотит в жерновах жары и холода, моего предательства, одиночества и дурмана зелий, вскипающих на горелке... Он будет твоим, только подожди.

И возвращаюсь, ныряю под простыни, перебираю волосы шершавыми сухими пальцами, рассказываю про войны, их стратегию и тактику, сравниваю Семикнижие и фон Клаузевица, рассказываю будто сказку на ночь, будь сильным, моя любовь.

Отпусти меня, глубина.